Отродье ночи (Шорохи) - Кунц Дин Рей - Страница 11
- Предыдущая
- 11/82
- Следующая
И все-таки кое в чем они походили друг на друга. Во-первых, они часто работали и тогда, когда заканчивался восьмичасовой рабочий день полицейского, — иногда по два-три часа. Если дело раскручивалось, появлялись новые улики и разгадка преступления была близка, они прихватывали и выходные. Никто их не заставлял. Они шли сами.
Тони весь отдавался работе, потому что был самолюбив. Он не собирался навечно оставаться в лейтенантах. Он хотел выслужиться, по крайней мере, до капитана, а если удастся, то и выше, может быть, до кресла шефа, жалованье и даже пенсия которого черт знает во сколько раз больше жалованья лейтенанта. Он вырос в итальянской семье, где скупость была вторым вероисповеданием, после римского католицизма. Его отец, Карло, эмигрировал из Италии и работал портным. Он трудился не покладая рук, чтобы дети были одеты и накормлены. Несколько раз он был на грани разорения, дети болели, и расходы на лекарства и лечение съедали почти все, что ему удавалось заработать. Тони еще ребенком, ничего не зная о деньгах и семейном бюджете, о вечном страхе перед грозящей им бедностью, с которым жил отец, выслушал сотни советов своего родителя. Тот говорил, что следует трудиться, не тратить попусту денег, иметь в жизни цель. Отец мог бы работать в ЦРУ, в отделе промывки мозгов. Он передал, внушил сыну свои правила, да так, что Тони, имея к тридцати пяти годам работу, приличный счет в банке, не находил себе места, когда выпадало несколько свободных дней. Редкие отпуски превращались в настоящую пытку. Он перерабатывал каждую неделю, потому что был сыном Карло Клеменсы, а сын Клеменсы не мог поступать иначе.
Фрэнк Говард по другим причинам отдавал себя работе в участке. У него не было определенной цели, да и деньги, казалось, не привлекали его. Насколько видел Тони, Фрэнк по-настоящему жил только на работе. Единственное, что он знал в совершенстве, — это обязанности детектива, и только здесь он находил смысл жизни.
Сейчас, сидя в машине. Тони украдкой поглядывал на Фрэнка. Тот смотрел вперед на дорогу. Зеленоватый свет приборного щитка неясно освещал его лицо. Оно не отвечало классическим стандартам красоты, но было по-своему привлекательно. Густые брови. Глубоко посаженные голубые глаза. Крупноватый прямой нос. Хорошо очерченная линия рта, часто искажаемая кривой улыбкой. Печать непреклонной преданности делу довершала этот портрет. Не трудно было описать и личную жизнь Фрэнка: он приходил домой, сразу же ложился спать и просыпался в восемь, чтобы идти на службу.
Кроме этого, Фрэнк и Тони носили костюмы и галстуки. Другие полицейские являлись на службу в чем угодно: от джинсов до кожаных курток. Фрэнк и Тони считали себя профессионалами, выполняющими ответственную работу, такую же необходимую всем, как труд учителя или социального работника, и поэтому джинсы не соответствовали образу профессионала. Они не курили. Не пили на службе и не сваливали друг на друга письменные отчеты.
«Может быть, — размышлял Тони, — мне удастся смягчить характер Фрэнка. Может быть, я смогу заинтересовать его хотя бы кино, если не книгами или театром. Но Господи, только бы он не сидел как чурбан!»
До седьмого мая прошлого года Тони работал с хорошим парнем, Мишелем Саватино. Оба итальянцы, они легко нашли общий язык. Более того, у них были одинаковые методы работы, и сходные увлечения в свободное время. Мишель читал книги, любил кино и прекрасно готовил. Целыми днями они болтали о чем угодно и никогда не скучали.
В феврале прошлого года Мишель с женой, Паулой, отправился на выходные в Лас-Вегас. Они посмотрели два шоу, два раза поужинали в «Баттиста Хоул», лучшем ресторане города. Проиграли шестьдесят долларов на Блэкджеке. За час до отъезда, Паула опустила серебряную монету в игровой автомат — и выиграла двести двадцать тысяч.
Мишель никогда не рассчитывал сделать карьеру в полиции, но, как и Тони, он хотел обеспечить себе жизнь. Он поступил в академию и довольно быстро прошел служебную лестницу от патрульного до инспектора. Тем не менее, в марте он подал в отставку и ушел из полиции. Всю жизнь он мечтал о ресторане. Месяц назад на бульваре Санта-Моника открылся не большой, но уютный итальянский ресторанчик «Саватино».
