Белый крест - Иртенина Наталья - Страница 13

– Прибрать бы надо, милая, – обратился старец к гостье. – Не сочти за труд.

Женщина, снова обведя глазами сидящих, медленно положила сумочку на тумбу у стены. Расстегнула манжеты платья и закатала рукава.

– Да ты сыми его вовсе, – подсказал Распутин. – Испачкаешь, подол мешать будет.

Женщина растерялась.

– Как это…

Но кто то из баб на стульях уже подсказывал ей глазами: снимай, не перечь, святой старец знает, что говорит. Одна из девок подошла помочь и почти силой стянула с несчастной платье. Подтолкнула к ведру.

– И сапожки сымай – заляпаешь, не дай Боже, – серьезно приговаривал старец, кивая.

Сапожки были сняты и поставлены у двери.

– Боюсь, матушка, чулки издерешь. Полто у меня, может, и гладкий, а может, и гвоздок где выскочил. А такто он теплый, не простудишься.

После этого тем же ласковым манером женщина была избавлена от нижней сорочки и осталась в одних лишь панталонах. Стояла пунцовая, руками закрывая грудь.

Распутин молчал.

Женщина неуклюже склонилась над ведром, взяла одной рукой тряпку.

– Двумято, милая, сподручней.

Несчастная миг помедлила, а затем словно пустилась во все тяжкие. Груди открылись взорам, тряпка тяжело шмякнулась на пол, разливая воду. Согнувшись, женщина начала елозить ею по половицам, сгребая размокшую икру. Солдат в углу громко сглотнул. Бабы тихонько зашушукались.

В коридоре снова раздался звон колокольчика. Тот же юноша гибко скользнул в дверь. Распутин не шевелился, на лицо легла желтая тень – он казался восковой фигурой.

Икра была собрана в ведро. Вернулся юноша и опять пошептал старцу на ухо. Тот ожил, кивнул и поднялся. Не говоря ни слова, вышел из комнаты.

Мурманцев отправился за ним. Голая женщина, покорно, по слову лукавого мужика трущая пол, вызывала у него полужалость, полуотвращение.

В коридоре у входной двери Распутина ждал человек. Серая, незаметная внешность, коричневое пальто, шляпа на глазах. Старец близко подошел к нему, стал слушать, наклонив голову. До Мурманцева донеслось:

– …сведения… полиция… готовится… его превосходительство… Протопопов… меры предосторожности… покушение… сговор…

– Ступай, мил человек, – сказал Распутин, когда шепот прекратился. – За доброе слово спасибо. Только нельзя меня убить. Богом я заговоренный.

Повернулся и пошел обратно. Серая личность скрылась за дверью.

Коридор начал таять, уходя в туман. Мурманцев оглянулся – вокруг была уже не квартира, а полутемная зала какогото дворца. В простенках белели статуи, тяжелая многоярусная люстра искрилась отсветами уличных фонарей. Мурманцев подошел к раскрытой двустворчатой двери. Впереди слышались шаги. Он двинулся следом. Человек был в шубе, шапке и валенках с калошами. Изпод шапки свисали длинные волосы. Мурманцев снова узнал его.

Старец направлялся во внутренние покои дворца. По пути ему никто не попался. Распутин повернул в неширокий коридор, и почти сразу навстречу вышла женщина. Она была немолода, с печатью бесконечной усталости на лице. Закрыв за собой дверь, приложила палец к губам.

– Как маленький, мама? – вполголоса спросил Распутин.

– Заснул, – ответила Александра Федоровна. – Я не посылала за тобой, Григорий. Сегодня было спокойно. Алексей чувствовал себя хорошо.

– Я пришел к вам, мама, – смиренно сказал старец.

– Идем. – Она пошла впереди. – Что ты хочешь, Григорий?

– Мне ничего не нужно. Вам это ведомо. Я живу в столице по велению Божией Матери. Она явилась ко мне и сказала идти сюда. Я нужен царевичу.

– Я знаю, Григорий. Россия обязана тебе жизнью наследника.

– Россия! – с внезапной злобой вскинулся Распутин. – Россия ненавидит меня. Я как кость в горле у бешеных псов. Отступилась от Бога Россия. Меня алчут как Христа распять. Проклят будет этот народ. Еще помянут отца Григория, и не раз.

– Григорий. – Царица остановилась и дотронулась до него, тревожно глядя. – Чтото произошло? Ты чтото узнал?

