Мика и Альфред - Кунин Владимир Владимирович - Страница 97

• Предыдущая
• 97/98
• Следующая

Потом позвонил Альфред с Микас-Айленда.

Сказал, что «бонанза» уже на острове, а старики еще не приехали. Кому бы он ни звонил в Россию — никто ничего не знает.

Мика попробовал ответить Альфреду как можно мягче:

— Сынок… Я же просил тебя не звонить. Только в том случае, если приедут те, ради которых мы все это и затевали. Или если произойдет что-то из ряда вон выходящее.

— Мика, Пусси забеременела.

Мика растерянно промолчал.

— Ты меня слышишь, Мика?

— Слышу.

— Пусси забеременела и стала ВИДИМОЙ! И так сразу всем понравилась, Мика!..

— Она стала женщиной, Альфред. Береги ее. Постарайся сделать то, чего мне в жизни так и не удалось: мужик должен оставаться хранителем очага, даже если он перестает быть Домовым. Или никогда им не был. Поцелуй ее. И не звони мне больше, пока…

— «Пока» — что, Мика?! — истерически закричал Альфред.

— Пока на остров не приплывут наши старики.

— А если они никогда не приплывут?! — снова прокричал Альфред, и Мика услышал в его голосе слезы.

— Прости меня, сынок, — Сказал Мика. — Я очень устал…

И отключил свою «нокию» с опустевшим компьютером.

… Днями бесцельно шатался по Агия Пелагии, и из-под недостроенных отельчиков, будущих контор и торговых домиков на него с пугливой надеждой посматривали грязные, худющие, бесхозные кошки и собаки, объединенные одним общим горем — брошенностыо.

Вместе они бегали в поисках хоть чего-нибудь съестного, не ссорились, спаянные единой мечтой о весне и лете, когда, может быть, вернутся их боги-хозяева и они будут впущены во временные жилища своих богов, будут обласканы и накормлены, и им наконец будет кому предъявить свою беззаветную преданность…

Вечерами Мика ходил мимо запертых таверн, гулял по остывшему пляжу, по ровно вогнутому в Агия Пелагию берегу бухты…

Иногда останавливался, подолгу смотрел в теплый заливчик.

Еще совсем недавно залив кипел водяными мотоциклами, лодчонками, прогулочными катерками, а в прибрежной воде плескались дети из разных стран, говорящие на разных языках, но все с одинаковыми оранжевыми надувными нарукавничками, которые держали их на плаву в теплой воде.

А теперь залив — пустыня. Одинокий рыбацкий ботик — метрах в ста от берега.

До середины ноября улицы Агия Пелагии заполняли стада мотороллеров с почти взрослыми мальчиками и девочками. Где вы, мальчики? Где вы, девочки?…

Тишина. Будто все скончалось в этом мире. Кроме цветов…

Наверное, наступит конец декабря — умрут и цветы.

Попробовал было Мика пойти в горы, чтобы посмотреть на Агия Пелагию с высоты. На залив, на оконечность мыса, попытаться в еще живой зелени найти крышу своей «Амазоны»…

А вот поднялся совсем немного, и сердце расступалось до панического ужаса! Почти до потери сознания — от страха смерти…

О которой только и думал. Которую ждал еженощно.

Ах, странно и тоскливо кончается жизнь!..

Сколько было женщин?! Не сосчитать, не вспомнить!..

А любил всегда ОДНУ.

Ей и принес больше горя, чем кому бы то ни было…

Когда-то в молодости в нелюбви родился сын. Кровь от крови, плоть от плоти — Серега маленький. Вырос — чужой человек…

А нарисованный, придуманный, сочиненный, с нелепым дурацким именем Альфред оживает и становится самым родным, самым близким существом на всем белом свете!

Сколько было друзей-приятелей? Сколько прекрасных, талантливых людей вокруг!..

А по— настоящему всю жизнь дружил с кагэбэшником! Со Степашкой покойным.

И никогда не стеснялся этой дружбы, даже в самые жгучие времена, когда на кухнях вспыхивали революции, когда каждый третий, а может быть, и второй, «стучал» в Степкину контору, по секрету рассказывая коллегам, как «они» ему предложили сотрудничество и как «он» возмутился и героически отказался это делать!..

Но вот Мике почему-то никто подобного никогда не предлагал. Хотя, зная о его дружбе со Степаном, многие были просто уверены в том, что Мика — «засланец». А то откуда бы это — выставка там, выставка — сям, поездка — туда, поездка — сюда?! Кто-то же ворожит М. С. Полякову!..

