Карпинский - Кумок Яков Невахович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/76
• Следующая

Летом Геолком пустел: сотрудники разъезжались по своим «листам»; уезжал и Федоров.

У него был свой «лист»: северный Урал, страна Вогулия, как он ее называл (коренное население вогулы), — болота, горы, тайга, переходящая в тундру, ледяные, черные реки, через которые приходилось по сто раз на дню переезжать вброд на лошадях. Не без колебаний согласился он возглавить экспедицию в труднодоступную местность; больно отрываться на пять-шесть месяцев в году от любимых вычислений. Но, взявшись за какую-либо работу, он всегда увлекался ею; так было и на сей раз. Изобрел новый способ лодочной съемки. Изучал вогульские обычаи и одежды. Пробовал даже сочинять беллетристические произведения из местной жизни...

По странной прихоти судьбы, центральной базой экспедиции Федорова, городком, откуда начинались его странствия по дикому краю и где они кончались, был выбран Богословск. Родина Карпинского.

7 января 1886 года физико-математическое отделение Академии наук избрало Карпинского действительным членом на степень адъюнкта по геологии. Адъюнкт — низшая ступень в академической иерархии: обычно баллотировались молодые одаренные ученые. Александру Петровичу 40 лет, девять лет профессорствовал в Горном институте, год руководит Геологическим комитетом. В представлении, подписанном академиками Шмидтом, Кокшаровым, Вильдом, отмечались его петрографические изыскания, палеонтологические исследования, открытие артинского яруса и другие общеизвестные заслуги.

Новоизбранному предоставляется право выступить на общеакадемическом собрании — важный момент! От первого выступления во многом зависит, как сложится репутация адъюнкта и его академическая карьера. В креслах сидят лингвисты, химики, востоковеды, историки; тема должна быть понятна всем и раскрыта доступно, но не поверхностно. Карпинский избирает темой геологическое прошлое Европейской России. Рассказывает о наступлении моря и воздымании суши, первобытной жизни, ее расцвете, смене растительных и животных форм, засолении морей и опреснении бассейнов, катастрофах и миллионолетнем покое...

Доклад понравился — материал нов. Александр Петрович запомнился академикам. Доклад стал составной частью «Очерков по геологическому прошлому Европейской России», классического труда, на котором воспитывались поколения геологов.

Прошло два с половиной года. Март 1889-го. Карпинский избирается в экстраординарные академики. На сей раз тема публичного выступления исключительно сложна: «О правильности в очертании, распределении и строении континентов». Карпинский говорил с присущей ему простотой и «домашностью», как на заседании Присутствия, а впечатление от выступления, произведенное на академиков, было ошеломляющим. Над кафедрой он развесил карты. Карты материков и океанов, однако знакомые очертания их выглядели непривычно и странно.

Карпинский распластал глобус так, что в центре проекции оказался Северный полюс. Что же предстало взорам академиков? Огромное тело Евразии с включением Австралии и Африки повторяется в уменьшенном виде в очертаниях Северной Америки. Столь же поразительно сходство Южной Америки с Антарктикой; на плане Карпинского они внизу, и, хотя их единство отличается от единства верха, бросается в глаза сходство в некоторых закономерностях плана.

Вероятно, в этом месте доклада слушатели почувствовали недоумение, даже неловкость: в таком виде планета представала перед ними впервые. Еще больше эти чувства возросли, когда Александр Петрович принялся за показ сходства и удивительного равновесия в распределении горных кряжей и даже глубинных, сокрытых масс. На всех материках архейские древние ядра справа, а молодые хребты слева. Области трансгрессий (потоплений), установленные методом геохронологического анализа, тоже подчинены видимым закономерностям, равно как и складки горных пород, если брать их в обобщенном виде. Особое значение приобретает тихоокеанская граница материков.

