Небо на двоих - Мельникова Ирина Александровна - Страница 55
- Предыдущая
- 55/69
- Следующая
Ветер чувствовал себя тут полным хозяином. Противно завывая в скалах, он бросал в лицо мелкий сухой снег, выбивал слезы из глаз. Пока я наводила порядок в хижине, у меня совсем закоченели руки. Но Вадим быстро навесил дверь, а затем растопил печку-буржуйку заготовленными дровами. Затем вышел наружу – накормить и напоить лошадей, для которых за хижиной был построен нехитрый загон.
Добров долго не появлялся. Но я не беспокоилась, что с ним случится какая-нибудь неприятность. Сквозь вой ветра слышала, как осыпаются мелкие камни под его ногами, как он что-то укоризненно говорит лошадям, кажется, журит жадную до овса Конфету.
А в хижине уже через полчаса стало так жарко, что я скинула куртку и принялась готовить ужин из тех продуктов, которые Вадим захватил из дома. Оказалось, он ничего не забыл: сыр, копченое мясо, овощи, зелень, пяток свежих лавашей и еще много чего. Даже две бутылки коньяка обнаружились в седельной сумке. Я озадаченно покачала головой. Запасов хватило бы не на одни сутки. Или Вадим рассчитывал, что мы будем заниматься исключительно истреблением провизии, или все-таки проведем здесь гораздо больше времени. Забегая вперед, скажу: под утро он рассеял мои сомнения. И я поняла, что прошлые испытания – цветочки по сравнению с предстоящими.
Но сначала Вадим вернулся в хижину. Ветер бушевал за стенами, пламя оплывшей свечи раз за разом кланялось его порывам. Мы сидели на нарах поверх разложенных спальников, за кривобоким столом, ужинали и пили коньяк. А я рассказывала, как тяжело переживала измену мужа, как Любава уговорила поехать в Абхазию. Вадим большей частью молчал. Лишь смотрел на меня странно, а у меня от его взгляда мурашки бегали по коже. И я почему-то со страхом ждала, когда он задует свечу.
От нее остался крошечный огарок. Тогда Вадим снял со стены гитару. Я знала уже: она принадлежала Леше Гардарину. Именно с ней он приезжал в Москву, когда в том, очень далеком году мы встретились с ним на дне рождения Толика.
Гитара была настроена – похоже, ею пользовались совсем недавно. Вадим провел рукой по струнам, склонил голову и запел. Тем московским вечером он точно не пел. Я бы запомнила, потому что у него оказался очень хороший голос, и на гитаре он играл ничуть не хуже Гардарина. Сейчас Вадим запел мою любимую песню Владимира Высоцкого, которую я впервые услышала от отца.
Грустная песня… Она завораживала до трепета в груди, до слез, застывших в горле, до дрожания губ… Я подобрала ноги и, придвинувшись к Вадиму, положила голову ему на плечо. Он не отстранился, хотя я, конечно же, мешала.
Вадим вдруг отложил гитару и закурил. Казалось, он никак не среагировал на мое объятье. Но когда заговорил, голос у него подрагивал от волнения.
– Ты была похожа на Одри Хепбёрн в «Римских каникулах»… – Вадим нервно затянулся и выпустил изо рта струю дыма в противоположную от меня сторону. – И платочек у тебя был на шейке, как у нее на знаменитой фотографии. Я позже нашел тот снимок в немецком журнале и долго хранил…
Надо же! Красавица Одри Хепбёрн! Кто-то мне уже говорил, что я вылитая Одри, но актриса умерла к тому времени, и мне не хотелось сравнивать себя с умершей. Кстати, под моим платочком на шее прятался прыщ, который выскочил в канун вечеринки. В пятнадцать лет я подозревала, что слово «прыщ» звучит не слишком романтично. А выглядит и вовсе неприлично.
Но я не сказала ничего из того Вадиму.
Он посмотрел мне в глаза.