Да, талантливый! Да, очень талантливый!.. Но разве этого достаточно В НАШЕ ВРЕМЯ?! Не иначе как тут приложила свою страшноватенькую лапку «Контора Глубокого Бурения»!

Сначала было обидно. Потом — смешно. Позже — стало наплевать.

Спи спокойно, Степик. Авось скоро и встретимся…

Неужто все эти безымянные черные могилы из того последнего, кошмарного сна на острове — тоже зря?… Говорят — «вот жизнь прошла впустую…». Оказывается, и смерть — тоже может быть «впустую».

Неужели все это с островом, со спасением великих русских стариков оказалось бессмысленной затеей?! Может быть, действительно интеллигенцию невозможно спасти, если она сама не воспрянет твердостью духа?…

Дождаться бы зябкого ветра с моря, холодов, зримых признаков смерти природы и УМЕРЕТЬ ВМЕСТЕ С НЕЙ…

Все. Ушло желание жить. Хорошо бы умереть к концу декабря. Или к январю…

Но зачем-то привычно делал утреннюю зарядку.

Хозяйка «Амазоны» увидела, рассмеялась:

— Хочешь прожить дольше?

— Нет.

И не лгал — действительно хотел умереть. Но не в унизительной панике сердечного спазма, а как-нибудь иначе. Спокойнее. Хорошо бы — во сне.

— Если со мной что-нибудь произойдет, — сказал он хозяйке «Амазоны», — позвоните по этому телефону герру Альфреду Полякову. Он будет знать все, что нужно делать.

И передал испуганной гречанке клочок бумажки с номером телефона Альфреда.

Его здесь уже все знали — русский старик, который говорит по-немецки.

… В середине января, когда увидел в уже пустом, без воды, бассейне «Амазоны» осыпавшиеся красные лепестки больших цветов, сам позвонил на Микас-Айленд.

— Что слышно?

— Пока ничего, — тихо сказал Альфред в трубку. — Я звонил некоторым нашим приглашенным — и в Москву, и в Петербург, и в Новосибирск… Сидят на чемоданах, ничего не знают. А когда сами спрашивают у своих властей, то те отвечают, что тоже ничего не знают. И так далее…

— Как Пусси?

— Круглеет.

— То ли еще будет! — усмехнулся Мика.

И подумал: если Пусси родит, то он имеет право считать себя дедом? Нет, наверное… С точки зрения юридической — вряд ли.

— Может быть, ты вернешься? — спросил Альфред. — Нам тебя очень не хватает…

— Мне вас тоже.

— Я ведь знаю, где ты… Хочешь, я приду за тобой на катере? Я смогу быть у тебя через три часа. Я уже все рассчитал.

— Нет. Не нужно. Я очень устал. Я ничего не хочу.

— А если ты заболеешь? Если с тобой что-нибудь, не дай Бог, случится?!

— Тебе позвонят.

Перевалил через февраль…

Ждал смерти как избавления. Избавления от страхов болезней и старческой немощи, от воспоминаний о прошлом…

А к марту, когда совсем измучился в ожидании завершения своей долгой и путаной жизни, на пятнадцать лет переживший средний возраст сегодняшнего российского мужика, когда у всех близких, кто когда-то шел рядом с ним от его детства, уже попросил прощения и, как ему пригрезилось, был прощен, вдруг заметил…

…крепенькие, тугие бутоны будущих больших красных греческих цветов…

…вдруг ощутил, что воздух вокруг него стал теплее…

…увидел свежую зелень листвы…

…а в бухточке уже не одинокий рыбачий ботик, а несколько!

И у причала уже пахло свежей краской — это по весне приводили прогулочные катера в веселый и зазывный вид…

Поплыли над Агия Пелагией запахи оживающих цветов и растений…

Уже промелькнули мимо него пара мотороллеров с почти взрослыми мальчиками и девочками…

И в старого Мику Полякова вместе с этой неожиданной греческой весной — он это почувствовал явственно и безошибочно — снова стала вливаться жизнь!

И ожидание смерти уступило обрушившемуся безумному ЖЕЛАНИЮ ЖИТЬ!!!

Ах, как похорошели некрасивые девочки — дочери хозяев «Амазоны»! А хозяин сам принес Мике в комнату свежий номер газеты «Московский комсомолец». И отказался брать за нее деньги. Только рассмеялся…

• Предыдущая
• 97/98
• Следующая