Ночь с Ангелом - Кунин Владимир Владимирович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/63
• Следующая

— Нет, — сказал Ангел. — Уже не может. Я это предусмотрел еще тогда — в То Время. По-моему, для двенадцатилетнего начинающего Ангела, по существу — всего лишь практиканта Школы Ангелов-Хранителей, я сотворил тогда очень занятный трюк, пытаясь найти деньги для Лешки! Правда, на эту неординарную мысль меня навела одна фраза, сказанная ночью миссис Лори Тейлор. И тем не менее я и по сей день мог бы гордиться идеей, которая в То Время пришла в мою мальчишечью голову…

Ангел помолчал. Потом нехотя добавил:

— И если бы не последующие события… Вам рассказать или вы сами досмотрите?

— Сам досмотрю, — обиженно буркнул я.

Не скрою, я был слегка огорчен тем, что мой искренний порыв не нашел в этой истории применения и как-то сам по себе ушел в песок.

— Не сердитесь, — мягко сказал мне Ангел. — Смотрите. Не буду вам мешать…

… На следующий день после возвращения из Бонна и грустных посиделок в «Околице», теплым вечером девятого августа, на пороге Лешкиной квартиры неожиданно возник Гриша Гаврилиди с бутылкой дешевого полусладкого венгерского вина с нежным немецким названием «Медхентраубе», что означало «Девичий виноград»!

— Чтоб я так жил, Леха, как я наконец понял, что такое родина и Советский Союз! — невесело провозгласил Гриша, продираясь сквозь узенькую кухоньку к небольшому столику с двумя табуретками. — Я тебе не наливаю, да?

— Ну почему же? — спокойно возразил Лешка и поставил на стол сыр, помидоры и булочки. — Полстаканчика и немного водички туда — ничего страшного. С такого коктейля не загуляю.

Выпили, закусили. Гриша налил себе еще. Лешка отставил свой стакан в сторону, накрыл его ладонью.

— Уважаю, — отметил Гриша. — Так вот, Лешенька, я тебе скажу, «с чего начинается Родина»! Таки не «с картинки в твоем букваре»! А с той секунды, когда ты звунишь…

— Звони?шь, — поправил его Лешка.

— Нехай, «звон и?шь»… А тогда, когда ты звон и?шь соседке в дверь и говоришь: «Марь Ванна…» Или: «Софья Соломоновна! Магазин уже закрыт, а мне пара яиц нужна как воздух! Завтра верну три — с процентами…» Ну, так она, как полагается, над тобой пошутит, что мужик без яиц — вообще не мужик, но она таки даст тебе эти яйцы!.. И тебе сразу становится радостно, что вокруг тебя такие веселые и хорошие люди… Вот это я понимаю — Союз! Это — Родина, таки с большой буквы!..

— Очень тонкое наблюдение, — улыбнулся Лешка.

Гаврилиди моментально вздыбил шерсть на загривке, опрокинул стакан «Медхентраубе» в глотку и заорал с нарочитыми «одессизмами» в голосе:

— А шо такое?! Нет, вы посмотрите! Или я не прав?! Он еще лыбится!.. Шо я делал весь этот блядский день, прежде чем пришел сюда с бутылкой? Я, как последняя дворовая Жучка, весь город обегал в поисках денег под любые гарантии!..

— Ах, Гришенька, — вздохнул Лешка, — какие мы с тобой можем дать гарантии?

— О! — воскликнул Гриша Гаврилиди. — Это ж можно просто с дерева упасть — мне все отвечали твоими же словами! Я уже просил не десять тысяч, а хотя бы пять… Я придумал, что возьмем пять, поедем в Бонн, отдадим их этому посольскому крокодилу, а про вторую половину скажем: от когда у нас будут все документы на руках, тогда он и вторую пятеру получит. С понтом — мы таки боимся за свои бабки. А как только он нам все ксивы на твой отъезд замостырит — мы будем его видеть в гробу и в белых тапочках! Пусть попробует кому-нибудь на нас пожаловаться!.. Как я придумал? Детектив, бля!

— Гениально, — очень серьезно сказал Лешка. — Агата Кристи от зависти может утопиться в собственной ванне, а братья Вайнеры будут рыдать друг у друга на плече, завистливо приговаривая: «Ах, этот Гаврилиди! Как обошел нас, мерзавец… Как сюжет закрутил, сукин кот! Обалдеть можно!»

— Но пяти тысяч я тоже не достал, — упавшим голосом виновато признался Гриша.

— Я это понял, когда ты стал мне объяснять, «с чего начинается Родина», — спокойно сказал Лешка. — Рад за старуху Кристи и ребят Вайнеров. Ты не принесешь им творческих горестей. Нельзя бороться за счастье одного человека, одновременно доставляя массу неприятностей и неудобств всем остальным…

И подумал Лешка — хорошо бы Гриша ушел пораньше.

