Кошечка и ягуар - Мюр Маргарет - Страница 9

• Предыдущая
• 9/36
• Следующая

Но что это? Алан присмотрелся к первой картине. Форма кактуса удивительно напоминала фигуру плачущей женщины. Опустив плечи и склонив голову, она стояла в пустыне, покинутая и безутешная. И... она чем-то неуловимо напоминала Тори. У Алана отчего-то сжалось сердце.

Он перевел взгляд на вторую картину. Там тоже рос кактус — высокий, горделивый, напоминающий красивого, но жестокого мужчину. Весь облик человека-растения говорил о надменности и самовлюбленности. Кактус цвел: из зеленой ладони выглядывали нежные цветы... Нет, это мужчина сжимал цветы в сильном кулаке, и они поникли, смятые грубым движением...

На третьей картине были изображены два кактуса, растущие из одного корня. Они были похожи на влюбленную пару: так на первый взгляд показалось Алану. Но тут он рассмотрел, что кактус-женщина отклоняется назад, словно в ожидании удара. На верхушке растения угадывалось лицо, выражавшее ужас и боль. Кактус-мужчина склонялся над ней в угрожающей позе. Его отростки походили на клешни, которые тянулись к телу отпрянувшей женщины. Лицо, проявленное среди колючек этого кактуса, представляло удивительное сочетание красоты и жестокости.

Странные чувства породили эти необычные изображения в душе Алана. Он не стал сразу рассматривать четвертую картину, а отошел к окну и невидящим взглядом уставился вдаль. Взъерошив привычным движением волосы, он заметил, что его пальцы дрожат, и пожал плечами, недоумевая, отчего так сильно подействовали на него эти странные картины. Может, оттого, что в кактусе-женщине он угадывал черты Тори, которая стала ему небезразлична? А мужчина — кто он? Что такое этот негодяй сделал, что она теперь шарахается от мужчин?

Постояв еще немного у окна, Алан снова вернулся к полотнам. На четвертой картине он увидел женщину. Да, ему уже не надо было вглядываться, чтобы разглядеть в растении женскую фигуру. Алан с облегчением увидел, что в ней не было печали. Она стояла, высоко подняв голову, и смотрела на огненный закат. На красивом лице проступала тихая безмятежность.

На пятой картине снова был мужчина. Он тоже просто стоял, глядя вдаль. Горделивый, красивый, молодой. Но отчего-то на этот раз Алан испытал к нему не жгучую неприязнь, а жалость. А, вот оно! Каким-то образом Тори удалось передать абсолютную бездуховность этой фигуры. Собственно, это действительно был не столько человек, сколько кактус. Черты размыты, взгляд пустой — неодушевленное растение...

Шестая картина снова изображала ту же пару. Только они уже не росли из одного корня, а стояли поодаль друг от друга. Кактус-женщина отвернулась от кактуса-мужчины. Вся ее фигура выражала безразличие. Мужчина был агрессивно напряжен и сжимал кулаки, но едва проступавшее лицо выражало изумление и растерянность. Казалось, будто он потерял что-то, что ему и не принадлежало...

Ошеломленный Алан стоял перед картинами. Он понял, что на них были изображены чувства Тори, история ее любви и разочарования. Алан был удивлен и мастерством девушки, и глубиной ее переживаний. Да, как художница она и должна чувствовать сильнее других. Разочарование в любимом, которое испытывает хотя бы раз в жизни каждый человек, для этой ранимой девочки стало настоящей трагедией...

— Я не просила тебя разбирать эти картины.

Алан вздрогнул и обернулся. На лице Тори не было гнева. Оно было бесчувственно, а интонации се голоса — холодны. И Алан понял, что многое сейчас зависит от его поведения.

— Ты сердишься? — мягко спросил он.

Тори стояла, прислонившись к двери, и настороженно смотрела то на Алана, то на картины.

— Странно. Ты правильно их расположил.

— Они очень необычны, Тори. Я никогда не видел ничего подобного. Это на самом деле замечательно... — Алан медленно подбирал слова, боясь сказать что-нибудь не то, нечаянно ранить и отпугнуть эту чуткую девочку.

— Обычный антропоморфизм, — сухо пояснила она, — перенесение человеческих черт на предметы и явления живой и неживой природы. Я думала, ты знаешь.

