Тик-так - Кунц Дин Рей - Страница 5
- Предыдущая
- 5/75
- Следующая
Но, что бы это ни было, теперь Томми чувствовал только легкую головную боль, сосредоточившуюся чуть выше правой брови. Кроме того, его слегка подташнивало, но это скорее всего было лишь следствием пережитого страха.
Через Корону Дель-Мар Томми ехал намного медленнее разрешенного предела скорости, готовый съехать на обочину и остановиться, как только окружающее у него перед глазами снова начнет расплываться.., или если снова будет происходить что-нибудь необычное. Несколько раз он с опаской косился на радиоприемник, но радио молчало.
Так он проезжал квартал за кварталом; страх понемногу проходил, но на смену ему пришла депрессия. Томми по-прежнему подташнивало, головная боль никак не проходила; кроме того, он ощущал необычайную пустоту внутри. Томми почти не сомневался, что, если бы ему удалось заглянуть к себе в душу, он увидел бы, как там серо, уныло и пусто.
И он знал, что это за пустота. Это было чувство вины.
Да, Томми сидел за рулем собственного "Корвета", машины из машин, лучшей американской тачки, в которой воплотилось все, о чем он мечтал в детстве и юности. Он должен был бы радоваться, ликовать, но вместо этого чувствовал себя так, словно он медленно, но верно погружается в океан, на самое дно, где всегда холодно и куда не проникает ни единый луч солнца. Это была эмоциональная пропасть, и Томми неуклонно в нее проваливался. Он чувствовал себя виноватым перед матерью, что было по меньшей мере странно, так как он старался ни при каких обстоятельствах не проявлять к ней неуважения. И он не только не проявлял его - он не чувствовал никакого неуважения к ней. Возможно, в последнем разговоре он был нетерпелив, и теперь ему было больно подумать, что мать, быть может, уловила эти нотки, но Томми совсем не хотел обидеть ее или оскорбить ее чувства. Ни сейчас, ни когда бы то ни было. Просто порой ему казалось, что его мать слишком держится за прошлое и упорствует в своих привычках. Ее неспособность вписаться в современную американскую действительность и принять современную американскую культуру - как принял ее он сам - серьезно беспокоила Томми. Когда он встречался со своими друзьями-американцами, режущий слух вьетнамский акцент матери заставлял его всякий раз болезненно морщиться, равно как и ее привычка почтительно следовать за мужем, держась на шаг позади него. "Мама, это Соединенные Штаты! - не раз выговаривал ей Томми. - Здесь все равны, и мужчины и женщины, и никто не считается существом второго сорта. Здесь нет никакой необходимости подчеркивать свое подчиненное положение в отношении мужа и ходить за ним как тень!" А она в ответ только улыбалась ему как любимому, но умственно отсталому ребенку и говорила: "Я следую как тень за твоим отцом не потому, что должна это делать, а потому, что мне так хочется, Туонг". - "Но это же не правильно!" - в отчаянии восклицал Томми, а мать, обратив к нему все ту же безмятежную улыбку, которая его буквально бесила, отвечала: "Неужели в Соединенных Штатах считается не правильным демонстрировать свое уважение, свою любовь?".
Томми так ни разу и не удалось одержать верх в этих словесных баталиях, но он все равно не терял надежды.
"Конечно, нет, - говорил он, - просто для этого существуют другие, более цивилизованные способы". "Какие же это?" - спрашивала его мать и, хитро прищурившись, укладывала его на обе лопатки одной-единственной фразой: "Или ты считаешь, что я должна послать твоему отцу открытку по почте, чтобы выказать свое уважение?"
И вот теперь, сидя за рулем собственного сверкающего "Корвета" и испытывая от этого не больше удовольствия, чем если бы это был подержанный, разваливающийся на ходу пикап, Томми Фан чувствовал внутри унылую, холодную пустоту, хотя его лицо пылало от стыда за свою сыновнюю неблагодарность и неспособность принять собственную мать такой, какая она есть, принять на ее собственных условиях.
Неблагодарный сын хуже змеи за пазухой. И он, Томми Фан, несущийся сквозь темную калифорнийскую ночь, и есть этот неблагодарный сын. Себялюбивый, злой, растерявший всю свою сыновнюю любовь и почтение.
