Любовная записка с того света - Усачева Елена Александровна - Страница 11

• Предыдущая
• 11/16
• Следующая

— Это ко мне! — из последних сил просипел Полухин, закрывая приятеля своим телом.

— Я звоню в школу! — решительно произнесла мама и гордо удалилась.

Гришка ободряюще похлопал Петьку по плечу и закрыл дверь.

Комната Полухина была похожа на мини-лазарет. Пахло лекарствами. Окна были зашторены. На табуретке около кровати выстроились ровные ряды бутылочек и баночек.

Гришка забрался с ногами на кровать, потуже затянул на горле шарф и вопросительно посмотрел на друга.

Петька почесал затылок, соображая, с чего лучше начать рассказывать. С того, что если Гришкина мама позвонит в школу, то Петька там может больше не появляться, или с рассказа о небольшой пробежке по этажам…

Но не успел он открыть рот, как пузырьки на табуретке еле слышно звякнули, подпрыгнула ложечка в чашке. Гришка снова схватился за шарф. Уже привыкший ко всему Петька покосился на новенький шкаф-купе у себя за спиной.

— Однажды купила мама дочке черный ободок для волос… — начал хорошо знакомый Петьке старческий голос.

Петька метнулся к шкафу. Но там ничего, кроме пустых полок и голых вешалок, не было.

— И подарила его на первое сентября…

Захрипел Гришка — от волнения он туго затянул шарф. Петька ослабил концы и глянул под кровать.

— Только попадись! — угрожающе прошептал он.

— Девочке очень понравился ободок, он невероятно был ей к лицу. Но когда девочка вернулась из школы, волос на голове у нее не было. Один ободок остался…

Снова звякнули пузырьки, один упал и покатился по полу.

— Серенады, значит? — Петька дернул штору. С подоконника свалился одинокий желтый листок.

— Мама сняла ободок, и волосы снова отрасли. Тогда мама велела ни в коем случае больше не надевать этот ободок. Но девочка ее не послушалась. Стала играть да и надела мамин подарок на голову…

— Где ты? — Петька даже под ковром посмотрел. Никого. — Ты же выполнил заказ, так чего опять надрываешься! Премию получить хочешь?

— Девочка легла спать и не заметила, как все волосы у нее выпали. А потом стала слезать кожа. И когда утром мама пришла дочку будить, то на кровати лежал один скелет.

От испуга глаза у Гришки вылезли из орбит. Петька недовольно упер руки в бока.

— Не смешно!

— А я это не для смеха рассказал!

Одеяло на Гришкиной кровати зашевелилось, и из-под него показались сначала сухонькие ножки в маленьких ботинках, потом серая рубаха, а над ней лохматая голова недавнего Петькиного знакомого.

В панике Гришка бухнулся на постель и прикрыл голову подушкой.

— И не серенада это вовсе, — старичок уже тянул из рукава очередной лист. — Это я тебе будущее предсказал. Будешь и дальше так себя вести, один скелет от тебя останется. Вот, распишись.

Перед Петькиными глазами снова замелькали буквы.

«Ходатайство об уплате неустойки…»

— Какой еще неустойки? Ну-ка, убери отсюда эту дрянь! — Петька засунул руки в карманы, чтобы вредный старик не смог приложить его палец к бумаге.

— Ты полегче с официальным документом! — грозно сдвинул брови старичок. — Я ведь моргну — от тебя одно мокрое место останется. Тебе что было сказано? Тихо-мирно помираешь, и закрываем дело. Бедная девочка там страдает, а он себе новую пассию завел! Обещал — выполняй! Если сейчас же не пойдешь и не ляжешь под грузовик, я не знаю, что с тобой сделаю!

— Какая пассия? — Петька под таким напором начал отступать к шкафу. — Что я сделал-то?

— Читай, — перед Петькой снова метнулся лист, — тут все написано!

«Прошу взыскать за нерациональное использование проклятья с Петра Константиновича Ткаченко штраф в размере двух жизней».

Наверное, впервые, после того как Петька в первом классе научился читать, он ни слова не понимал из того, что было написано. Он снова пробежал глазами текст. Потом третий раз. И четвертый, только не с начала до конца, а наоборот, надеясь, что так хоть немного станет понятней.

