Руна смерти - Гордиенко Галина Анатольевна - Страница 11
- Предыдущая
- 11/34
- Следующая
Натянул его и подошел к костру. Казанцев торопливо сморгнул слезинку и отвел глаза в сторону. Я пожал плечами. Подтащил чурбак и присел рядом с ним.
Расспрашивать его я не стал. Еще чего! Захочет, так сам расскажет. Скорее всего, Казанцев просто струсил. И то: музыкант – натура творческая. Воображение у него должно быть богатым.
А тут – ночь. Один, совершенно. Да еще Орлов невесть чего натрепал, любой бы на Витькином месте свихнулся.
В лесу было поразительно тихо. Я бы сказал – неестественно. Не слышно привычного уханья филина, все словно вымерло. Я подбросил в костер сухую ветку и вздохнул с облегчением, когда она весело затрещала в огне.
Не помню сейчас, сколько времени мы так просидели. Очнулся я от потянувшего вдруг сквознячка. Холодного, на удивление. Будто с ледников подуло.
Я зябко поежился, спрятал пальцы в рукава свитера и обернулся к Витьку:
– Ничего ветерок, скажи? Будто не июль, а октябрь…
И осекся, изумленно рассматривая приятеля. Как я не заорал в голос – до сих пор не понимаю.
Бледное до голубизны лицо; безумные, остекленевшие глаза; безвольно приоткрытый рот, из уголка которого бежала тоненькая струйка слюны…
Прямо кандидат на ведущую роль в фильме ужасов! Ну, или пациент клиники для душевнобольных.
Я очумело смотрел на одноклассника. Потом осторожно толкнул его под локоток. Эффекта – ноль целых, ноль десятых. Даже еще меньше.
– Эй! – проскрипел я и беспомощно посмотрел на спящие палатки. – К-к-карау-ул… – И потрясенно замолк: моя собственная палатка светилась странным сиреневым светом!
Я сполз с чурбачка и едва не попал рукой в костер. Это привело меня в чувство. Я поспешно отдернул кисть и зашипел от боли. И бросился к палатке. Мне показалось, я понял, в чем дело: горел забытый Серегой фонарик.
Я откинул полог и едва не заскулил от страха: фиолетовыми сполохами пульсировала забытая мною руна! Я бросил взгляд на часы: без минуты двенадцать.
Открытый рот пришлось закрыть, заорать я так и не смог, горло перехватило. Я лишь жадно глотал воздух и таращился на сошедший с ума рюкзак. Потом зачем-то вытянул его наружу и обернулся к Витьку. И застонал от ужаса.
Казанцев, пошатываясь, слепо, как какой-нибудь зомби, странными зигзагами брел к каменному столбу. Руки Витька безвольно болтались. Зеленые глаза отсвечивали бутылочным стеклом. Рот по-прежнему был приоткрыт. А струйка слюны уже достигла воротника куртки.
Я глухо выругался и тоже побежал к вершине холма. К чему? Сам не знал. Меня трясло от страха.
Я догнал Витька и лишь теперь заметил, что волоку проклятый рюкзак за лямку. Я отшвырнул его к подножию столба и вцепился в полу куртки Казанцева:
– Стой!
Витек моих усилий не заметил. Он продолжал мерно карабкаться наверх. Я изумленно почувствовал, как пола оранжевой куртки натянулась и потащила меня следом. А ведь Витек ниже меня на полголовы и раза в полтора легче!
Я тоскливо подумал: «Неужели Орлов опять что-то намалевал? Своим дурацким маркером…»
Мысль эта показалась мне настолько невероятной, что я затряс головой и успокоенно решил: сон. Точно, сплю. А этот незатейливый кошмарик – результат Серегиных сегодняшних высказываний.
Ведь все в тему!
Я заметно приободрился и решил посмотреть, что будет дальше. В конце концов, даже в орловских бумагах не сказано, что вызванный дух – обязательно злодейский. Так зачем же раньше времени дергаться?
Я неторопливо поднялся к столбу и устроился в первых рядах партера: уселся на плоский камень и стал терпеливо ждать развития событий.
Если это сон, то как раз – время. Серега ведь упрямо настаивал именно на полуночи!
Я не ошибся. Руна на моем рюкзаке уже не светилась, а полыхала фиолетовым огнем. Рваные отблески падали на каменный столб, и я с некоторым удивлением отметил, что и он льдисто замерцал.
– Эмиттер, – пробормотал я, пытаясь сообразить, что же это за штучка.
