Сияющая Цитадель - Эддингс Дэвид - Страница 39

– Послушай, Итайн, – слегка раздраженно сказал Келтэн, – мы слышим об этих сияющих с тех пор, как прибыли в Дарезию, и всякий раз, едва заходит речь о них, все дрожат, бледнеют и отказываются говорить. Мы посреди пустыни, удрать тебе некуда, так расскажи нам в конце концов, кто же они такие.

– Это будет фантастический и несколько тошнотворный рассказ, сэр рыцарь, – предостерег Итайн.

– Ничего, у меня крепкий желудок. Это что, чудовища? Двенадцати футов ростом и о девяти головах или что-нибудь еще в том же роде?

– Нет. На самом деле, как говорят, они похожи на самых обычных людей.

– Почему их так странно называют? – спросил Берит.

– Может, позволишь спрашивать мне? – грубо оборвал его Келтэн. Судя по всему, он до сих пор еще целиком не избавился от своих подозрений насчет Берита.

– Прошу прощения, сэр Келтэн, – растерянным и слегка задетым тоном отозвался Берит.

– Так что же? – вновь обратился Келтэн к брату Оскайна. – Что значит это название? Почему их так называют?

– Потому что они светятся, как светлячки, сэр Келтэн, – пожал плечами Итайн.

– И это все? – недоверчиво осведомился Келтэн. – Целый континент готов помереть от ужаса только потому, что какие-то люди светятся в темноте?

– Конечно нет. Их свечение – это своего рода предупреждение. Каждый житель Дарезии знает, что, если к тебе приближается некто, сияющий, как утренняя звезда, надо уносить ноги, спасая свою жизнь.

– Что же могут сделать эти чудища? – спросил Телэн. – Они едят людей живьем, разрывают их на куски или что-то в этом роде?

– Нет, – ответил мрачно Итайн. – Предание гласит, что само их прикосновение – смерть.

– Как у ядовитых змей? – спросил Халэд.

– Намного хуже, молодой господин. От прикосновения сияющего плоть человека гниет и разлагается, сползая с костей. Это посмертное гниение, только вот жертва при этом еще жива. Легенды изобилуют ужаснейшими описаниями подобных случаев. В них описываются люди, что застыли как изваяния, душераздирающе крича от муки и ужаса, а их лица и тела между тем превращались в слизь и стекали с костей, словно растаявший воск.

– Живописная картина, – содрогнулся Улаф. – Я так полагаю, эта милая особенность некоторым образом мешает поддерживать нормальные отношения с этими людьми.

– Истинно так, сэр Улаф, – усмехнулся Итайн, – но несмотря на это, сияющие принадлежат к наиболее популярным персонажам тамульской литературы – что немало может сказать об извращенности нашего мышления.

– Ты имеешь в виду страшные истории? – спросил Телэн. – Я слыхал, они многим нравятся.

– Дэльфийская литература намного сложнее подобных опусов.

– Дэльфийская? Что это значит?

– В литературе сияющие именуются дэльфами, – пояснил Итайн, – а мифический город, в котором живут дэльфы, называется Дэльфиус.

– Красивое название.

– В том-то и беда, как мне думается. Тамульцы народ сентиментальный, и мелодичность этого названия застилает слезами глаза наших третьесортных поэтов и изрядно замутняет их мозги. Они отбрасывают более неприятные стороны предания и изображают дэльфов простым пастушеским народцем, который стал жертвой чудовищного недоразумения. За минувшие семь столетий эти стихоплеты обрушили на нас неимоверное количество безвкусных пасторалей и незрелых эклог. Они изобразили дэльфов лирическими пастушками, которые сияют, как светлячки, и в тоске бродят по лугам и долам, драматически страдая от неутоленной любви и высокопарно изрекая высокопарности касательно их предполагаемой религии. Академический мир привык рассматривать дэльфийскую литературу как дурную шутку, которая слишком затянулась.

– Это отвратительно! – с непривычной для нее горячностью объявила Сефрения.

– Ваше критическое чутье делает вам честь, дорогая леди, – улыбнулся Итайн, – но, думается мне, сам выбор именно этого слова чересчур высоко ставит этот жанр. Я бы сказал, что дэльфийская литература незрела и сентиментальна, но, право, не стоит настолько принимать ее всерьез, чтобы ненавидеть ее.