Не помогло. Тогда он перевернул свиток и посмотрел на обороте. Перевода с русского на русский там не было.

— Прочитал? Расписывайся! — старик цепко ухватил Петьку за палец.

— Я не пользовался вашими проклятьями, — задергался Петька, с ужасом глядя, как бумага сама собой приближается к его руке.

— Они уже использованы! — Старичок довольно улыбался. — Мотоциклист до тебя не доехал — это раз. Он должен был сбить тебя, но сбил Ленку Голованову. И рейка упала раньше времени — два. Хотя все было рассчитано до секунды. Тюк по темечку — и все свободны. Но та же самая Ленка Голованова спугнула голубей, один из них крылом задел рейку, и та упала на десять секунд раньше положенного.

— Ленка? — Теперь Петька сомневался, что понимает то, что ему говорят. Весь путь до дома Полухина он шел открыто и даже пару раз оглянулся, но никакой Головановой за собой не видел.

— Значит, оплата идет по двойному тарифу, за оба проклятья, — продолжал бубнить старичок. От места подписи до Петькиного пальца оставалось сантиметров пять. — Две жизни. Ты и еще кто-нибудь. Причем умереть вы должны добровольно, без всякого нашего вмешательства. Для компании можешь вон того хрипуна взять. Он и так больной. Помирать не страшно будет.

На этих словах Гришка вылез из-под подушки.

— Кто больной? Я больной? — заговорил он чистым голосом. — Ты на себя посмотри! — Подушка полетела в сторону старичка. — Сам скоро копыта отбросишь!

— Я все сказал! — Старичок хлопнул в ладоши, и окружающее на некоторое время замерло. — Ах, да, вот еще что: если ты сам не избавишься от своей пассии, то мы ее ликвидируем.

Документ с требованием о взыскании вспыхнул прямо перед Петькиным носом и исчез. А за ним испарился и старичок.

— Две жизни! — раздалось из пустоты, и посередине комнаты повисла цифра «два», сотканная из дыма.

Гришка закашлялся, цифра пшикнула и тоже исчезла.

Петька в задумчивости открывал и закрывал дверцы шкафа. Они мягко отъезжали по рельсе в сторону, глухо стукались о стенку и возвращались обратно. Радовало одно — теперь Полухину можно было ничего не объяснять. И так было понятно, что дело швах.

— Это она, да? — дар говорить Гришку покидать не собирался.

— А почему у тебя вещей в шкафу нет? — Дверца снова проехала по рельсе — Петьку заклинило на этом открывании и закрывании.

— Мне его только что поставили, — Гришка поставил на место упавший пузырек. — Я еще вещи не успел положить.

— И не положишь.

Слова сами сорвались у Петьки с языка. Он даже подумать не успел.

Стукнула дверца. Только не глухо, как уже делала несколько раз до этого, а звонко.

Петька успел шагнуть назад, и вся сложная конструкция шкафа, с дверцами, зеркалом, рельсами и колесиками, повалилась на пол.

Петьку обдало поднявшимся после падения ветром. Он попятился, развернулся и молча пошел к выходу. За пару дней два упавших шкафа — это уже перебор.

Гришкина мама что-то изумленно говорила вслед. Полухин теребил конец шарфа. А Петька уходил с полным осознанием того, что он теперь нигде не найдет спасения. И всем, к кому он будет обращаться за помощью, он будет приносить несчастья.

На детской площадке карапуз все еще кормил голубей. Рейка все так же лежала на асфальте.

И Петьку осенило. Уже в который раз за сегодняшний день.

— Ей надо просто объяснить, что я ее не люблю, — заорал он. И напуганные голуби снова взлетели в воздух.

Прежде чем отправиться на кладбище для проведения воспитательной беседы с капризной Верой, Петька снова пошел искать брата. Для встречи со своей воздыхательницей нужно было подготовиться, а Димка в этом отношении человек подкованный. По его собственным рассказам, любовей у него было предостаточно. Первая и безответная в детском саду, потом целых четыре года — их учительница в начальных классах, потом еще кто-то, и еще. Сейчас Димка мучительно выбирал между двумя одноклассницами. Уже который месяц выбирал. Так что опыт у него имелся. И он просто обязан был поделиться этим опытом с младшим братом. В конце концов, брат у него один и нового не предвидится.

• Предыдущая
• 11/16
• Следующая