Русские на Мариенплац - Кунин Владимир Владимирович - Страница 18
- Предыдущая
- 18/76
- Следующая
Мы-то на своей бывшей ГДР ни ключей, ни цветов не дождемся. Мы места своего расположения на ихней земле так засрали, так изгадили, что им после нас еще лет десять наше говно разгребать придется! Хорошо, если в спину не стрельнут.
Хотя «нашим» немцам, гэдээровским, тоже грех жаловаться. Некоторые особо шустрые на нас руки погрели – будьте-нате! Начиная с Военторга. Пихнут кому надо из начальства в лапу, и пожалуйста, – военторговские склады открыты! Они там по нашим заниженным ценам скупают почти весь алкоголь, шоколад, сигареты, почти всю радиотехнику, а потом в своих гаштетах (ну, это у немцев лавки такие) продают их втрое дороже. Но это так, по мелочевке.
А самые умные, те списанное оборудование – станки, машины, бэтээры, черт-те что, вплоть до танков, покупают! А списать в нашей армии можно что угодно. Даже новье любое. Собирается липовая комиссия, составляется дефектная и выбраковочная ведомость: так, мол, и так, напортачил завод-изготовитель. Претензии такие-то. При транспортировке произошло то-то и то-то. Списать и уничтожить! Печати, подписи…
И списывают. Только не уничтожают… А продают немцам как металлолом по три тысячи марок за тонну! Это по минимуму. Вот и считай, сколько «капусты» нашим начальничкам в карман идет?! Если один завалящий танк – не меньше сорока тонн!
Они все думают, что срочная служба – солдатики, сержантики – мудаки такие лопоухие. Ничего не видят, ничего не понимают. А мы все в лучшем виде сечем! Мы только помалкиваем, потому что никому неохота искать себе на жопу приключения…
Помылся, переоделся, и только собрался в столовую, как влетает в казарму наш командир роты, а с ним два перепуганных первогодка из комендантского взвода. С автоматами.
– Сапаргалиев! – орет командир роты. – Не двигаться! Лицом к стене, руки вверх, ноги на ширину плеч!
Насмотрелся, раздолбай, полицейских фильмов по телевизору. Повернулся я к стене, спиной к нему, поднял руки. Мне-то еще лучше – дышу в стенку, а не ему в лицо. Может, не разберет, что я уже сильно вдетый.
А он меня так обшарил, как в кино – от подмышек до сапог, и кричит:
– Оружие есть?
Я так удивился. Повернулся к нему и говорю:
– Вы, что, чокнулись, товарищ капитан? Какое у меня оружие?
Ну и конечно, нечаянно дыхнул на него. А он как заблажит:
– А-а! Так ты еще и пьяный, мерзавец! Убийца!..
Это он меня так при салажатах из комендантского взвода! Меня – лучшего из лучших, на которого вся дивизия молиться должна! Меня – старшего сержанта, механика-водителя первого класса – так обозвать при солдатах-новичках?!
Но я ему ничего не ответил, а только сказал:
– Пошел вы на хуй, товарищ капитан!
Что с ним стало!.. Он аж посинел весь, затрясся и как закричит своим автоматчикам:
– Глаз с него не спускать! Шаг вправо, шаг влево – считать побегом!!! Стрелять без предупреждения!!! Сгною-у-у!!!
И выскочил из казармы.
А я жрать хочу, как семеро волков! У меня всегда так, я с похмелюги могу один целого барана схавать.
– Мне, чего, так и стоять? – спрашиваю я этих пацанов с автоматами.
– Что вы, товарищ старший сержант… Садитесь, конечно, – говорит один, а второй предлагает: – Может, сигаретку хотите?
Знают Нартая Сапаргалиева! Уважают!
– Не курю, ребятки, – говорю. – А у вас пожрать нечего?
Руками разводят. Да и правда, откуда у них? Им самим-то в первый год службы ни черта не хватает. Вечно голодные ходят. Они только ко второму году наедаться начинают.
Подходит дневальный по роте, наш старослужащий, протягивает мне полную алюминиевую миску перловой каши с мясом, кусок белого хлеба с маслом и говорит:
– Кушай, Нартайчик. А то я уже эту перловку в упор видеть не могу. Я сейчас кого-нибудь из салажат отловлю и за компотом пошлю… Ты чего там учудил в ремзоне?
