Лицо в зеркале - Кунц Дин Рей - Страница 36

• Предыдущая
• 36/120
• Следующая

Силы его были на исходе, но он не решался закрыть глаза, ибо боялся, что темнота останется и не уйдет, когда он откроет их в следующий раз, так что более он не увидит мира, в котором жил.

Фельдшер вновь взялся за стетоскоп. Вставил наконечники в уши.

Пальцами левой руки Этан пересчитывал колокольчики на нити, от маленького к большому, от большому к маленькому.

Он вдруг понял, что держит эти рождественские украшения точно так же, как держал четки в больничной палате в последние ночи жизни Ханны: с теми же отчаянием и надеждой, с той же верой в Бога и готовностью принять любое Его решение. Надежды Этана не сбылись, а вот готовность принять любое Его решение очень помогла пережить потерю.

Зажимая бусинки четок большим и указательным пальцами, он пытался выжать из них милосердие. Теперь, поглаживая изгибы колокольчика, колокольчика и колокольчика, искал скорее понимания, чем милосердия, искал откровения, доступного не уху — сердцу. И хотя Этан не закрывал глаза и не погружался во тьму, тени все более сгущались на периферии поля зрения, сужали его, как пролитые чернила затемняют все большую и большую часть листа промокательной бумаги. Вероятно, стетоскоп уловил какие-то ритмы, обеспокоившие фельдшера. Он наклонился над Этаном, но голос его доносился издалека, и пусть чувства фельдшера скрывала маска спокойного профессионализма, в голосе слышалась забота о пациенте.

— Этан, не покидай нас. Держись. Держись, черт побери.

Взятое в тугое кольцо темнотой поле зрения Этана все более сужалось.

Он уловил едкий запах спирта. К сгибу локтя левой руки прикоснулось что-то холодное. Тут же Этан по-I чувствовал укол.

Внутри неторопливая поступь лошади Смерти сменилась топотом апокалипсического табуна, несущегося галопом.

«Скорая помощь» на полной скорости летела к больнице Госпожи Ангелов, но водитель выключил сирену, полагаясь только на вращающиеся маячки на крыше.

Со смолкшим воем баньши Этану казалось, что он вновь слышит перезвон колокольчиков.

Не тех тревожных колокольчиков, которые он успокаивал и успокаивал левой рукой, не тех, что свешивались на нитях с парчовых гирлянд, служа рождественскими украшениями, но других, далеких, настойчиво призывающих его к себе.

Поле зрения превратилось в блеклую точку света, по кольцо тьмы сжалось еще сильнее, полностью ослепив его. Принимая неизбежность смерти и бесконечность тьмы, Этан наконец закрыл глаза.

…Он открыл дверь, потом глаза.

Под рычание ветра и перезвон колокольчиков над головой вышел из магазина «Розы всегда» в холодные зубы декабрьской ночи и захлопнул за собой дверь.

В шоке от того, что обнаружил себя живым, не веря тому, что стоит на собственных ногах, он задержался в арке между витринами, когда мимо, по тротуару, проходила молодая пара в дождевиках с капюшонами, ведомая золотистым ретривером на поводке.

— Добрый вечер, — поздоровались молодые люди. Дар речи еще не вернулся к Этану, и он смог только

кивнуть.

— Тинк, пошли, — позвала женщина пса и повтори на команду, поскольку тот не хотел трогаться с места.

Вымокший ретривер зашагал дальше, с высоко поднятой мордой, обнюхивая холодный воздух. За ним последовали и молодые.

Этан повернулся, чтобы посмотреть на женщину, оставшуюся в магазине, за прилавком, от которого его отделяли дверь и стеклянные фобы, заполненные розами.

Ровена не отрывала глаз от его спины, но стоило ему повернуться, и она уставилась в прилавок, словно обнаружила на нем что-то более интересное.

На ногах, столь же ватных, как и его здравомыслие, Этан направился назад тем же путем, который привел его в магазин. Укрываясь под навесами магазинов и ресторанов, двинулся к «Экспедишн», припаркованному в красной зоне.

Маячащий впереди Тинк дважды оглянулся, но не остановился.