Он бросил взгляд в зеркало заднего вида, почти готовый увидеть на своем лице пару холодных змеиных глаз с вертикальным узким зрачком.
Умом он понимал, что предаваться самобичеванию было в высшей степени бессмысленно. Видимо, он просто ожидал от своих родителей слишком многого, хотя в других отношениях Томми был намного последовательнее своей матери. Когда она надевала ао-дай - национальный костюм, состоящий из широкой развевающейся туники и таких же просторных штанов из легкого шелка, выглядевший, правда, в этой стране столь же неуместным, как и шотландская клетчатая юбка, - то становилась миниатюрной и хрупкой, как маленькая девочка в одежде взрослой женщины, однако на самом деле его мать не была ни слабой, ни беззащитной. Наделенная редкой целеустремленностью и железной волей, миссис Фан становилась домашним тираном, когда ей это было нужно, и умела вкладывать все свое неодобрение в единственный взгляд, обжигавший сильнее, чем удар хлыста.
Все эти мысли немилосердно терзали Томми, и его лицо пылало от стыда. Заплатив огромную сумму денег, ценой огромного риска его мать и отец вывезли Томми, его двух братьев и сестру из Страны Чайки и Лисицы, спасли их от произвола, чтобы они в конце концов очутились в этой стране неограниченных возможностей и перспектив. Да за одно это он обязан был почитать и беречь своих родителей!
- Я неблагодарная скотина! - громко сказал Томми. - Кусок дерьма - вот что я такое!
Остановившись на красный сигнал светофора на развилке между Короной Дель-Мар и Ньюпорт-Бич, Томми еще глубже погрузился в покаянные размышления.
Разве умер бы он, если бы принял приглашение на ужин? Мать приготовила для него суп из креветок с морской капустой, ком-тай-кам и жаренные в масле овощи с соусом "Ну ок-Мам" - три блюда, которые Томми больше всего любил в детстве. Да она, наверное, целый день не выходила из кухни, стремясь заманить в гости непутевого младшего сына, а он отверг приглашение, безжалостно разрушив все ее надежды. Это было непростительно, тем более что он не был у родителей вот уже несколько недель...
"Стоп, какие несколько недель?" - спохватился Томми. Это его мать сказала: "Ты не бываешь у нас неделями, Туонг". В телефонном разговоре Томми напомнил ей, что сегодня был только четверг и что они вместе провели воскресенье, но уже через несколько минут он сам поверил в ее небольшое преувеличение!
Неожиданно собственная мать показалась Томми карикатурной азиатской мамашей из старых фильмов и книг - властной, как Безжалостный Минг, и лукавой, как Фу Манчу.
Моргая, Томми поднял взгляд на светофор. Там все еще горел красный, запрещая проезд. Как он мог так плохо думать о своей матери?! Это только подтверждало его первоначальный вывод: он был неблагодарной свиньей.
Больше всего на свете Томми хотелось стать настоящим, стопроцентным американцем, без дураков. А не каким-то там "американцем вьетнамского происхождения"! Но для того, чтобы достичь этого, вовсе не обязательно было отрекаться от семьи и грубить своей горячо любимой матери.
Безжалостный Минг, Фу Манчу, Желтая Смерть... И все это - о матери! Да он просто спятил! Похоже, Томми Фан всерьез вообразил себя белым!
Он посмотрел на свои руки, лежащие на руле. Кожа на них была цвета начищенной бронзы. А глаза? Глядя в зеркало заднего вида, Томми некоторое время изучал свои темные и узкие азиатские глаза и невесело размышлял о том, как опасно подменять себя реального выдуманным, пусть и идеальным, персонажем.
Фу Манчу...
Если он мог так нехорошо подумать о своей матери, то в конце концов он может не сдержаться и сгоряча высказать это прямо ей в лицо. И это ее убьет.
При мысли о том, что может случиться, Томми почувствовал, как от ужаса у него перехватило дыхание, во рту пересохло, а горло стиснул такой сильный спазм, что он не в силах был даже сглотнуть. Нет, он не должен допускать этого. Уж лучше он возьмет пистолет и застрелит ее - это будет гораздо милосерднее. Просто выстрелит ей прямо в сердце - и все! Вот каким он стал! Сыном, который произносит слова, способные убить мать вернее, чем выстрел в сердце.
- Предыдущая
- 5/75
- Следующая
