Мистер убийца - Кунц Дин Рей - Страница 38

• Предыдущая
• 38/101
• Следующая

– Будь спокоен, Алфи.

Когда и на сей раз ему никто не ответил, он включил фонарь и вошел в вагончик.

Он не удержался и подумал, как будет глупо и унизительно, если его убьют в этом странном вагончике-прицепе неподалеку от шоссе, на бескрайних просторах Оклахомы, да еще в столь нежном возрасте: ведь ему всего тридцать два года. Такой блестящий молодой человек, с таким многообещающим будущим (скажут скорбящие по нему на похоронах), с двумя дипломами – Принстонского и Гарвардского университетов. И с такой безукоризненной и завидной родословной.

Перейдя из кабины в салон, Ослетт стал направлять луч фонаря то влево, то вправо. Клокер следовал за ним. Тени заколыхались, затрепетали, как черные крылья или потерянные души.

Лишь немногие члены его семьи да, пожалуй, еще несколько его друзей (художников, писателей и критиков с Манхатена) узнают об обстоятельствах его гибели. Остальные же найдут его кончину странной и, может быть, даже жутковатой и омерзительной. Они будут судачить о ней с остервенением и лихорадочностью, подобно грифам, разрывающим плоть падали.

Фонарь высветил комнаты, обшитые пластиком. Крышку плиты. Мойку из нержавеющей стали.

Тайна, окружающая его странную смерть, даст пищу всяческим вымыслам, которые будут множиться и разрастаться, как коралловые рифы, обрастая всеми оттенками скандала, грязных намеков и предположений, но оставив все же небольшую толику уважения к нему. Уважение было одним из немногих вещей, которые что-то значили для Дрю Ослетта. Он требовал к себе уважения еще тогда, когда был маленьким мальчиком. Это право он получил с рождения, оно было не просто приятным семейным атрибутом, а данью, которая должна быть отдана их семейной истории и воплощенным в нем достоинствам.

– Будь спокоен, Алфи, – нервно произнес он. Неожиданно луч фонаря упал на белую, как мрамор, крепкую руку. Ее негнущиеся, словно гипсовые, пальцы свешивались на ковер рядом с обитой пластиком кабиной кухонного уголка. Посветив чуть выше, Ослетт увидел седовласого мужчину, лежащего поперек залитого кровью стола.

Пейдж встала из-за стола, подошла к ближайшему окну, приоткрыла ставни и стала смотреть на постепенно стихающий ливень. Окно выходило на неосвещенный задний дворик. В темноте она ничего не могла разобрать, видны были только следы дождя по ту сторону оконного стекла. Они были похожи на плевки, может быть, потому, что ей хотелось плюнуть в Лоубока, прямо ему в лицо.

В ней было больше злости, чем в Марти, не только по отношению к Лоубоку, но и ко всему миру. Всю свою взрослую жизнь она пыталась разрешить противоречия своего детства, которые и были источником ее злости и ожесточения. И она в этом преуспела. Но перед лицом подобных выпадов она пасовала, чувствуя, что обиды и горечь вновь возвращаются к ней, и тогда ее, поначалу абстрактный, гнев пал на Лоубока, и она уже с трудом могла сдерживать свои эмоции.

Пейдж намеренно отошла к окну, чтобы не видеть детектива. Это был проверенный практикой прием, помогающий ей взять себя в руки. Адвокат, защити себя сам. Избегая контакта, она тем самым должна была смягчить свой гнев.

Она желала, чтобы этот прием оказался полезным не столько для нее, – сколько для ее клиентов, потому что в ней еще все бурлило и клокотало от ярости.

Марти сидел за столом рядом с детективом и, казалось, был настроен на то, чтобы все понять и помочь. Надо было знать Марти, чтобы понять, что он из последних сил будет надеяться на то, что таинственный антагонизм Лоубока можно нейтрализовать. Он был очень зол сейчас, Пейдж, пожалуй, никогда не видела его злее, и все равно его не покидала вера в способность добрых намерений и живого слова, особенно слова, восстановить и создать гармонию при любых обстоятельствах. Марти сказал Лоубоку:

– Должно быть, это он пил пиво.

– Он? – спросил Лоубок.

– Ну да, мой двойник. Он находился в доме в течение двух часов, пока я уезжал.

