В кольце твоих рук - Бристол Ли - Страница 41

• Предыдущая
• 41/70
• Следующая

Ей захотелось поведать Саймону о всех своих радостях и горестях, открыть все свои секреты. Например, рассказать, как она боялась, когда попала в тюрьму, и как отчаянно забилось ее сердце, когда он вдруг возник на пороге ее камеры. Она хотела смеяться вместе с ним, соблазнять его, целовать, хотела, чтобы это повторилось снова, чтобы это повторялось всегда…

И почему, собственно, это не может повторяться всегда?

Сторм осторожно дотронулась до его лица, словно желая разгладить складку, легшую между его бровей. Саймон открыл глаза — в них светилась нежность. Сейчас ей, как никогда, нравились его глаза…

— Ах фермер! — произнесла она. — Родной мой… Почему мы с тобой не можем делать только это? Почему мы все время деремся?

Саймон не мог сдержаться, чтобы не улыбнуться ей в ответ. Он не отрываясь смотрел на женщину, лежащую рядом с ним, — лицо ее раскраснелось, глаза возбужденно горели, одежда пришла в беспорядок, золотисто-янтарные волосы разметались по полу… Саймону хотелось любоваться ею, дотронуться до нее, поцеловать, снова заняться с ней любовью — заниматься с ней любовью всегда, всегда… Когда он держал ее в руках, он забывал самого себя, забывал весь мир…

До него, словно откуда-то издалека, из другого мира, донеслись вдруг голоса слуг, позвякивание посуды в кухне, скрип колодца — звуки обычной, повседневной жизни… Взгляд Саймона вдруг упал на дверь, в которую могли войти в любой момент… Реальный мир снова вернулся на свое место, и Саймона вдруг охватил леденящий душу ужас.

Оправившись от потрясения, Саймон резко сел, приглаживая растрепавшиеся волосы и стараясь успокоить дыхание. Сторм машинально села рядом с ним, положив ему руку на плечо. Он не отрываясь смотрел на нее. Волосы ее в беспорядке рассыпались по плечам, расстегнутое платье обнажало нежную, словно персик, грудь, задравшиеся юбки открывали бедра… Ни у одной женщины Саймону не доводилось видеть таких красиво очерченных бедер. Он снова хотел ее так, словно за минуту до того не удовлетворил свою страсть…

Он начал приводить в порядок свою одежду, заправляя рубашку, застегивая штаны.

— Ты тоже застегнись, — хрипло сказал ей он.

Сторм немного поколебалась, но затем все-таки застегнула платье и оправила юбки. Но Саймон по-прежнему не мог отвести от нее глаз.

Неужели все это и впрямь было? Все произошло столь быстро, что ни он, ни она просто не успели опомниться. Как он мог так потерять контроль над собой — ведь за минуту до того они были смертельными врагами…

Она его пленница, а не наложница — как он мог забыть об этом и о том, что она сделала с ним тогда? Ну хорошо, пусть не пленница, пусть гостья, — но овладеть ею, словно дикарь, прямо на полу в библиотеке, куда может войти Августа…

Ему хотелось обвинить в том, что произошло, одну лишь Сторм… Но нет: он сам это сделал — он, Саймон Йорк, который всегда так гордился своей выдержкой, своей трезвостью, — и никто не принуждал его к этому.

Саймон встал, ища свои башмаки и стараясь не смотреть на Сторм.

— Извини, — пробормотал он. — такого больше не повторится.

Он хотел уже выйти из библиотеки, но голос Сторм остановил его.

— А собственно, почему, фермер? — удивленно спросила она. — Разве ты жалеешь? По-моему, лучше этого ничего в мире быть не может!

Она сидела на полу, обхватив колени руками и недоуменно глядя на него. Лоб ее был нахмурен, на губах еще горели его поцелуи… Казалось, она даже не сердилась на него, просто недоумевала.

Саймон перевел дыхание и закрыл глаза. «Лучше этого ничего в мире быть не может»… Никто никогда не дарил ему такой радости, ни с кем он не забывался до такой степени. Вот и сейчас ее невинный вопрос совершенно сбил его с толку.

— Так дальше не будет продолжаться, — сказал он твердо.

Сторм почувствовала, как жар приливает к ее лицу.

— Но в чем дело? Тебе не понравилось? По-моему, на этот раз никто не приставлял тебе кинжал к горлу!

— Нет, не приставлял, — рассеянно пробормотал он, не глядя на нее.