Мечта стала реальностью.
«А моя мечта, какая она? Мог ведь и я отправиться в Лас-Вегас, выиграть двести тысяч, уйти из полиции и заняться искусством». Если Мишель всегда мечтал стать хозяином ресторанчика, то Клеменса видел себя художником. У него был талант. Он писал маслом, акварелью, рисовал карандашом. Он не обладал какой-то техникой письма, но природа одарила его уникальным творческим воображением. Если бы он родился в богатой семье, его бы отдали в художественную школу, с ним бы занимались преподаватели. Тони, возможно, выработал бы технику и стал известным мастером. В действительности же Тони самостоятельно читал книги по искусству и провел неимоверное количество времени, экспериментируя с красками, доходя до всего на личном опыте. Тони страдал от комплекса неполноценности. Хотя его картины выставлялись четыре раза и Тони дважды получал первый приз, он никогда не задумывался над тем, чтобы оставить службу и начать творческую жизнь. Мечта оставалась мечтой. Сын Карло Клеменсы не променяет еженедельный чек на неопределенность свободной профессии.
Тони завидовал Мишелю. Конечно, они оставались друзьями, но в их дружбу закралась зависть. В конце концов, Тони — всего лишь человек, и время от времени его мучила одна и та же мысль: «Почему это случилось не со мной?»
Нажав на тормоза так, что Тони бросило вперед, Фрэнк выругался: впереди резко остановился «корвет».
— Осел!
— Тише, Фрэнк.
— Хотел бы я сейчас быть постовым. Штрафануть бы его.
— А если в машине сидит наколотый или просто сумасшедший? Ты подойдешь к машине, покажешь удостоверение, а он тебе — пистолет. Нет уж. Я рад, что ушел из дорожной службы. У нас хоть знаешь, на что идешь, и готовишь себя к худшему, а на дороге столько неожиданных неприятностей.
Фрэнк ничего не ответил, уставился вперед и что-то промычал. Тони вздохнул. Он наблюдал улицу глазом художника, стремясь увидеть и запомнить самое необычное.
Узоры. У каждого ландшафта, у каждой улицы, у каждого дома, у каждой комнаты, у каждого человека, у каждой вещи свой узор. Запечатлев его, можно заглянуть глубже и увидеть то, что находится за ним. Найдя ключ к пониманию внешней стороны объекта, можно постигнуть его глубинное содержание и выразить его на картине.
Без специального анализа предмета изображения получается обычный рисунок, но произведение искусства — никогда. Пока они ехали к бару «Биг Квэйн», Тони наблюдал узоры ночного города. Сначала он увидел отчетливые низкие очертания выходящих к морю домов и неясные силуэты высоких перистых пальм — узоры безмятежности и бедности. В Вествуде господствует прямая линия: нагромождения многоэтажных офисов с прямоугольными пятнами яркого света, ослепительного на фоне темных панелей. Симметричные правильные формы символизируют современную мысль, силу корпорации и достаток. Но уже в районе Беверли-Хиллз, уединенном островке мегаполиса, полиция не имеет никаких полномочий. Здесь рисунок воплощается в лучших домах, парках, оранжереях, дорогих магазинах, роскошных автомобилях.
Они повернули на север, к Догени, поднялись по холму и оказались на бульваре Сансет. Совсем рядом — сердце Голливуда. Справа — «Скандия», лучший ресторан в городе. Дискотеки. Ночной клуб колдунов. Еще один, принадлежащий гипнотизеру. Клубы фанатов рок-н-ролла. Мигающий свет рекламных щитов с названиями фильмов и именами поп-звезд. Огни, огни, огни. Этот район вполне соответствует созданному прессой образу процветающего мегаполиса, но чуть дальше от центра броские цвета тускнеют. Даже Лос-Анджелес стареет. Чувствовалась неизлечимая, как рак, болезнь города. В здоровой плоти Лос-Анджелеса там и сям возникают очаги злокачественной опухоли: дешевые бары, стриптиз-клубы, дома с наглухо закрытыми окнами, подозрительные массажные кабинеты. Старение еще не обратилось в полный упадок, но с каждым днем смертельная болезнь захватывает все новые участки огромного тела.
- Предыдущая
- 11/82
- Следующая