Потому что, если сегодня, девятого августа, он, Лешка Самошников, до полуночи не сделает ЭТОГО, потом у него просто может не хватить на ЭТО смелости…

— Послушай, «великий комбинатор», — сказал Лешка, — тут остались кое-какие денежки, которые Лори ссудила нам на дорогу. Сто семьдесят марок. Вот — сто, вот — пятьдесят и двадцатничек… Она в понедельник вернется из Испании, так ты поблагодари ее и отдай их ей.

— А у самого руки отвалятся? — спросил Гриша.

— Нет, конечно. Но я хочу завтра с утра пораньше электричкой смотаться на несколько дней в Золинген. Там у меня один дружок ленинградский объявился, — без малейшего напряжения тут же сочинил Лешка.

— Давай деньги и оставь телефон дружка. Мало ли что?..

— Видишь ли, Гриня, он меня сам разыскал. Сказал, что будет встречать на вокзале. А телефон и адрес его я забыл спросить. Я тебе сам позвоню, — легко и беззаботно соврал Лешка.

Гриша сгреб сто семьдесят марок, положил их в бумажник отдельно от своих, глянул на часы:

— Е-мое и сбоку бантик! Полвосьмого!.. Помчался. Я тут с одним жутко ушлым немцем карагандинского разлива договорился встретиться. Может, он чего присоветует?

— Вполне вероятно, — согласился Лешка. — Беги, беги, Гришаня.

«… Позвонить в Ленинград?..

Нет. Не нужно… Пусть все будет так, как есть.

Пусть ждут как можно дольше. Ожидание продлит им жизнь…

Но как ЭТО сделать?.. Как сделать «технически»?

Я же столько раз видел ЭТО в кино, в театрах… В двух спектаклях я и сам… В «Утиной охоте» и в выпускном — в «Ромео и Джульетте». Потом, правда, я выходил кланяться… Сегодня я вряд ли выйду на авансцену. Что же делать? Как ЭТО совершается?..

В Пскове после спектакля за кулисами повесился молодой рабочий сцены. Нашли его только к утренней репетиции. Говорили — от ревности… Как было страшно!.. Лицо черно-синее, в зубах наполовину прикушенный язык, серая пена из ноздрей, промокшие и обгаженные штаны, носки, ботинки. Лужа мочи внизу и… Запах! Какой-то жуткий, омерзительный запах…

Нет! Нет-нет… Господи… Боже, помоги мне уйти!.. Не хочу больше жить. У меня нет ружья, чтобы просто-напросто застрелиться…

Мне даже нечем себя отравить. Как же ЭТО сделать?..»

И тут Лешка вспомнил, что он не умеет плавать!

Вот… Выручит то, чего он так стыдился с мальчишечьих лет.

А еще он вспомнил, как прекрасно и бесстрашно плавал и нырял маленький Толик-Натанчик. С четырех лет!..

Скорее всего Лешка еще и поэтому его не любил…

«Наверное, нужно что-нибудь написать… Так все делают.

А что? Что я могу написать?.. И кто это потом прочитает? Полиция? Вызовут, наверное, кого-нибудь перевести последнее письмо утопленника…

Гришку Гаврилиди будут допрашивать. Нему Френкеля… Лори Тейлор. В смысле — Лариску Скворцову, умную и решительную, добрую и очень деловую москвичку, лауреата международного порнографического «Венуса». Обладательницу американского гражданства и американского паспорта. А также огромного запаса нерастраченной бабской нежности, не растоптанной и не стертой ежедневными профессиональными упражнениями… Ее обязательно допросят. Все видели, как она тогда увезла Лешку Самошникова из «Околицы».

Интересно, в Бонн, в наше посольство, сообщат? Чтобы этот говнюк, который запросил за возвращение домой десять тысяч, хоть поперхнулся бы!..

Да нет… Вряд ли. При чем тут наше посольство?

Не буду ничего писать. Любое слово, любая строчка из последнего письма самоубийцы могут невольно кому-нибудь напакостить. Не буду!

Пусть это выглядит, как «несчастный случай». Тогда никого не тронут. Может быть, так — для проформы — поспрашивают…

Как тогда в театре следователи нас всех опрашивали, когда тот паренек за кулисами повесился».

Который час? Лешка посмотрел на часы — дешевые, десятимарковые, купленные в «Вулворте», но очень похожие на дорогие: с секундной стрелкой, с календариком, со всякими прибамбасами для бедных турков и нищих советских туристов.

• Предыдущая
• 34/63
• Следующая