Ночь с Ангелом - Кунин Владимир Владимирович - Страница 32

• Предыдущая
• 32/63
• Следующая

— Мамаша же у вас, извините, так сказать, еврейской нации. А там таких, как вы, только и ждут, понимаешь.

— Ах вон оно что!..

Лешка скрипнул зубами, еле удержался, чтобы не вцепиться в глотку этому «решительному и ответственному»,

Гриша Гаврилиди мгновенно просек Лешкино состояние и быстро заговорил, стараясь сгладить внезапно возникшую напряженную ситуацию:

— Я, конечно, дико извиняюсь!.. Но вы поймите, у Алексея Сергеевича счас очень тяжелая обстановка в семье! Младший братик в колонию попал…

— Яблоко от яблоньки, как говорят по-русски, — усмехнулся «ответственный».

— Послушайте!.. — плохим голосом сказал Лешка Самошников и неожиданно стал приподниматься.

Но Гриша Гаврилиди рванул его сзади за куртку и усадил на стул, не прекращая своей тирады:

— Дед Алексея Сергеевича — в Великую Отечественную командир взвода разведки — умер от инфаркта, бабушка хворает, мать и отец разрываются между домом, работой и колонией… Ну, случилось такое!.. Ну, не вешаться же! Ну пожалуйста…

— А вы хотите, чтобы из-за вас мы все тут на уши встали, да? — «Решительный и ответственный» перестал играть в дипломата. — То — туда, то — обратно! Вы уверены, что ленинградские органы вас по головке погладят и с оркестром встречать станут?

— Будь что будет… Только верните меня, — хрипло проговорил Лешка и, перешагнув через самого себя, добавил: — Умоляю вас…

— А вы представляете себе, во что это влетит нашему советскому государству? Переписка, запросы, выяснения, депортация… Здесь, знаете ли, ничего даром не делается!

«Где это „здесь“ — в Западной Германии или в советском посольстве?» — хотел было спросить Лешка, но Гриша больно наступил ему на ногу и не оставил «решительному» ни малейших сомнений:

— Мы все оплатим! Мы за все рассчитаемся!

Ответственный начальник решительной «Инспекции» что-то прикинул в уме и спросил у Гриши Гаврилиди:

— А вы кто будете гражданину Самошникову? Я что-то не понял.

— Я его менеджер. Концерты его устраиваю, выступления… Гаврилиди моя фамилия.

Начальник призадумался. Гриша воспользовался паузой:

— Да, кстати! Алексей Сергеевич в театре молодого Ленина играл! Владимира Ильича…

Лицо «ответственного и решительного дипломата» окаменело от ужаса. Он напрягся, побагровел и, перегнувшись через собственный стол к Лешке и Грише, свистящим шепотом произнес:

— Этим не шутят!

— Чтоб я так жил, — тут же сказал Гриша. «Ответственный» помолчал, отдышался и, наконец, пришел в себя:

— Вы, гражданин Самошников, выйдите в коридорчик, посидите там. А вы, гражданин Гаврю…

— Гаврилиди, — услужливо подсказал Гриша.

— А вы, значит, задержитесь, — сказал начальник, не рискуя снова запутаться в неприятной ему нерусской фамилии.

— Десять тысяч!!! Десять тысяч западных бундесмарок, сука!!! — кричал Гриша Гаврилиди.

Несмотря на тихую, пустынную окольную дорогу — «ландштрассе», куда раздерганный Гриша впилился, так и не найдя в Бонне выезда на автобан, обратный путь был очень шумным, нервным и скоростным.

— Десять тысяч!!! Курва!.. Охереть можно! — вопил Гриша на скорости сто тридцать при ограничении в семьдесят километров.

— Десять тысяч… — потерянно повторял за ним Лешка.

— Да еще в течение пяти суток!.. Жлобяра советская!..

— И чтобы я еще публично всю Западную Германию обосрал… Как плацдарм американской военщины, — не мог оправиться Лешка.

— На это как раз можешь болт забить… Он же сказал, что они сами напишут, как надо. Тебе только подмахнуть…

— Но почему только «американской»?! — тихо возмутился Лешка. — А где мы были на гастролях? В детском садике с танками и самоходками?! Перестройка, мать их. Ни хрена не меняется…

— Как это не меняется?! — кричал Гриша, нагло обгоняя неторопкий фургон под испуганный, истерический сигнал встречной машины. — Очень даже меняется! Когда это было, чтобы такой «бугор» брал на лапу?! То есть, конечно, брали, но не от таких, как мы… А счас, е-мое и сбоку бантик! Рассказать в Одессе — никто ж не поверит!..

