Живущий в ночи - Кунц Дин Рей - Страница 80

• Предыдущая
• 80/98
• Следующая

Принимая во внимание события последних двенадцати часов, я был более чем уверен, что во всех этих слухах кроется изрядная часть правды, хотя и не имел пока ни единого доказательства, говорившего в пользу того, что подобная цитадель на самом деле существует.

Заброшенная военная база являет собой зрелище, которое в одно и то же время поражает, нагоняет страх и заставляет ощутить масштабы человеческого безумия почище всего того, что можно увидеть в лаборатории по разработке криобиологического оружия. Я отношусь к Форт-Уиверну – такому, каким он является сейчас, – как к огромному и мрачному луна-парку, разделенному, подобно Диснейленду, на различные зоны, но с той разницей, что сюда допускается лишь один посетитель со своей верной собакой.

Больше всего мне нравится здесь Город мертвых.

Городом мертвых эту часть заброшенной базы назвал я. Вероятно, в те дни, когда Уиверн процветал, она называлась как-нибудь иначе. Здесь стоит свыше трех тысяч коттеджей. Некоторые из них были рассчитаны на холостых и незамужних одиночек, в других жили семейные пары с детьми, решившие обосноваться не в городе, а на территории самой базы.

Архитектурно эти невзрачные сооружения ничем не отличаются друг от друга, и каждое из них является точной копией соседнего. Они предоставляли минимум удобств жившим в них – преимущественно молодым – семьям. В военные годы обитатели этих бунгало сменяли друг друга почти каждый год. Несмотря на свою похожесть, эти домики весьма симпатичны, и когда ходишь по их пустым комнатам, начинаешь ощущать когда-то бурлившую здесь жизнь – с любовью, смехом, веселыми вечеринками.

Улицы Города мертвых, проложенные с военной аккуратностью, делят его на идеально ровные прямоугольники. Сейчас по ним путешествуют лишь клубы пыли да сухие шары перекати-поля дожидаются дуновения ветра, чтобы продолжить свой бессмысленный путь в никуда. После того как заканчивается сезон дождей, трава здесь почти сразу становится бурой и остается такой в течение всего года. Кустарник засох, деревья вдоль улиц почти все погибли, и их голые черные ветви кажутся тощими руками, в отчаянии цепляющимися за такое же черное небо. Дома обжиты неисчислимыми полчищами мышей, под стрехами свили гнезда птицы, и пороги бунгало покрыты теперь толстым слоем сухого птичьего помета.

Было бы логичным предположить, что власти решат либо и дальше поддерживать все эти постройки – на тот случай, если они вдруг понадобятся, – либо снесут их подчистую, но ни на то, ни на другое попросту нет средств. Вот и царят здесь запустение и упадок. Постепенно разрушаясь, бывшая военная цитадель все больше напоминает город-призрак, заброшенный старателями после «золотой лихорадки».

Когда слоняешься по Городу мертвых, возникает ощущение, что все в этом мире умерли от какой-то неведомой чумы и ты остался совсем один на всей планете. А иногда кажется, что ты сошел с ума и теперь существуешь в некой ирреальной и мрачной солипсической фантазии, невидимой для окружающих. Может почудиться и другое: будто ты умер, оказался в аду и обречен на вечное одиночество, а шныряющая между домами парочка линялых койотов с их длинными клыками и злобными глазами вполне может сойти за демонов.

Впрочем, если ваш отец преподавал поэзию, а сами вы являетесь обладателем «стометровой цирко-мозговой арены», вы можете представить местечко, подобное этому, чем угодно.

Оказавшись в Городе мертвых этой мартовской ночью, я проехал несколько улиц, но ни на одной из них не задержался. Туман еще не забрался так далеко в глубь суши, и воздух здесь был гораздо более теплым и сухим, нежели в липкой пелене, затянувшей побережье. Хотя луна уже зашла, на небе ярко светили звезды, и ночь идеально подходила для экскурсии по Городу мертвых.

Впрочем, даже для того, чтобы обследовать хотя бы одну эту часть Форт-Уиверна, потребовалось бы не меньше недели.