– Узнал, – мрачно сказал Распутин. – Убьют меня скоро, матушка. Останетесь вы без меня. Маленького жалко.

– Кто они? – взволнованно спросила императрица.

– Все. Всем я мешаю. Бесто крепок в душах. Меня боится. – Он жарко задышал в лицо Александре Федоровне. – Темной силой меня прозвали, знаете, верно? Губителем России кличут. На каждой улице шепчутся, в каждом доме. Меня убьют – прокляты будут. Не я – они губители. – Глаза его едва не выпадали из орбит, борода тряслась. Одержимый пророчествовал. – От меня ничего не скрыто. Вижу все. Если будет в сговоре кто из царской семьи – скоро сгинут все Романовы. Три раза цари будут корону с себя сымать. Первый раз ее не примет Царь Царей. Во второй раз отдадут корону жидам. А третий будет последний, и кончится Белое Царство. Сам царь будет разрушителем, в тайне станут подготовлять гибель империи. Настанет Черное Царство.

Старец неожиданно развернулся и зашагал прочь, оставив императрицу в сильном замешательстве.

Мурманцев снова увязался за ним, но ему показали уже все, что было нужно. Распутин удалялся все дальше и дальше, стены дворца мутнели. Рассветная дымка укутала окружающее, и Мурманцев проснулся.

Было хмурое раннее утро, дождь плясал на оконных карнизах.

Мурманцев помотал головой, встряхнулся. «Мне приснился бесноватый старец, – вяло подумал он. – К чему бы это?» Распутин уже сто тридцать лет как в могиле, в аду. Что ему нужно от живых? «Еще помянут отца Григория, и не раз», – взошли на ум слова из сна. Не оченьто и хотелось – поминать.

Мурманцев быстро, повоенному собрался, сел завтракать в одиночестве.

«А не завести ли нам собак? – размышлял он за столом. – Женился, а как будто чегото все равно не хватает. Огромной лохматой псины на тапочках у кровати. Или детей? О чем это вчера говорил генерал? О моей женитьбе и нежелательных сейчас детях. И как это прикажете понимать? В резидентуру меня, не иначе, хотят заслать? Где сейчас на планете „особые обстоятельства“, как он выразился? Где еще, как не в Штатах урантийских. Выборы главы государства. Жарковато там сейчас, пожалуй. Нынешний их мельхиседек из секты маглаудов, последователей Арона Маглауда, мультимиллиардера с замашками диктатора. Проповедуют собственное избранничество, но без ориентации на грядущего мессию. – Мурманцев прокручивал в голове план лекции по курсу новейшей политической истории. – Идеология – масонский либеральный нигилизм: ценность имеет только то, что освобождает от ощущения ценности чеголибо. Приверженность империиолигархии. С этими все просто. С этими до поры до времени нужно дружить против их конкурентов, поттерманов. Гудвин Поттер – колоритная личность. Абсолютно трезвый фанатик. Привел к власти свою секту протестантскокаббалистского толка после Великой войны. Собственно, и маглауды от них же отпочковались в конце века. Поттерманы расшифровывают в Библии историю своего будущего мирового царства. И расшифровывают успешно. Что неудивительно. Тоже считают себя избранным народом. И это неудивительно, принимая во внимание их сионистский фундамент. Фактическая проповедь расизма. Но, в отличие от конкурентов, эти ждут мессию. И года не проходит, чтобы не объявили об очередном явлении машиаха. Эти ребята опасные и зубастые. С ними дружить – себе вредить. В итоге что мы имеем? Две политические секты, борющиеся за власть, примерно с одинаковым набором лозунгов. Разница между ними, в сущности, непринципиальна и осязаема только для них самих».

Мурманцев допил кофе, натянул китель и вышел под зонтиком из дома. Машина уже ждала – белая «Карелия» из собственного гаража.

– С добрым утром, хозяин, – радостно приветствовал Кирилл, его шофер.

– С добрым, с добрым, – пробормотал Мурманцев. – Что такой веселый?

– Сестра родила! – широко улыбаясь, сообщил шофер. – Мальчик! Племянник. Три девятьсот.

– Мальчик? Это хорошо, – задумчиво кивнул Мурманцев. – Дети – это хорошо. И собаки на тапочках – тоже хорошо.

– Собаки? – изумленно переспросил Кирилл.

– Заводика машину, братец. Не с руки нам сегодня опаздывать.