А я и ответить не могу – у меня уже полный рот каши. Дневальный рассмеялся и пошел. Пареньки эти из комендантского взвода тоже улыбаются, но автоматы не опускают. Так и лопаю под двумя стволами…
Не успел я и полмиски оприходовать, как входят в роту зампотех капитан Мелешко, командир комендантского взвода, наш бывший замполит – они теперь как-то иначе называются – и наш комроты, который меня сгноить обещал.
И вид у них у всех такой, будто по ним асфальтовым катком прошлись. Никто не кричит, не топает. Серьезные такие, тихие… Смотрят на меня и молчат. Только командир комендантского взвода тихонько говорит своим автоматчикам:
– Свободны. Марш в расположение.
Тех словно ветром сдуло. Потом капитан Мелешко так негромко спрашивает у меня:
– Что с фрикционом?
– Порядок, – говорю. – Все сладили.
– Машина на ходу?
– Так точно!
И опять все молча меня разглядывают. Кроме нашего командира роты. Он выдержки из уставов на стенке читает. Это, чтобы на меня не смотреть.
– М-да… – говорит Мелешко, переглядывается с остальными офицерами и добавляет: – Ну ладно…
– Все, товарищи? – спрашивает замполит.
– Вроде бы… – говорят остальные. Тогда замполит смотрит на меня и говорит:
– Из расположения роты никуда не отлучаться до особого распоряжения. Понятно, товарищ Сапаргалиев?
Тамбовский волк тебе товарищ, думаю я. Бездельник, болтун ты хренов… Но встаю по стойке «смирно» и громко отвечаю:
– Так точно, товарищ майор!
И они уходят. Все.
А я сажусь доедать перловку с мясом. Тут дневальный и компот притащил. Запиваю. И чувствую, меня в сон начинает клонить. Сейчас, думаю, доем и придавлю часика полтора.
Но тут в казарму заскакивает этот артист – генеральский вестовой и после небольшой торговли за семь марок выдает мне свежайшую информацию из высших сфер.
Ваську-прапора из петли вынули, откачали, и теперь он в медсанбате. Доктора сказали, что у него в мозгах что-то сдвинулось и он вполне может на всю жизнь дурачком остаться. И его, наверное, комиссуют…
Генерал по тревоге собрал всех, кому стало известно, что механик-водитель в ремонтной зоне повесил командира взвода технического обслуживания, и приказал всем забыть об этом, как о кошмарном сне.
В дивизию вот-вот должна прилететь объединенная комиссия из ГИМО – Главной инспекции Министерства обороны и ЦБТУ – Центрального бронетанкового управления, и он, командир дивизии – генерал, не собирается встречать своих московских друзей докладом о таком ЧП! Тем более что он и сам не верит в то, что маленький Сапаргалиев мог так уделать такого бугая, как этот прапорщик…
– Так что, поздравляю тебя! – говорит вестовой. – Ты опять просквозил мимо трибунала… С тебя причитается!..
Отслюнил я ему семь марок, как договаривались, и он ушел.
Все, думаю, теперь в койку! Начал уже сапоги стаскивать, но не тут-то было. Откуда ни возьмись возникает передо мной наш полковой придурок и спрашивает:
– Сапаргалиев! Ты деньги сдавал?
Таких придурков в армии – тьма-тьмущая! В каждом подразделении. Ротные придурки, батальонные, полковые…
В наряды они не ходят, в караулах не стоят, крутятся около командования и горят на общественной работе. «Боевые листки» выпускают, оформляют стенгазеты, разные взносы собирают… Общий подъем по утрам их не касается, в столовку они ходят не в строю, а поодиночке; где танкодром, где стрельбище – они слыхом не слыхивали, и бронетранспортер от танка отличить не могут!
Зато в увольнение – первыми, в отпуска – раньше всех. Ну, и стучат, конечно, кому надо и про кого угодно. Не жизнь, а малина! Таким армия – мать родная…
– Сдавал, – говорю. – Только за последние три месяца два раза сдавал.
– А-а… Так это ты на обелиск советским солдатам, павшим во второй мировой войне, сдавал и на детей Чернобыля, – говорит придурок. – А сейчас третий раз – на День поминовения погибших в Афганистане.
– Понял, – говорю. – Сколько нужно?
– У тебя – шестьдесят плюс восемь бронетанковых?
– Да, – говорю.
– Тогда не меньше червонца.
Я штаны расстегнул, запустил туда руку – у меня там карман специальный для денег вшит, достал десять марок и даю их придурку, а сам думаю: «Интересно, мне к дембелю на двухкассетник для каселенского дедушки хватит?» Вообще-то, если сильно не поддавать – должно хватить…
- Предыдущая
- 18/76
- Следующая
