Сошествие тьмы - Кунц Дин Рей - Страница 29

• Предыдущая
• 29/67
• Следующая

Человек современного мировоззрения, современного мышления, он верил в науку, а не в волшебство, веровал в прогресс и технику, а не в силу древних богов.

Он не одобрял моего призвания и не верил, что я могу сделать кому-то добро или, наоборот, принести несчастье. Он считал меня безобидным чудаком. Но несмотря на все, я любил его, а он любил меня. Мы были братьями. Братьями!

Ради него я был готов на все и сделал бы для него все.

Джек повторил задумчиво:

— Грегори Понтрейн... Я ведь помню это имя.

— Несколько лет назад Грегори приехал сюда в качестве иммигранта. Он много трудился, затем пробился в колледж, добился стипендии. Писательский дар был у него еще с детства, и, главное, он знал, как им распорядиться. В Штатах он получил степень бакалавра на факультете журналистики Колумбийского университета и пошел работать в "Нью-Йорк таймс". Почти год он ничего не писал, только редактировал статьи других журналистов. Потом ему поручили написать несколько статеек, что-нибудь "о жизни". Так, ерунда. А затем...

Джека осенило:

— Грегори Понтрейн! Конечно же! Репортер криминальной хроники.

— Вскоре моему брату доверили несколько материалов о преступлениях: грабежи, наркотики. Он с честью выполнил эту работу. Потом полез глубже, стал заниматься крупными делами, многое раскапывал сам, без всяких заданий.

И в конце концов стал экспертом "Тайме" по наркобизнесу в Нью-Йорке. Никто не знал столько, сколько знал он о Карамацца, о том, как его клану удалось закупить многих полицейских офицеров и городских чиновников. Никто не знал об этом больше Грегори, и никто не писал о них лучше его.

— Да, я читал его статьи. Отличная работа.

— Он задумал еще пять-шесть. Был разговор о награждении его Пулитцеровской премией за уже сделанное. Грегори накопал достаточно улик, чтобы заинтересовать полицию и добиться утверждения трех приговоров большим судом присяжных. У него были свои источники информации: люди в полиции, в самом клане Карамацца — люди, которые доверяли ему. Он был убежден, что удастся засадить за решетку Доминика Карамацца. Но все быстро кончилось.

Бедняжка Грегори! Глупый, благородный и смелый малыш Грегори! Он считал своим долгом бороться со злом везде, где встречал его. Репортер-крестоносец.

Он думал, что сможет многое изменить. Но он так и не понял, что с силами тьмы можно справиться только моими способами. Прекрасным мартовским вечером он и его жена Она ехали на ужин...

— Бомба в машине, — сказал Джек.

— Обоих разорвало на куски. А она была беременна, они ждали своего первенца. Так что я рассчитываюсь с Дженнаро Карамацца за три жизни:

Грегори, Оны и их ребенка.

Джек заметил:

— Но ведь тот случай со взрывом так и не был раскрыт, нет никаких доказательств, что к убийству причастны Карамацца.

— Я знаю, что виновны они.

— Пока ничего не доказано.

— У меня свои источники информации, намного надежнее тех, что были у Грегори. В моем распоряжении глаза и уши Подземного Мира.

Он опять засмеялся. Смех у Лавелля был звучный, мелодичный, но Джеку он показался каким-то беспокойным. Должно быть, таким и должен быть смех сумасшедшего. Он не может напоминать добродушное похохатывание старого доброго дядюшки.

— Да-да, лейтенант. Подземный Мир. Я не имею в виду подпольный преступный мир, эту жалкую "Коза ностру" с ее тупой сицилийской гордостью и дутым кодексом чести. Мой Подземный Мир неизмеримо глубже, чем тот, в котором обитает мафия. Глубже и темнее. Через глаза и уши древних богов я получаю сведения от демонов и черных ангелов — вездесущие, они видят и слышат все, абсолютно все.

"Это сумасшествие, — подумал Джек. — Парню пора в психбольницу". Но в голосе Лавелля было что-то еще, будоражившее в Джеке инстинкты полицейского.

О сверхъестественном Лавелль говорил убежденно и даже трепетно, но вот он заговорил о брате, и Джек усомнился в подлинности его горя и переживаний.