– Я влюбился впервые в жизни. С ума сходил от любви, а Толян смеялся, называл тебя малолеткой… Теперь-то понимаю: ты ему тоже нравилась. А потом, через несколько лет, я узнал, что ты удачно вышла замуж… К счастью, твой козел-супруг бросил тебя. Иначе бы мы никогда не встретились. Представляешь, что я почувствовал, когда Толян сказал, что моя Одри хочет приехать ко мне?
– А что тебе мешало найти меня без помощи Толик? – спросила я. – Еще до того, как я вышла замуж?
Вадим пожал плечами.
– Я жутко стеснялся. Едва ли с десяток слов проронил, когда мы с Толяном тебя провожали. Ты косо смотрела на военных, а форма у нас тогда была второй кожей. Порой месяцами не вылезали из камуфляжа… Знаешь ведь, какое время было. Так что ни ему, ни мне ничего не обломилось. Я ведь женился через месяц после того, как узнал о твоей свадьбе. Супруга была очень богатой женщиной, на пять лет меня старше. Но ей очень хотелось родить ребенка, и она по-своему любила меня…
Я ничего не сказала, только поцеловала Вадима в шею. И тогда он резко повернулся и обнял меня. Глаза его, такие глубокие в сумраке хижины, были слишком близко. Свеча потрескивала, догорая, а я все больше и больше погружалась в его глаза, как в топь, и мне совсем не хотелось из нее выбираться.
– Знаешь, что? – Вадим слегка прищурился. – Я должен тебе признаться еще кое в чем.
– В чем?
– Помнишь, наш разговор, когда я предупредил тебя, чтобы ты не заигрывала со мной?
– Да, что-то подобное помню, – улыбнулась я, слегка покривив душой.
– Я должен был это сказать. Если б не сказал – все! Тут же пропал бы! Руки вверх и сдался бы. А я очень боялся, что ошибаюсь, отношусь к тебе необъективно. Из красивой девчонки ты превратилась в сногсшибательную женщину. А это частенько синоним стервы.
– Боже… – Я окинула его взглядом. – Такой большой дяденька и… Не верю, что тебя можно напугать!
– И не верь. Я не из пугливых. Но профилактики ради…
Я потянулась к нему, схватила за плечи и встряхнула.
– Профилактики ради, говоришь? Вспомни, как ты заставил меня поклясться, что я не буду строить тебе глазки! Нужен ты мне больно!
– Кажется, тебя это не остановило.
Вадим расплылся в улыбке. И мы стали целоваться, как безумные. Его рука нырнула мне под рубашку, ладонь накрыла грудь. И тогда я бесцеремонно потянула с него тельняшку. Внезапно раздался шипящий звук – ашш! – это стакан с коньяком опрокинулся на свечу, и желто-голубое пламя на мгновение осветило хижину. А затем непроглядная темнота поглотила все вокруг.
Впрочем, мы отлично поладили в темноте. Бедная хижина! Бедные нары! Такое безумство эти стены пережили впервые. Что там мой сон! Наяву Вадим довел меня до умопомрачения своими ласками, и я превратилась в дикую кошку, ненасытную и неуемную в своем желании вновь и вновь любить этого мужчину. И с той же страстью, с какой он овладевал мною на сбившихся в кучу спальниках. А мы даже не замечали, что лежим на голых досках…
Под утро мы забылись недолгим сном, причем Вадим так и не выпустил меня из объятий. Потом я неловко повернулась. Он проснулся. И снова его рука легла мне на бедра…
Позже он произнес в полусне, немного ворчливо (но я понимала, что ворчливость скрывает смущение):
– Ты – неистовая женщина! Утром придется ремонтировать нары. Вторую ночь они не выдержат.
Я ткнула его кулаком под ребра и еще теснее прижалась к горячему крепкому телу.
– Да уж, отремонтируй, пожалуйста. А то доски так скрипели…
– Скрипели? – В хижине посветлело настолько, что я разглядела, как он приоткрыл один глаз и с веселым удивлением посмотрел на меня. – Я ничего не слышал – ты так громко кричала… Лошади за стеной сильно волновались. Думали, наверное, что я поедаю тебя живьем.
- Предыдущая
- 55/69
- Следующая