– Дэльфийская литература – это лишь маска, за которой прячется наиболее злокозненная разновидность ненависти к стирикам! – отрезала Сефрения тем тоном, который обычно приберегала для ультиматумов.

Судя по всему, Вэнион был так же озадачен ее неожиданной вспышкой, как Спархок и прочие рыцари. Он огляделся, явно в поисках возможности сменить тему.

– Дело идет к закату, – заметил Келтэн, вовремя придя к нему на помощь. Восприимчивость Келтэна порой просто изумляла Спархока. – Флейта, – продолжал Келтэн, – ты не собираешься устроить нас на ночь возле какой-нибудь местной лужи?

– Оазис, Келтэн, – поправил его Вэнион. – Местные жители называют их оазисами.

– Это их личное дело. Пусть себе зовут, как хотят, а уж я всегда отличу лужу от чего-то более пристойного. Если мы намерены и дальше передвигаться старомодным способом, надо бы уже подыскивать место для ночлега, а там, к северу, на вершине холма как раз маячат какие-то развалины. Сефрения выжмет для нас воду из воздуха, и, если мы заночуем в этих руинах, нам не придется всю ночь давиться запахом вареной собачатины, как бывает всегда, когда мы становимся лагерем неподалеку от местной деревни.

– Сэр Келтэн, – со смехом сказал Итайн, – кинезганцы не едят собак.

– Я бы не поклялся в этом, не пересчитав прежде всех собак в какой-нибудь деревне – до и после завтрака.

– Спархок! – Халэд грубо тряс своего господина за плечо, приводя его в чувство. – Там, снаружи, какие-то люди!

Спархок отбросил одеяло и перекатился на ноги, потянувшись за мечом.

– Сколько? – шепотом спросил он.

– Я видел дюжину или около того. Они крадутся ползком среди валунов у дороги.

– Разбуди остальных.

– Хорошо, мой лорд.

– Только тихо, Халэд. – Оруженосец одарил его неприязненным взглядом.

– Извини.

Развалины, в которых они разбили лагерь, когда-то были крепостью. Грубо отесанные камни были сложены без малейших признаков известки. Песок и пыльный ветер за минувшие столетия отполировали массивные камни до блеска и округлили их края. Спархок прошел по бывшему внутреннему двору к обрушенной стене на южной стороне крепости и выглянул на дорогу.

Густой туман, наползший ночью, заслонил небо. Спархок всматривался в дорогу, мысленно проклиная тьму. Затем он услышал слабый шорох по ту сторону обрушенной стены.

– Спокойно, – прошептал Телэн.

– Где ты был?

– Где же еще? – Мальчик перебрался через стену и присоединился к пандионцу.

– Ты опять брал с собой Берита? – едко осведомился Спархок.

– Нет. С тех пор, как Берит стал носить кольчугу, он производит слишком много шума, да и честность ему, как правило, мешает.

Спархок что-то проворчал.

– Ну? – спросил он.

– Ты не поверишь, Спархок.

– Может быть, мне удастся тебя удивить.

– Там опять киргаи.

– Ты уверен?

– Я их не расспрашивал, но выглядят они точно так же, как те, на которых мы наткнулись к западу от Сарсоса. На них эти смешные шлемы, старомодные доспехи и дурацкие юбочки.

– По-моему, их называют «кильты».

– Юбка есть юбка, Спархок.

– Они заняты чем-то важным?

– Хочешь сказать, строятся ли они для атаки? Нет. Думается мне, это разведчики. У них ни копий, ни щитов, и они много ползают на брюхе.

– Пойдем, поговорим с Вэнионом и Сефренией. Они пересекли усыпанный каменным крошевом внутренний двор древней крепости.

– Наш юный вор снова нарушает приказы, – сказал друзьям Спархок.

– Ничего я не нарушал, – возразил Телэн. – Ты ведь не приказывал мне не ходить смотреть на этих людей, так как же ты можешь меня обвинять в нарушении приказа?

– Я не давал тебе приказа касательно этих людей, потому что не знал, что они там.

– Признаться, это слегка упростило мне дело.

– Наш блуждающий мальчик уверяет, что люди, крадущиеся внизу у дороги, – киргаи.

– Кто-то из наших врагов опять самоуправствует в прошлом? – предположил Келтэн.