Двухместное купе - Кунин Владимир Владимирович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/77
• Следующая

— Так вы болгарин?

— Нет.

— Ага... — тупо проговорил В.В. и выпил. — А как вас мама называла? Я имею в виду ласкательную форму этого имени.

— У меня нет матери.

— Но ведь была когда-то?

— Наверное. — Парень пододвинул недоеденное яблоко поближе к В.В. — Вы закусывайте, Владим Владимыч.

— Хорошо, хорошо... — В.В. снова взялся за яблоко, но продолжил свое хмельное наступление: — Слушайте! Вы меня, конечно, простите, но старики моего возраста, особенно когда переваливает за семьдесят, обычно чудовищно бестактны! Особенно когда они — под банкой! Им всегда кажется, будто им в жизни что-то недодали, и поэтому позволяют себе... Короче, я НЕ являюсь интеллигентным исключением. Как называют вас барышни в минуты близости? Ну не говорят же они вам: «Ангел мой!..» Наверное, существует какая-то уменьшительная форма?..

— Да нет, — тихо проговорил Ангел. — Так и говорят.

— Как?!

— Ну, как вы сказали... Иногда говорят: «Мой Ангел...» Но вообще-то, Владим Владимыч, я — ничейный Ангел. Я уже давным-давно никому не принадлежу. С детства. Так сказать, Ангел — сам по себе. Единица совершенно самостоятельная.

— По-моему, вы меня загнали в какой-то бездарный словесный тупик! — раздраженно произнес В.В. и налил себе в стакан немного джина.

— Наоборот, Владим Владимыч! Я вас из этого тупика пытаюсь вытащить, — рассмеялся Ангел.

В дверь купе постучали.

— Да-да! Пожалуйста... — сказал Ангел и сам открыл дверь.

Стараясь не смотреть на В.В., в проеме дверей стоял проводник:

— Еще чайку не желаете? — осторожно сказал он Ангелу, а глазами показал на В.В., безмолвно вопрошая — все ли в порядке?..

— Спасибо, пока не нужно. У нас все прекрасно, — успокаивающе улыбнулся ему Ангел.

Закрыл за проводником дверь и спросил у В.В.:

— Чем это вы его так запугали?

— Ах Ангел!.. Этот наглый и трусливый засранец — классический слепок с крохотного хамоватого советского чиновничка, упивающегося своей трехсекундной лилипутской властью. Я там на перроне не сдержался и рявкнул на него, вот он и вообразил себе бог знает что... А так я уже давно ничем никого напугать не могу.

— Не кокетничайте, — улыбнулся Ангел. — Судя по тому, с какой легкостью в вас проваливается этот напиток, — вы еще в превосходной форме!

— Ах, если бы!.. — В.В. налил себе в стакан еще немного джина. — Недавно в Мюнхене, на кинофестивале, куда я забрел всего лишь из стариковского любопытства, со мной произошел забавный случай. Я выпивал в буфете с одним знакомым критиком, как вдруг ко мне подошел громадный толстый человек, в котором я с трудом и ужасом узнал некогда худенького провинциального паренька, некогда перебравшегося в Москву с целью покорить столицу своими посредственными эстрадными хохмочками. И ведь покорил, сукин кот!

В.В. выпил джин и понюхал остаток яблока.

— Так вот — он заключил меня в объятия, ласково прижал к своему необъятному животу, расцеловал и тихо спросил: «Ну, как поживаешь, предатель родины?» — В.В. грустно поглядел на оставшийся в бутылке джин и горько признался: — И знаете, Ангел, я так и не нашелся что ему ответить... Наверное, теперь я уже всего лишь сочинитель, а не боец. Потом я даже представил себе, что мог бы сказать какой-нибудь герой моей повести в ответ на такую шуточку. Думаю, что если бы он не шарахнул сразу этого пошляка бутылкой по башке, то скорее всего презрительно напомнил бы этому разжиревшему халамендрику, что за эту родину он шестнадцатилетним мальчишкой уже воевал с сорок третьего, а потом полгода валялся по медсанбатам и госпиталям... И дослуживал в армии до пятьдесят четвертого, летая на самых строгих военных самолетах... Он, этот киевский пошлячок, еще и на свет не родился, когда я... Впрочем, так мог бы сказать мой герой, которого я сам выдумал, пристегнув ему кусочки собственной жизни — такой путаной и разнообразной, что ему, этому говнючку от кинематографа, и не снилось! — В.В. хлебнул из горлышка и печально добавил: — За последние годы я так постарел, что теперь вынужден передоверять защиту собственной чести и всего, что мне дорого, — моим героям. Мною же придуманным персонажам. И когда они совершают то, что еще совтсем недавно я с наслаждением сделал бы сам, — я успокаиваюсь...

