Незнакомцы - Кунц Дин Рей - Страница 58

• Предыдущая
• 58/164
• Следующая

В начале октября он думал о Луне постоянно, видел ее ночью во сне и повсюду натыкался на ее изображение. Теперь его обуяла идея оклеить фотографиями Луны весь дом, и он лихорадочно вырезал снимки из астрономических журналов, книг и газет, причем не только цветные, но и черно-белые. Как-то во время одной из редких прогулок он увидел огромный плакат со снимком лунной поверхности, сделанным астронавтами, и купил пятьдесят копий — как раз хватило на потолок и стены гостиной. Зеб также приклеил плакаты липкой лентой на окна, так что каждый дюйм комнаты, за исключением двери, был декорирован многократно повторяющимся видом. Он вынес из гостиной мебель, превратив ее в планетарий с неменяющейся экспозицией. Порой он ложился на пол и смотрел на окружающие его луны, испытывая одновременно благоговейный трепет и пронзительный страх, природу которого объяснить не мог.

Лежа вот так на полу в рождественскую ночь, окруженный со всех сторон изображением Луны, он вдруг заметил на одной из фотографий сделанную фломастером надпись, которой раньше не было. Поперек картинки было написано лишь одно слово: «Доминик». Он узнал свой почерк, но не мог вспомнить, чтобы наносил это имя на Луну. Потом его взгляд упал на другой плакат — на нем также имелась надпись, на этот раз другая: «Джинджер». Рядом он увидел еще одно имя — «Фэй», и еще одно — «Эрни». Зеб вскочил на ноги и принялся ходить по комнате, проверяя остальные плакаты, но ничего больше не обнаружил.

Мало того, что он не помнил, чтобы писал эти имена, он не мог припомнить никого из своих знакомых, кого бы так звали. Правда, он имел дело с двумя Эрни, но ни с одним из них не поддерживал отношений, и четко выписанные буквы этого имени на плакате были не меньшей загадкой, чем появление трех других. Но чем дольше всматривался Зеб в эти ровным счетом ничего не говорившие ему имена, тем острее ощущал беспокойство. У него возникло странное чувство, что на самом-то деле он все-таки знал этих людей и что они сыграли в его жизни чрезвычайно важную роль, более того, что его здоровье и жизнь самым тесным образом зависит от того, вспомнит он их или нет.

В нем бродили смутные, полузабытые воспоминания о чем-то очень важном для него, они распирали Зеба подобно тому, как разбухает воздушный шар, и тогда казалось: еще миг, и он все вспомнит — и этих четверых, чьи имена загадочным образом появились на Рождество на стенах, и причину его основанного на страхе увлечения Луной. Но вместе с пробуждающимися воспоминаниями в нем нарастал и панический ужас, заставлявший его покрываться потом и приводивший в дрожь.

Он отвернулся от плакатов, пронзенный страхом перед просветлением памяти, и побрел на кухню, испытывая настоятельную потребность заморить нервный озноб пищей. К его удивлению, полки холодильника оказались пусты, точнее, заполнены лишь грязными мисками и пустыми пластиковыми упаковками из-под продуктов, двумя пустыми молочными пакетами и перепачканной вытекшим и засохшим желтком коробкой из-под яиц. В морозилке, кроме мороза, тоже ничего не было.

Когда же он в последний раз наведывался в супермаркет? Неделю назад? Месяц? Увлечение Луной лишило понятие времени какого-либо значения. А когда он в последний раз ел? Ведь вроде была банка колбасного фарша, но когда же он ее прикончил? Сегодня утром, вчера или позавчера? Вспомнить это Зебу не удалось.

Потрясенный таким поворотом событий, Зебедия Ломак впервые за последние недели взглянул вокруг себя и от отчаяния застонал. Впервые он увидел — и осознал — весь кошмар своего существования, ранее затушеванный его всепоглощающей страстью к Луне. Пол был почти сплошь покрыт липкими пустыми банками из-под фруктовых соков, пакетами из-под молока и картофельной соломки, смятыми конфетными упаковками и полчищами тараканов — они ползали и бегали между пакетами и банками, лезли на стены, копошились на полках и настороженно шевелили усами в раковине.

— Боже, — прохрипел Зеб, — что происходит? Во что я превратился? Что со мной стряслось?