Проходя мимо ресторана, витрины которого манили сиянием свечей и блеском столовых приборов. Этан ощутил запах свежевыпеченного хлеба и подумал: "Основа жизни".

В конце квартала пес вновь оглянулся. А потом вся троица исчезла за углом.

На улице машин было меньше, чем обычно в этот час, и ехали они быстрее, чем позволяла погода.

Добравшись до красной зоны в конце квартала, Этан остановился под последним навесом, и подумал, что мог бы простоять здесь, целый и невредимый, до того момента, как заря заберет город у ночи.

В приближающемся транспортном потоке появился длинный просвет.

Трясущейся правой рукой он выудил из кармана куртки ключи, нажал кнопку на брелке сигнализации. «Экспедишн» чирикнул в ответ, но Этан не сдвинулся с места.

Посмотрев на перекресток, увидел тот самый «Крайслер», приближающийся по перпендикулярной улице со слишком большой скоростью.

На перекрестке «Крайслер» потащило юзом, с заблокированными водителем колесами. Автомобиль проскочил мимо «Экспедишн», разминувшись с ним на считанные дюймы.

Если бы Этан в это время стоял у водительской дверцы, его бы расплющило между бортами.

И тут же появился грузовик, в свисте пневматических тормозов. Водитель «Крайслера» вернул себе контроль над автомобилем, вывернул руль, ушел из-под удара на другую полосу движения.

Мгновением позже грузовик остановился там, где только что дождь барабанил по крыше «Крайслера».

А сам «Крайслер» уже укатил, опять же слишком быстро для таких погодных условий.

Возмущенный водитель грузовика яростно нажал на клаксон. А потомдвинулся дальше, на чем свет костеря мила, в которого едва не врубился, к пункту назначения, указанному в путевом листе

Из-за задержки грузовика около «Экспедишн» просвет в транспортном потоке сошел на нет.

На перекрестке переменились сигналы светофора. Следовавшие в двух направлениях автомобили остановились, зато в двух других пришли в движение.

Мокрый ночной воздух благоухал ароматом свежевыпеченного хлеба.

Золотой свет фонаря превращал опавшиелистья в дублоны.

Шумел и не думавший прекращаться дождь.

Возможно, сигнал светофора переменился еще дважды, а то и трижды, прежде чем Этан почувствовал боль в левой руке. Судорожная боль, которая от кисти уже распространялась к локтю.

Закостеневшие пальцы изо всех сил сжимали нить с тремя маленькими серебряными колокольчиками, которые фельдшер срезал с парчовой гирлянды в машине «Скорой помощи» и отдал ему.

Словно деградирующая элита Древнего Рима, решившая чуть отдохнуть по ходу очередной вакханалии, безымянные мертвецы лежали в съехавших тогах, обнажавших то гладкое, цвета сливок плечо, то бледную чашу груди, то бедро с синими венами. Где-то пальцы руки сжимались в неприличном жесте, где-то виднелась стройная нога и тонкая лодыжка, где-то похотливо смотрел на соседей открытый глаз.

Более суеверный свидетель этого гротескного зрелища, скорее всего, заподозрил бы, что в отсутствие

живых наблюдателей, эти неопознанные бродяги и сбежавшие из дома тинэйджеры посещали соседние койки. И в тихие ночные часы разве не могли эти покойники предаваться любовным утехам в холодной и отвратительной пародии страсти?

Если бы Корки Лапута верил в нормы морали или хотя бы верил, что хороший вкус требует соблюдения неких универсальных законов общественного поведения, он бы потратил две минуты ожидания на то, чтобы поправить саваны, исходя из того, что правила приличия уместны даже среди мертвецов.

Вместо этого он наслаждался открывшимся ему зрелищем, потому что склеп для неопознанных трупов представлял собой идеальный продукт анархии. А кроме того, он получал удовольствие, предвкушая прибытие обычно невозмутимого Романа Каствета, которому на этот раз придется дать волю эмоциям.

Ровно через две минуты ручка двери пошла вниз, а сама дверь приоткрылась на дюйм.

Будто ожидая увидеть Корки в компании телекамеры и толпы охочих до сенсаций журналистов, Роман уставился в щелку широко раскрытым, словно у изумленной совы, глазом.

• Предыдущая
• 36/120
• Следующая