Джек почувствовал, что не месть была здесь главным движущим мотивом. Может быть, неверие брата, его прямолинейность претили Лавеллю? Что, если он был рад смерти Грегори? Или сбросил какой-то камень с души?

— Брат не одобрил бы ваше стремление отомстить, — заметил Джек.

— Может, и одобрил бы. Вы же его совсем не знали.

— Я знаю достаточно, чтобы утверждать, что его не радовали бы ни ваши действия, ни вся эта кровавая резня. Он был нормальным человеком, и все это оттолкнуло бы его.

Лавелль не отвечал, но его недовольное молчание говорило о том, что аргументы Джека попали в цель.

Джек развивал наступление:

— Он не одобрил бы убийства чьих-либо внуков, месть до третьего колена. Он не был одержимым, как вы. Он не был сумасшедшим.

— А мне все равно, одобрил бы он это или нет, — нетерпеливо заметил Лавелль.

— Поэтому я и склонен считать, что вами движет не только месть. Есть тут что-то еще.

Лавелль опять замолчал.

— Если бы брат не одобрил убийства, зачем же вам понадобилось...

Лавелль резко перебил его:

— Я уничтожаю эту пакость не во имя моего брата, а делаю это ради себя. Только ради себя. И это должно быть ясно всем: я никогда по-другому и не действовал. Все эти смерти способствуют росту моей репутации.

— Репутации? С каких это пор убийство является символом чести, чьей-то гордостью? Это же сумасшествие!

— Никакое это не сумасшествие. — Лавелль почти кричал, закипая бешеной яростью:

— Канон древних богов Петро и Конго гласит, что никто не может отнять жизнь у брата Бокора и остаться безнаказанным. Убийство моего брата — вызов лично мне. Оно унижает меня, выставляет на посмешище. Терпеть такое я не могу. И не буду. Сила Бокора покинет меня, если я не отомщу. Боги потеряют ко мне уважение и отвернутся, лишив своей поддержки и помощи.

Теряя контроль над собой, Лавелль перешел на высокопарный и напыщенный слог.

— Должна пролиться кровь, должны распахнуться ворота смерти. Океаны боли должны смести всех, кто затронул меня, убив моего брата. Даже если я и презирал Грегори, он принадлежал к моей семье. Нельзя пролить кровь члена семьи Бокора и остаться безнаказанным. Если мне не удастся достойным образом отомстить за это, древние боги оттолкнут меня, мои заклинания и заговоры потеряют силу. Если хочу сохранить покровительство богов Петро и Конго, то за смерть моего брата должен заплатить по крайней мере десятком смертей.

Джек понял, что ему не разобраться в истинной мотивации действий Лавелля. Реальные их причины не просматривались, и последние аргументы свидетельствовали о его психическом нездоровье уже с иной стороны.

— Вы действительно в это верите? — спросил Джек.

— Это истинная правда.

— По-моему, это называется по-другому: это сумасшествие.

— Вам придется в конце концов убедиться в обратном.

— Сумасшествие, — повторил Джек.

— Да, еще один совет, — сказал Лавелль.

— Ни один из моих подозреваемых не давал мне столько советов. Целый фонтан. Ну прямо Энн Лэндерс.

Не обращая внимания на слова Джека, Лавелль заявил:

— Откажитесь от этого дела.

— Вы что, серьезно?

— Выйдите из него.

— Это невозможно.

— Попросите, чтобы вас освободили.

— Нет.

— Вы непременно сделали бы так, как я говорю, если бы могли отличить, что для вас хорошо, а что — нет.

— Вы — наглец.

— Я знаю.

— Господи, я же полицейский! Вам не запугать меня. Наоборот, только расшевелите. Угрозы толкают меня на более активные поиски. С полицейскими на Гаити в такой ситуации, наверное, бывает то же самое? Иначе разница между нами и ними была бы слишком велика. Да и что вы получите, если я откажусь от дела? Меня заменят другим полицейским, а тот все равно будет искать вас, Лавелль.

— Да, но у того, кто вас заменит, не будет вашей фантазии. Он-то вряд ли поверит, что здесь колдовство, и ограничится обычными полицейскими методами. А этого я не опасаюсь.

• Предыдущая
• 29/67
• Следующая