За мной наверняка наблюдали, но меня это нисколько не волновало. За последние несколько часов я привык к тому, что на меня постоянно устремлены глаза невидимых соглядатаев, и уже перестал нервничать по этому поводу.

За чертой Города мертвых начинаются бесконечные ряды бараков и других построек: некогда опрятные лавка, парикмахерская, химчистка, цветочный магазин, кондитерская, отделение банка. Теперь их вывески покосились и покрыты пылью. А вот и дневной детский сад. Дети военных, находившиеся в подростковом возрасте, посещали школу в Мунлайт-Бей, здесь же были детский сад и начальная школа. На затянутых паутиной полках библиотеки не осталось книг, кроме одной, забытой кем-то «Над пропастью во ржи». Тут же – стоматологическая и обычная поликлиники. Кинотеатр, на пустом экране которого красуется выведенное краской загадочное слово «КТО». Зал для игры в боулинг.

Зал для занятий шейпингом и легкой атлетикой. Бассейн – давно высохший, с обломками бетона, валяющимися на потрескавшемся дне. В конюшнях давно нет лошадей, и лишь с каждым дуновением ветра оживает скрипами и стуком хор незапертых дверей в стойлах. Поле для игры в софтбол густо заросло сорняками, а посередине его вот уже целый год лежат разложившиеся останки мертвой пумы, успевшие за это время превратиться в скелет.

Однако меня не интересовало ни одно из этих мест.

Проехав мимо них, я направился к сооружению, напоминавшему ангар и стоявшему над комплексом подземных помещений, в которых прошлой осенью, во время последнего посещения Форт-Уиверна, я нашел бейсболку с надписью «ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД».

На багажнике моего велосипеда всегда укреплен полицейский фонарик со шторкой, регулирующей луч света. Остановившись у ангара и прислонив велосипед к стене, я освободил фонарик от резинки и взял его в руку.

У Орсона Форт-Уиверн вызывает одновременно и страх, и любопытство, но тем не менее во время всех моих ночных экспедиций сюда он неизменно оставался рядом со мной, не жалуясь и не скуля. Сегодня он был напуган даже больше обычного, но и на сей раз без колебаний следовал за мной.

Небольшая – в человеческий рост – дверь, врезанная в огромные ворота ангара, была не заперта. Включив фонарик, я вошел внутрь. Орсон следовал за мной по пятам.

Ангар не примыкает к взлетному полю, поэтому едва ли здесь когда-то хранились или ремонтировались самолеты. Под потолком были проложены извилистые рельсы, по которым вдоль всего помещения некогда двигался подвесной подъемный кран, отсутствующий ныне. Судя по тому, насколько массивны были стальные опоры, поддерживавшие эту конструкцию, кран предназначался для того, чтобы поднимать чудовищно тяжелые грузы. Бетонный пол выложен толстенными стальными плитами, в которых виднеются пустующие ныне углубления. Видимо, в свое время здесь крепились какие-то мощные механизмы, о предназначении которых теперь оставалось только догадываться.

Луч фонаря выхватывал из темноты секции рельсов для подъемного крана, которые образовывали на фоне стен и гофрированной жестяной крыши ангара правильные геометрические узоры, напоминавшие иероглифы какого-то неведомого языка. Половина подслеповатых окошек, тянувшихся высоко под кровлей, была разбита.

Меня снова охватило тревожное чувство, что я нахожусь не в заводском цеху или ремонтной мастерской, а в заброшенной церкви. От пятен смазки и разлитых по полу химикалий исходил странный запах, напоминающий церковные благовония. Постоянно царивший здесь холод проникал в кости и заставлял думать, что ты находишься в некогда священном, но давно оскверненном месте.

В тамбуре, расположенном в одном из углов ангара, находился лестничный пролет и шахта лифта, в которой уже не было ни кабины, ни подъемных механизмов. Точно я сказать не мог, но, судя по валявшимся здесь обломкам, в этот тамбур некогда попадали через другой проход, а затем те, кто демонтировал оборудование, просто проломили стену. Кроме того, я подозревал, что существование лестницы и лифта хранилось в тайне от тех, кто работал в ангаре. Сейчас у входа на лестницу остались лишь крепкий стальной каркас и высокий порог, но самой двери давно не было.

• Предыдущая
• 80/98
• Следующая