Как равнодушно звучал его голос, какими неподвижно-гранитными показались ей вдруг его плечи… Сторм захотелось вскочить, подбежать к нему, схватить и повернуть к себе, чтобы наконец прочесть в его глазах, в чем причина столь внезапной перемены… Ну что она сделала? Ничего! Тем не менее, он явно сердится на нее за что-то…

Кулаки Сторм сжались помимо ее воли. Ей вдруг снова захотелось броситься на Саймона, унизить его, растоптать…

— Да что с тобой такое? — произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Еще минуту назад я тебе нравилась, а теперь ты говоришь, что это не может продолжаться! С чего ты вдруг так взбесился?

— Просто этого не должно быть! Это ненормально!

— Ха! — воскликнула Сторм, словно желая отделаться от того, что ей было непонятно. Наверное, сейчас он снова начнет говорить, что у цивилизованных людей так не принято.

— Какое мне дело до того, что нормально, а что ненормально для кого-то! — воскликнула она. — Я всегда делаю только то, что хочу сама!

Саймон как-то странно посмотрел на нее. Он все еще хотел ее — хотел взять ее голову в свои сильные руки, целовать эти чувственные, зовущие губы, ласкать стройное юное тело…

— В этом-то твоя и беда, — произнес он, пожалуй, резче, чем следовало бы. — Ты всю жизнь делала лишь то, что сама хотела, — и это привело тебя к виселице!

Последние слова вырвались у него как-то сами собой, он не хотел произносить их — это было слишком жестоко по отношению к Сторм…

Но Сторм, казалось, не обиделась. Она лишь произнесла, задумчиво грызя ноготь:

— Ты и в самом деле собираешься отдать меня им, чтобы я болталась на виселице, фермер?

Саймон похолодел.

— Дело не в этом, — поспешно произнес он. — Просто в мире существуют законы и правила, и мы должны им подчиняться. Есть вещи, которых мы просто не можем себе позволить, как бы ни хотели.

Сторм вдруг рассмеялась, словно и не было того напряжения, что нарастало между ними:

— Как ты ловко умеешь говорить, фермер!

Голос ее был насмешливым, но в глазах светилось искреннее восхищение Саймоном. Теперь он и сам не знал, что ему делать — уйти поскорее или, напротив, подбежать к Сторм, обнять ее…

Сторм прекратила смеяться, и Саймон понял, что на душе у нее так же скребли кошки, как и у него, — вот она и попыталась обратить все в шутку. Молодец, неплохо справилась! А вот как ему справиться со всем этим? В душе его боролись противоречивые чувства: жалость к Сторм и презрение к ней, злость на самого себя и безумное желание…

Сторм посмотрела на него сквозь ресницы, и Саймон на этот раз не смог прочитать по ее глазам, что она чувствует.

— А сам-то? — неожиданно произнесла она. — Что-то я не вижу, чтобы ты так уж строго соблюдал все эти правила! По-моему, ты тоже делаешь, что хочешь!

Саймон почувствовал себя неловко. В глубине души он не мог отрицать, что Сторм права. Если уж на то пошло, он действительно всю жизнь не очень считался с другими…

— Я и ты — это большая разница… — неуверенно произнес он.

— Ой ли? — насмешливо сверкнула на него глазами Сторм, и взгляд этот уколол Саймона в самое сердце. — По-моему, если посмотреть со стороны, у нас с тобой гораздо больше общего, чем ты воображаешь!

На минуту Саймон застыл, сжав кулаки, не в силах двинуться с места. Наконец он вздохнул и вышел из комнаты.

Сторм сидела, положив подбородок на колени; улыбка сошла с ее лица. Прислушиваясь к удаляющимся шагам Саймона в коридоре, она чувствовала себя разбитой и несчастной, словно он предал ее. Но предать может лишь тот, кто раньше был другом, а фермер всегда оставался ее врагом. Он держит ее в плену, издевается над ней… Ушел — и черт с ним!

Так только лучше. И впредь надо быть с ним поосторожнее, если уж он может иметь такую власть над ее чувствами. Впрочем, она имеет точно такую же власть над ним, и это его слабое место. Может быть, этим удастся как-то воспользоваться?

Сторм долго сидела неподвижно, глядя перед собой невидящими глазами. Наконец она взяла себя в руки. Стоит ли вообще думать об этом Саймоне, когда есть более важные вещи! Ей надо выбраться из этого проклятого места, вернуться к жизни, которая привычна и понятна…

• Предыдущая
• 41/70
• Следующая