Несомненно, здесь действует некий принцип симметрии, установить который в применении к геологии еще предстоит (и тут Карпинский как ученый протягивает руку Федорову). Все главные континенты, подмечает Александр Петрович, аналогичны относительно имеющихся на их поверхности горных масс, «хотя горные системы тем сложнее, чем больше континент». Закономерность эту Карпинский связывает с соотношением между очертаниями, сложением и ростом материков. Поверхность земного шара подвержена закономерной повторяемости, то есть симметрии. Смелые и совершенно новые для своего времени выводы Карпинского «сыграли, — как утверждают исследователи законов симметрии в геологии И.И.Шафрановский и Л.М.Плотников, — основополагающую роль в развитии современного учения о критических меридианах и параллелях земного шара».

Александр Петрович подходит к другой карте и предлагает рассмотреть ее. Это карта Марса. На распределение его материков и впадин, несомненно, оказала влияние ось вращения: она непостоянна. Вращение планеты влияет на смятие пород и соотношение покойных геологических областей с активными.

Указка, которую держит Александр Петрович, возвращается к тихоокеанской линии. Вдоль нее все складки опрокинуты налево, в сторону океана, что означает тангенциальное смещение на запад по одну сторону и на восток — по другую. На запад материки смещены вдоль берегов Америки, на восток — вдоль берегов Азии и Австралии. И Карпинский высказывает мысль, которая должна была смутить даже видавших виды академиков. Он говорит о передвижениях гор, передвижениях материков. Ничего подобного здесь еще не слыхали! Впрочем, ни в одной академии мира этого слышать и не могли. Доклад Карпинского и статья на ту же тему, вскоре вышедшая из печати, появилась за 24 года до первых набросков Вегенера (1912 г.) и за 22 года до построений Тайлора (1910 г.). Вегенер и Тайлор, между собой полемизировавшие, оставались географами. Карпинский выступает как геолог, привлекающий данные астрономии. Идея о тангенциальном смещении материков Карпинского опережает сходную идею Тайлора на много лет.

Федоров, оформляя протоколы заседаний Присутствия, против фамилии Карпинского рядом с титулом «директор» ставит: «академик».

Сам он по-прежнему «и.д.».

В один из вечеров 1891 года Евграф Степанович ждал к себе в гости Карпинского и старого профессора Еремеева, заведующего кафедрой минералогии Горного института.

Незадолго до этого Федоров закончил разработку и описание двух важных изобретений. Он понимал, что новая кристаллография, им создаваемая, будет неполна, если не упростить практическое кристаллоизмерение, бывшее до тех пор чрезвычайно громоздким и доступным лишь выученным мастерам. Никогда прежде не увлекаясь механикой и приборостроением, он берется за сложную работу, создает двукружный ганиометр и особую приставку к поляризационному микроскопу, впоследствии получившую название «федоровский столик».

Из воспоминаний Людмилы Васильевны, жены Е.С.Федорова:

«Как-то Евграф предупредил, чтобы я приготовила вечернюю закуску и чай, так как он пригласил Карпинского и Еремеева на демонстрацию придуманного им оптического столика к ганиометру. Пришел и Карножицкий (ученик Федорова, талантливый, рано умерший кристаллограф. Название прибора дается Л.В. неправильно. — Я.К.) помочь Евграфу. Когда эта демонстрация кончилась, пошли мы ужинать.

Я думала, что их займет этот столик, особенно потому, что это изобретение их ученика и они будут продолжать ученые разговоры. Ничего подобного. Еремеев паясничал, как не подобало бы серьезному ученому, и рассказывал анекдоты; Александр Петрович ухмылялся. Евграф в душе бесился, не улыбался даже на анекдоты; как, должно быть, ему было обидно такое равнодушное отношение к его излюбленному детищу.

Когда распрощались, Карножицкий вышел с профессорами; потом вернулся и рассказал, что Еремеев вертел пальцем у лба и смотрел в упор на Карножицкого.

...Наутро Евграф за утренним кофе бодро провозгласил:

— Как они там ни относись к моему изобретению, а я уверен, что оно имеет большое значение и потому будет жизненно.

• Предыдущая
• 20/76
• Следующая