Освещенные окна вагонов проносящегося поезда гаснут одно за другим.

Грохочут колеса состава...

Черными силуэтами мелькают на фоне сизо-фиолетового ночного неба пролетающие мимо кроны деревьев.

Желтыми ниточками струятся назад огоньки далеких и неведомых поселений...

В нашем вагоне, в котором едут В.В. и Ангел, погасли почти все окна.

Кроме окна шестого купе...

И если бы нам удалось приблизиться к рвущемуся вперед вагону и на ходу заглянуть из ночи в это окно...

...мы увидели бы, как могучий Ангел переодевается в веселенькую пижаму и ложится на свою постель, достает из портфеля очки, газету...

... В.В. аккуратненько наливает в стакан немного джина...

...и они продолжают о чем-то очень увлеченно болтать.

— Когда-то я неплохо знал такой предмет, как «теория полета», — говорил В.В., внимательно разглядывая мощную фигуру Ангела. — И путем нехитрых прикидок: массы вашего тела — килограммов девяносто, «силы тяги» для такого веса, оптимальных «углов атаки» крыла, вектора «подъемной силы» с учетом возможного «лобового сопротивления», — размах ваших ангельских несущих плоскостей — то бишь крыльев — должен быть не менее пяти метров! Если вы, конечно, действительно настоящий Ангел...

— Ну что за чушь, Владим Владимыч?! — проговорил Ангел, надевая очки и укладываясь. — От силы два — два с половиной метра...

В.В. отхлебнул джин из стакана, возмутился:

— Что вы мне вкручиваете? Это на ваши-то девяносто килограммов веса?!

Ангел приподнялся на локте, посмотрел на В.В. поверх очков:

— На какие девяносто? Когда крылья мне были положены по штатному расписанию, во мне было всего сорок-сорок пять кило... Я был ребенком. Что-то вроде сегодняшнего пятиклассника. А вы — «пять метров», «пять метров»... В то время мне такими крыльями и не взмахнуть было бы!

В.В. молча, в упор посмотрел на Ангела и подумал: «Или этот сукин сын вешает мне лапшу на уши, или...»

— Никто вам лапшу на уши не вешает! — недовольно сказал Ангел. — Вы спросили — я ответил.

Тут В.В. совсем обозлился:

— Немедленно прекратите демонстрировать мне свои паранормальные фокусы! И не смейте подглядывать за моими мыслями!!!

— Да ради всего святого, — досадливо ответил Ангел и уткнулся в отдел происшествий «Московского комсомольца».

— Простите... — устыдился В.В. — Я, наверное, слегка перекушал.

— Да нет же, — сказал Ангел. — Вы на удивление в прекрасной форме. Но когда вы начинаете выдумывать обо мне всяческие небылицы, да еще и пытаетесь обосновать их своей примитивной теорией полета, которая ко мне не имеет никакого отношения, я просто обязан уберечь вас от ваших же заблуждений. В конце концов, это мой профессиональный долг!

— Какой еще «профессиональный долг»?! — удивился В.В.

— Обыкновенный. Ангельский. Так сказать, долг нормального ангела-хранителя.

В.В. плеснул себе немного джина в стакан и, словно впервые осознав, кто его сосед, осторожно спросил:

— Слушайте... Так вы что... В самом деле? Этот... Ну как его? Ангел?!

Ангел отложил газету, поднял очки на лоб, посмотрел на В.В. голубыми, широко расставленными глазами. Ответил негромко, внимательно наблюдая за реакцией В.В.:

— Да, я — профессиональный Ангел. Но не в классическом представлении образа, который веками складывался у верующих и страждущих. Кстати, в образе которого я и сам пребывал почти тринадцать земных лет, когда беззаветно служил Единой Вере и был одним из лучших учеников Господа. Пока не усомнился в его непререкаемой канонической правоте...

• Предыдущая
• 4/77
• Следующая