Он провел ладонью по лицу и вздрогнул от удивления, обнаружив бороду. Он всегда был гладко выбрит, и ему казалось, что и сегодня утром он брился. Жесткие курчавые волосы на лице так напугали его, что он кинулся в ванную, чтобы взглянуть в зеркало. Он увидел незнакомца: сальные спутанные лохмы, бледное болезненное лицо, крошки хлеба в грязной бороде, дикий взгляд. От собственной вони у него вдруг перехватило горло: он явно не мылся уже несколько недель.

Он заболел и нуждался в помощи. Он запутался в жизни. Нужно срочно кому-то позвонить и попросить ему помочь.

Но звонить он не пошел, испугавшись, что его упекут навеки в сумасшедший дом, как упекли его папашу, когда Зебу было всего восемь лет: допившись до чертиков, он понес несусветицу о каких-то ползучих гадах, вылезающих из стен, и врачи увезли его в больницу. Папаша Зеба так и провел в желтом доме остаток своих дней. После этого Зеб стал опасаться за собственное здоровье и теперь, глядя в зеркало, решил, что сперва нужно привести себя в божеский вид и убраться в доме, иначе его запрут в больничной палате и выкинут ключ.

Вытерпеть собственное отражение, пока он побреется, Зеб не мог и поэтому решил начать с уборки. Стараясь не смотреть на луны, притягивающие его подобно настоящей Луне с ее приливно-отливным магнетизмом, он стремительно прошел в спальню, открыл гардероб, порылся в нем и извлек из-за пиджаков свой «ремингтон» 12-го калибра и коробку с патронами. Не поднимая головы, он вернулся на кухню, зарядил ружье и положил его на заваленный мусором кухонный стол. Потом вслух приказал себе:

— Выброси все дурацкие книжки о Луне, сорви со стен плакаты, вымой кухню, побрейся и прими душ. После этого ты, может быть, сообразишь, что с тобой творится. А пока ты всего этого не сделаешь, нечего и думать о том, чтобы обратиться к кому-то за помощью.

Весь этот монолог был произнесен при лежащем на столе охотничьем ружье. Хорошо, что он стряхнул с себя дурман лунофобии и проголодался, но если этот кошмар снова затянет его, то еще неизвестно, опомнится ли он во второй раз. А поэтому, если он не найдет в себе силы противиться чарам лун на стенах своего дома, лучше недолго думая взять ружье со стола, вставить ствол в рот и спустить курок.

Лучше умереть, чем жить так дальше.

Лучше умереть, чем жить взаперти в дурдоме, как его покойный отец.

Вернувшись в комнаты, Зеб начал собирать книги, не поднимая глаз от пола. У некоторых из книг когда-то были яркие обложки с фотографиями Луны, но он вырезал картинки. Набрав стопку книг, Зеб вышел с ней во двор, запорошенный снегом, и ссыпал книги в бетонную яму для сжигания мусора. Дрожа от холода, он бегом вернулся в дом за новой стопкой, стараясь при этом не глядеть на небо, чтобы не видеть зависшее в черноте светило.

Его неудержимо тянуло вернуться во двор с телескопом и продолжить изучение Луны, бороться с этим желанием ему было так же трудно, как наркоману с тягой к очередному уколу героина, но Зеб держался.

Одновременно в нем нарастали воспоминания, связанные с четырьмя забытыми им людьми: Домиником, Джинджер, Фэй и Эрни. У него было чувство, что он найдет разгадку своего увлечения Луной, лишь только вспомнив, что же это за люди. Он сосредоточился на их именах, чтобы забыть на время о Луне, и, похоже, ему это удалось, поскольку он перетаскал в яму почти три сотни книг.

Но едва Зеб чиркнул спичкой и наклонился, чтобы поджечь их, как обнаружил, что яма пуста. Ошеломленный, он в ужасе уставился на нее, потом бросил коробок и бегом вернулся в дом. Распахнув дверь кухни, он вбежал в нее и замер, увидев то, чего больше всего боялся: стопки мокрых книг лежали на полу, перепачканные золой. Значит, он сначала отнес их в яму, а потом, уже не помня себя, под воздействием Луны перетаскал обратно в дом.

Зеб заплакал, но стиснул зубы и вновь начал таскать книги в яму с упорством грешника, расплачивающегося в аду за земные грехи. Когда он решил, что снова заполнил яму, и стал шарить по карманам в поисках спичек, он вдруг понял, что носил книги не к тому месту, где хотел их сжечь, а от него. Луна не выпускала его из своей мертвой хватки.

• Предыдущая
• 58/164
• Следующая