— Осторожнее, Гришка, не гони… Здесь ограничение по скорости. Семьдесят кэмэ.

— Ездить надо уметь! Ты о бабках думай! Десять тысяч!!! — кричал Гриша и гнал по узкой дороге бедную старую «мазду» со скоростью сто сорок.

… Потом ели жареные колбаски и пили кофе на придорожной автозаправочной станции в районе Берцдорфа.

— Почему же он говорил о деньгах не со мной, а с тобой? — удивлялся Лешка.

— Увидел делового человека, с которым можно сварить супчик, — достойно отвечал Гриша.

— Но речь-то шла обо мне! Зачем нужно было выставлять меня в коридор? — не понимал Лешка.

— Шлемазл! Ты же — свидетель!.. На кой черт ему в кабинете лишний глаз и лишнее ухо, когда речь идет о «капусте»? А от меня одного можно всегда отпереться — послать в жопу, сказать, что я — шантажист, психопат… Что хочешь! Элементарно… Кто я? Что я? Беглый грек с-под Одессы. Кому лучше поверят?

— Десять тысяч… С ума сойти! Нереально. — Лешка встал, вытер руки бумажной салфеткой.

— Отольем на дорожку? — спросил Гриша.

Пошли в туалет. Сделали свои дела, помыли руки, вышли к стоянке, где отдыхала несчастная служанкина «мазда», с которой от рождения никто не обращался так нагло, как этот беглый Гаврилиди.

Рядом со стоянкой — площадочка, где продавали разные подержанные автомобили. Машинки выглядели как новенькие.

Гриша остановился рядом, сказал Лешке:

— Пожалуй, выберу себе «фольксваген».

— Собираешься покупать машину? — удивился Лешка.

— Нет, конечно. Откуда у меня деньги?

— Тогда почему бы тебе не выбрать «мерседес»? — поинтересовался Лешка Самошников.

Вечером сидели у Немы Френкеля в «Околице».

К несчастью для Френкелей, народу в кафе не было, и Лешка не пел романсы, а Гриша Гаврилиди не сверкал лацканами старенького смокинга. Просто сидели за столиками и пили кофе с горячими бутербродами.

За кофе мадам Френкель с них не брала ничего, а за горячие бутерброды Нема взимал с Лешки и Гриши, как обычно, — половинную стоимость. Свои люди — сочтемся…

Сейчас мадам Френкель мыла пивные стаканы, а глава предприятия протирал их несвежим полотенцем.

— Я так и не понял, почему этот посольский тип дал нам всего пять дней? — спросил Лешка.

— Он в воскресенье улетает в Москву. В отпуск. Эти десять штук для него — как бы «подъемные».

— Он так и сказал?! — поразился Лешка.

— Он сказал про воскресенье, Москву и отпуск. Остальное было нетрудно додумать, — ответил Гриша и крикнул Френкелю: — Нема! Дай десять тысяч, через год отдам с процентами.

— Мишугинэ, — грустно произнес Нема, просматривая на свет только что вымытый стакан. — Тебе перевести на греческий?

— Не надо, я ж с-под Одессы.

— Смотри, почти рядом! — удивился Френкель. — Чего же ты не попросил у меня раньше, когда я заведовал столовой закрытого типа при Мариупольском исполкоме?

— А ты бы дал?

— Честно? Вряд ли.

Мадам Френкель полоскала стаканы в тазике с мутной водой, чтобы не открывать кран и не нести лишних расходов.

— А тогда было? — нахально спросил Гриша.

— О чем ты говоришь?! — трагически воскликнул Нема Френкель.

От этого возгласа мадам Френкель уронила руки в тазик с грязной водой и тихо заплакала.

— Аллее кляр, — пробормотал Гриша. — С вами все ясно.

Долго молчали. Гриша просчитывал в голове какие-то невероятные, фантастические комбинации, вплоть до ограбления сберегательной кассы в каком-нибудь маленьком провинциальном городке.

Лешка представлял себе маленького Толика в стальных наручниках, искаженное предсмертной мукой лицо дедушки… Плачущую маму, бабушку, растерянного папу… Полутемную квартиру на Бутлерова, институт на Моховой, напротив — Брянцевский ТЮЗ с открытой сценой, пустой зал с полукруглым амфитеатром… А в последнем верхнем ряду один-одинешенек сидит мертвый дядя Ваня Лепехин…

— Это верно, что Лори тебе предлагала работу актера за большие бабки? — спросил Гриша. — Ты намекал, когда в Бонн ехали…

• Предыдущая
• 32/63
• Следующая