Прислушайтесь к городу… - Стрелкова Ирина Ивановна - Страница 42

Баранчикова тут же призналась, что по просьбе Жигалиной она выписала на имя Иванова липовую карточку, на самом же деле он процедур УВЧ и электрофореза ни 11, ни 12, ни 13 декабря не проходил. Более того, чтобы записи в карточке выглядели правдоподобно, Жигалина дала ей авторучки с пастой разного цвета — черной, зеленой, фиолетовой, синей.

«Разговорилась» и старшая медсестра мужского неврологического отделения Носова. Она «вспомнила», что Иванов действительно отсутствовал в больнице несколько дней, а именно: 10, 11 и 12 декабря. Жигалина чуть ли не каждый час звонила в отделение и спрашивала, не появился ли ее подопечный. При этом сильно переживала, все время повторяя: «Володя так подводит меня, так подводит…»

Когда все в клинике почувствовали, что дни пребывания Жигалиной на своем ответственном посту сочтены, неожиданно вернулась память и к другим нянечкам и медсестрам.

Удалось установить, что Жигалина оказала услугу не только самому Иванову, но и его матери. Замдиректора оформила документы, по которым та якобы находилась на лечении в клинике. По материалам, представленным Жигалиной во ВТЭК, Иванова была признана инвалидом второй группы…

Шляхов вызвал на допрос заместителя директора клиники нервных заболеваний.

— Елена Захаровна, — обратился к ней следователь, — расскажите, пожалуйста, о ваших истинных взаимоотношениях с Ивановым.

— Какие еще взаимоотношения! — возмутилась Жигалина. — Я лечила его, и только!

— А чем объяснить ваши совместные поездки в ресторан «Русь»? — спокойно спросил Олег Петрович. — Причем в то время, когда Владимир Кириллович лежал в вашей клинике и не имел права покидать больницу?.. Почему вы дали ему ключ от своего кабинета?.. С какой целью оставались у него в палате по вечерам один на один?

— Ну, знаете! — аж задохнулась от гнева Жигалина. — Вы… Вы думаете, что говорите?! У меня муж, ребенок!..

— О них вы почему-то забыли, когда обеспечивали алиби Иванову, занимаясь подлогом, — парировал следователь.

Жигалина накинулась на следователя с бранью и оскорблениями, грозила, что будет жаловаться за клевету и ложь. Олег Петрович был готов к этому и молча выслушал ее, дав выговориться. Затем он предъявил показания сослуживцев и других свидетелей, заключения экспертизы. Но Жигалина отказалась отвечать на вопросы Шляхова.

Так продолжалось несколько раз. Но все-таки факты и улики, добытые следствием, в конце концов, что называется, приперли к стенке.

Жигалина призналась, что по просьбе Иванова положила в клинику Шухмина, подделав при этом соответствующие документы. В свою очередь, показания Шухмина должны были подтвердить алиби Иванова. Подтвердила она и то, что по ее просьбе была выписана карточка в кабинете физиотерапии. Одним словом, она полностью шла на поводу Иванова, с которым состояла в любовной связи. Таким образом, алиби матерого и хитрого преступника рухнуло.

Руководству клиники было послано представление, в котором отмечались серьезные нарушения дисциплины в больнице, из-за чего в ней долгое время скрывался опасный преступник.

В отношении Жигалиной было возбуждено уголовное дело. Ей предъявили обвинение в злоупотреблении служебным положением и должностном подлоге. Следствием не было установлено, что Жигалина знала о преступной деятельности Иванова.

— Ну что ж, — сказал Шляхову подполковник Довжук, когда Олег Петрович положил ему на стол материалы по делу. — Считайте, вы экзамен выдержали на «отлично»… Зайдите, пожалуйста, к Папахину — вас ждет очередное задание…

Прошло пять лет… Сегодня Олег Петрович Шляхов — следователь Главного следственного управления МВД СССР. Новые задания… Новые экзамены…

Мысль записать наши беседы в виде его монолога пришла не сразу. Поначалу я собирал материал для обычного очерка. Но, чем больше я разговаривал с ним, с его товарищами, подчиненными и начальниками, тем больше проникался убеждением, что обычного очерка тут не выйдет. Вкратце, пожалуй, объясню это так: мой герой — герой лишь в смысле журналистском, литературном.

Нет, отчего же, он и преступников выслеживает, и улики собирает, и в хитрые психологические углы кого надо и когда надо загоняет. Но… В обычных очерках редко встречается это «но». Короче, герой мой почти ничего из вышеперечисленных геройских поступков не совершает в одиночку. Такова уж специфика его работы: она делается многими людьми, и успех в ней чаще всего результат самых разных слагаемых. Одни из этих людей делают свою работу лучше, другие хуже. Мой герой делает ее лучше многих других, и поэтому я сегодня пишу о нем.

Я решил, что, пожалуй, самой лучшей формой объективного рассказа может стать его монолог о себе. Давайте знакомиться. Кузин Сергей Борисович, тридцать три года, капитан милиции, начальник отделения Управления борьбы с хищениями социалистической собственности ГУВД Мосгорисполкома.

Вроде и не первое это дело у меня было, и не самое яркое. А начать все-таки хочется с него…

В тот вечер я, кажется, был последним, кто задержался в отделе. Поэтому стук моей машинки далеко разносился по нашим длинным и пустынным сейчас коридорам. А печатал я примерно вот что:

Тут я остановился, перечитал написанное. Ну, с вводной частью, кажется, справился. Теперь следует написать фразу вроде: «В целях устранения этих недостатков Управление БХСС считает целесообразным», поставить двоеточие и… Начнется самое интересное. То, ради чего я сижу здесь поздно вечером один, перед пепельницей, полной окурков…

Не буду врать, будто я тогда, сидя в пустом кабинете, предавался сентиментальным воспоминаниям о том, как я пришел в милицию, каким был путь от постового милиционера до фразы «Управление БХСС считает целесообразным…». Я работал и ни о чем таком не думал. Но сейчас мне кажется к месту об этом вспомнить.

Как ни банально это звучит, в милицию я пошел за романтикой. После армии работал шофером и, наверное, дальше стал бы учиться по какой-нибудь «механической» части, если бы не приятель, сотрудник уголовного розыска. Он так восторженно говорил о своей работе! Сейчас уж не знаю, то ли он приукрашивал, то ли я слышал только то, что хотел услышать, по мне, двадцатилетнему, представилась тогда служба в милиции как сплошная череда погонь, засад, словесных боев с хитроумными преступниками. Я подал документы в школу милиции и для начала провалился на экзаменах.

Если в то время у меня и были какие-нибудь несомненные достоинства, то к ним относилось упорство. На удивление домашним, в шоферы я не вернулся, а надел все-таки милицейскую форму, пусть пока без единой лычки на погонах. Романтика, романтика…

Человеку, особенно молодому, свойственно с большой неохотой расставаться с иллюзиями. Жизнь и работа ежедневно старались доказать мне, что служба в милиции — это прежде всего нелегкий, хотя и очень важный, полезный труд. Душа жаждала погонь, схваток, а будни преподносили пьяных, которых надо препроводить в отделение, потасовку возле входа в кафе… Но упорство мое по-прежнему оставалось при мне, и однажды я был за него вознагражден: меня включили в оперативную группу по борьбе с кражами из автомобилей.