– Значит, незваный гость осушил три бутылки "Короны"?

– Я выбросил мусор прошлой ночью, в воскресенье, поэтому я точно знаю, что пустых бутылок в доме не было.

– Этот парень, он ворвался в ваш дом… с какой целью… что он при этом сказал?

– Он сказал, что ему нужна его жизнь.

– Его жизнь?

– Да. Он спросил меня, зачем я украл у него его жизнь и кто я.

– Значит, он врывается в дом, взволнованный, говорит какие-то бессвязные безумные вещи, хорошо вооружен… и в ожидании вашего прихода он решает расслабиться и выпить три бутылки пива.

Не отрываясь от окна, Пейдж говорит:

– Мой муж не пил это пиво, лейтенант. Он не пьяница.

– Если хотите, я пройду тест на наличие в организме алкоголя. По уровню алкоголя в крови вы сможете определить, выпил ли я все это пиво.

– Если бы мы хотели провести этот тест, мы бы сделали это сразу. В этом нет необходимости, мистер Стиллуотер. Я вовсе не говорю, что вы были пьяны и что вы все это придумали спьяну.

– Что же вы тогда говорите? – решительно произнесла Пейдж.

– Иногда, – заметил Лоубок, – люди пьют для храбрости перед лицом какой-нибудь сложноразрешимой проблемы.

Марти вздохнул.

– Я, наверное, туп, лейтенант. Я понимаю, что в том, что вы только что сказали, есть какой-то неприятный подтекст, но, разрази меня гром, если я знаю, в чем он заключается.

– Разве я сказал, что вы должны искать в моих словах какой-то скрытый смысл?

– Вы можете прекратить говорить загадками и сказать нам, почему вы относитесь ко мне не как в жертве, а как к подозреваемому?

Лоубок молчал.

Марти продолжал настаивать:

– Я понимаю, что ситуация неординарная, неправдоподобная, этот двойник, но если вы честно назовете мне причины ваших сомнений, я уверен, что смогу рассеять их. Я, по крайней мере, постараюсь это сделать.

Лоубок не отвечал так долго, что Пейдж повернулась и посмотрела в его сторону, пытаясь по выражению лица определить причину молчания.

Наконец он произнес:

– Мы живем в склочном обществе, мистер Стиллуотер. Стоит полицейскому допустить малейшую оплошность при расследовании какой-нибудь деликатной ситуации, как департаменту предъявляют судебный иск, а зачастую и на карьере офицера ставится точка. И это случается с хорошими парнями.

– Какое отношение ко всему этому имеют судебные иски? Я не собираюсь подавать в суд на кого бы то ни было, лейтенант.

– Допустим, полицейский принимает вызов о вооруженном нападении. Он едет на вызов, выполняет свой долг, ему грозит настоящая опасность, в него стреляют. И тогда он, обороняясь, убивает преступника. И что же происходит дальше?

– Думаю, вы мне это расскажете.

– А дальше происходит вот что: семья преступника и Американский союз за гражданские свободы обращаются в департамент по поводу превышения предела самообороны и требуют Денежной компенсации; Они требуют, чтобы офицера уволили и даже отдали под суд, обвиняют его в том, что он фашист.

– Это отвратительно. Я с вами согласен. Сейчас все в мире поставлено с ног на голову, но…

– Если, скажем, этот же полицейский замешкался и не сразу применил силу и оказавшийся рядом прохожий получил ранение из-за того, что преступника обезвредили не сразу, то семья пострадавшего обвинит департамент в преступном пренебрежении обязанностями, и активисты той же организации повиснут на наших шеях, как тонны кирпичей, но уже по другой причине. Они скажут, что полицейский вовремя не нажал на курок, потому что ему безразличны судьбы национальных меньшинств, к которым как раз принадлежит пострадавший, что он был бы порасторопнее, если бы жертвой оказался белый, или говорят, что он некомпетентен, или что он трус.

– Мне не хотелось бы быть на вашем месте. Я знаю, какая это трудная работа, – посочувствовал детективу Марти. – Но у нас не было случая, чтобы полицейский кого-то застрелил или, наоборот, не сумел с этим справиться, и я не вижу, как все это может быть связано с нашей ситуацией.

• Предыдущая
• 38/101
• Следующая