Значение слова уплывало, я никак не мог сообразить, что такое «эмиттер». Что-то смутно вертелось в голове, но…
Камнем застывший Витек вдруг вздрогнул и медленно развернулся ко мне лицом. Я невольно поежился: сон все больше приближался к канонам современного триллера. Счастье, я насмотрелся их вволю. Более слабонервного человека давно бы удар хватил.
Я с мрачной готовностью уставился на несчастного Витька. Глаза его странно бегали, жутковато и бессмысленно. Наверное, в попытке сфокусироваться.
Наконец Витьку это удалось: он меня увидел. Открыл рот и пренеприятно захрипел. Абсолютно невнятно, ни слова не понять.
Я торопливо сказал:
– Не торопись. Еще есть время. Как там у вас положено: до первых петухов? Или до восхода солнца?
Лицо лже-Витька перекосило. Я почему-то воспринял это как попытку улыбнуться и тоже растянул свои губы в ответном оскале. Чей смотрелся приятнее, судить было некому.
– Э-э… – затянул неведомо чей дух. – О-э-а…
Но губы Витька все еще прыгали, и он замолчал.
Ближайшие несколько минут мне пришлось наблюдать, как дух корчил невероятные гримасы, безуспешно стараясь подчинить себе чужие лицевые мускулы. Хекал, сипел, вращал глазами и брызгал слюной.
Картинка оказалась не из тех, что хочется смотреть по второму разу, и я брезгливо поморщился. Лже-Витек криво усмехнулся и, наконец, невнятно проскрипел:
– Стр-р-ранные людишки ныне пошли…
Я счел нужным обидеться:
– Почему это?
Дух немо зашлепал губами. Потом сделал очередное усилие и уже довольно внятно спросил:
– Ты меня не боишься?
Я пожал плечами:
– А должен?
Теперь сделал попытку пожать плечами дух, и Витек едва не скатился с холма.
– Поосторожнее! – сердито воскликнул я. – Чужое ж тело!
Дух широко раскрыл рот. Я тоскливо подумал, что фантазии у меня маловато, я – не Серега Орлов. Вот и контакт получается каким-то скучноватым, совершенно не страшным. А ведь как обещающе начинался…
Я протяжно зевнул и поинтересовался:
– Ты кто?
Дух зачем-то привстал на цыпочки и пробулькал раздраженно:
– Ка-какая разн-ница?!
Мы помолчали, угрюмо рассматривая друг друга. Я равнодушно пробормотал:
– Не хочешь, не говори. Подумаешь!
Духу мои слова чем-то не понравились. Он смерил меня прямо-таки инквизиторским взглядом и зашипел – змея змеей! Потом сложил руки за спиной и начал выписывать неправильные круги вокруг каменного столба.
Я заинтересованно хмыкнул: столб уже вовсю полыхал фиолетовым, не хуже руны на моем рюкзаке.
Я сидел на камне и меланхолично размышлял: «Бесится. И чего, спрашивается? Что я такое сказал? Может, обиделся? Да, наверное. Духов полагается бояться, а я… Нет, точно, обиделся. Он же не знает, что я знаю, что я сплю…»
В последнем предложении я как-то подзапутался, но все же пришел к мысли, что даже во сне гостей нужно уважать.
Я решил подыграть пришельцу. Старательно затрясся, благо это оказалось нетрудно – я совершенно окоченел – и тонюсеньким голоском пропищал:
– Что тебе от меня нужно?! Я боюсь!
Лже-Витек начал разворачиваться в мою сторону, и я похвалил себя за неплохую идею. Задрожал еще сильнее и лихорадочно забормотал:
– Мне страшно, страшно, страшно…
– Молчи, фигляр! – вдруг разъяренно взвизгнул дух. – Пожалеть меня решил, несчастный?!
Глаза Казанцева странно запульсировали. Он вытянул в мою сторону руку с судорожно подрагивающими пальцами, и мне стало неуютно. Казалось, я присутствую на любительском спектакле, и занятые в нем актеры талантом отнюдь не блещут.
Дух торжественно пообещал:
– Сейчас тебе действительно станет страшно!
– Ой, да ну ли? – недоверчиво пробормотал я. Поднапрягся, вспоминая высокопарные Сережкины речи, и выкрикнул: – Ты не видел наших триллеров, дилетант! Куда тебе с ними тягаться? – Я фыркнул. – Тоже, ископаемое на мою голову! Дух замшелый…
И сглазил. То есть, для начала, дух малость растерялся. И даже, сдвинув брови, заскрипел озадаченно:
- Предыдущая
- 11/34
- Следующая