— Дело не в этом. Твои «растения» передают такую гамму человеческих чувств...

— Чувств, растраченных зря! — махнула рукой Тори.

— Не зря, если они вдохновили тебя на создание таких картин. Это настоящее искусство, Тори.

— Спасибо, Алан. — Она была благодарна ему за понимание, но из голоса не уходила настороженность, а лицо оставалось отчужденным. И Алан решил сменить тему.

— Ты не возражаешь, если твой искренний поклонник займется приготовлением обеда? Как насчет томатного супа с гренками?

— Как ты догадался, что это мое любимое блюдо?

— Элементарно! После пустыни всегда хочется чего-нибудь сочного. А что может быть сочнее помидоров?

За обедом Алан наконец решился расспросить Тори, каким образом она здесь очутилась.

— Ты заранее договорилась с Анджелой об аренде коттеджа? Вы переписывались?

— Да что ты! Просто Старик, ну мой двоюродный дядя Джеймс, с которым я бродила по пустыне, рассказал мне про этот ваш городок. Он как-то провел здесь пару месяцев. Старик уехал из пустыни раньше меня и обещал передать отцу письмо с просьбой выслать сюда мои вещи. Видишь ли, по некоторым причинам я не хотела возвращаться в Аризону... Я пробыла в пустыне еще какое-то время в полном одиночестве. Старик увлекается оккультными науками, он научил меня медитировать. Вот я и медитировала, пока совсем не успокоилась. И когда наконец добралась сюда, то контейнер с вещами меня уже дожидался. А жилья еще не было. Я позвонила практически в первый попавшийся коттедж, с радостью выяснила, что он как раз сдается, не глядя подписала договор и наняла грузчиков, чтобы занесли вещи. Анджела с Филипом сразу же укатили в свадебное путешествие. А я отправилась на вечеринку.

— Похоже, ты отчаянная девчонка!

— Да уж чего-чего, а отчаяния у меня было навалом.

— Надеюсь, сейчас тебе лучше? — Алан машинально потянулся, чтобы дружески потрепать девушку по плечу, но тут же поспешно отдернул руку.

— Ага! — от души расхохоталась строгая Тори. — Испугался? Ну ладно, давай браться за дела. Если тебе это все еще не надоело.

— Не надейся!

До вечера они работали азартно и слаженно, действуя то вместе, то по отдельности. Еще не начало темнеть, когда вещи оказались на своих местах — мебель, картины, посуда, ковры, жалюзи, драпировки. Все это в совокупности составило изысканный интерьер с оттенком тайны и старины.

Весь день они то встречались, то расходились, неосознанно желая поскорее увидеть друг друга вновь. Услышав легкие шаги Тори, Алан на миг прикрывал глаза, и, оборачиваясь, одним стремительным взглядом охватывал женственную фигурку в клетчатой рубашке и облегающем стареньком джинсовом комбинезоне. Тори обжигал его взгляд, который она не столько видела, сколько ощущала всем своим существом. И незнакомое сладкое томление разливалось у нее в груди при виде этого зеленоглазого складного парня. Должно быть, нарастающий накал чувств оказался для обоих мощным источником энергии, так как в конце концов...

— Это невероятно, Алан, но мы с тобой умудрились привести все в порядок за один день, — устало сказала Тори, когда они часов в десять вечера обошли дом, любуясь делом своих рук.

Они вернулись в гостиную, где Алан затопил камин и зажег свечи. Тори забралась, поджав ноги, в кресло у камина, и казалось, никакая сила в мире больше не сдвинет ее с места.

— Не хотите ли переодеться к чаю, леди, — почтительно спросил Алан, который к тому же умудрился приготовить ужин. — В таком изысканном интерьере ваш комбинезон выглядит несколько неуместно.

— Так же, как и ваши грязные штаны, сэр!

— О, как можно... Вы хотели сказать — мои брюки, леди! — Алан изобразил праведное негодование. — Они пострадали, когда я чинил трубу в вашем подвале. Пожалуйста, возьмите обратно ваши слова по поводу моих заслуженных брюк!

— Только если вы извинитесь перед моим заслуженным комбинезоном!

— Хорошо, я прошу прощения у вашего комбинезона.

— А я прощаю вам ваши грязные штаны!

• Предыдущая
• 9/36
• Следующая