Железная скорлупа - Игнатушин Алексей - Страница 80

• Предыдущая
• 80/88
• Следующая

– По счастью, дитя уцелело, – продолжила волшебница, холодно взирая на терзания рыцаря. – След его потерялся, но ясно одно – он среди рыцарей Артура. Кстати, убийство майских младенцев обернулось гибелью вашего деда Лота Лотианского и Оркнейского, возмущенного чудовищным преступлением. Конечно, приспешники короля называют его бунтовщиком, справедливо убитым сэром Пеллинором, верным соратником Артура.

Но, успокойтесь, первый шаг к отмщению сделан: Мерлин попался в ловушку прекрасной колдуньи, и теперь некому дать Артуру дельный совет, отвратить от гибели.

Гингалин поднялся. Элейна, вздрогнув от его ненавидящего взгляда, отступила на шаг. Рыцарь трясся, рвал на себе волосы, напрасно пытаясь заглушить душевную боль телесной.

– Что теперь, доблестный сэр? – спросила волшебница участливо. – Уйдете к подлецу, вору, убийце, будете по-прежнему прославлять надуманные идеалы? Или останетесь?

Гингалин поймал повод коня. Его душили слезы.

– Прощайте, леди Элейна, – сказал он сдавленным голосом.

– Как, даже зная столь горькую правду, отправитесь к королю? Что ж, поступайте, как считаете нужным. Прощайте, сэр рыцарь, и не вздумайте возвращаться!

По резкому взмаху руки ворота дрогнули, открывая взору каменный мост, скалы и холодное голубое небо. Гингалин отвесил колдунье прощальный поклон, тронул коня. В лицо подул холодный ветер.

Рыцарь трясся в седле, корчи рвали мышцы, выворачивали его наизнанку. Когда каменный мост остался позади, в спину ударил злорадный смех. Гингалин резко обернулся: на мосту, утыканном пиками с человечьими черепами, потрясал мечом громадный воин в красном супервесте, хохотал издевательски, а между сходящихся створок ворот рыцарь успел заметить злое лицо Элейны. Затем створки со стуком закрылись, и драконы злобно уставились друг на друга.

Гингалин с трудом держался в седле. Конь осторожно шагал по каменистой тропе, втягивая ноздрями холодный воздух ранней весны. Солнце сияло тускло – маленькое, будто ненастоящее. Рыцарь с грустью вспомнил ласковое светило в волшебном саду, не удержался и всхлипнул.

Темная роща полнилась робкими птичьими трелями, голые ветви были покрыты ледяной коркой. Звенела капель, воздух понемногу густел от живых ароматов земли и тепла.

Копыта увязали в грязи, жеребец натужно храпел, озвучивая шаги сочным чваканьем. Сгорбленный Гингалин пусто взирал на землю с грязными комками снега.

У ручья конь устало фыркнул, и рыцарь очнулся, уставился на водную преграду недоуменным взглядом. Спешился, стреножил коня, скормил ему остатки овса. В животе противно урчало, требуя еды, но пищи не было вот уже второй день. Рыцарь, вздохнув, подошел к ручью, хрустя подошвами по тонкой корочке полупрозрачного льда.

Гингалин присел на корточки. Из ручья устало смотрел бледный двойник.

Вокруг простирался огромный мир, чуждый, и утомленной душе было в нем тяжко. Под ногами пустота, не на что опереться, жизнь оказалась ложью и вымыслом. При воспоминании о былом поклонении убийце детей возникало чувство омерзения, гадливости.

Да, оказывается, жизнь была наполнена миражами, но теперь их нет. Скорлупа ложных принципов разлетелась. Стало так неуютно, тоскливо. В сердце воцарилось смятение.

Для чего жить?

«Что теперь делать? – думал рыцарь грустно, в глазах противно щипало. – Я служил обману. Ведь на самом деле ничего нет: ни любви, ни рыцарской доблести, ни бескорыстия, ни уважения. Зато есть алчность, жажда прославиться, самолюбие, тщеславие, презрение к низшим!»

Гингалин запрокинул голову, и солнце ударило в глаза, выдавив на щеки обжигающие капли.

«Я удивлялся, почему прославленные рыцари не спешат предложить мне помощь, их чванливости и алчности? Глупый ребенок во взрослом мире, воспитанный на сказках лживых бардов, стыдящихся реальности. Ложь и грубая сила правят миром, а никакая не любовь и не благородство. Натиск жажды власти и богатства легко сметет хрупкие мечты, созданные для утешения, чтоб жилось не так тошно. А я верил, Боже милосердный, верил как дурак!»

Разочарование исторгло изо рта желчь. Рыцарь пал на колени – двойник в воде корчился, глупо разевая рот.

Двойник.

Рыцарь.

Олицетворение выдуманных убийцей детей идеалов.

С диким криком Гингалин отвесил отражению пощечину, гладь, оскорбленно охнув, ответила брызгами. Гингалин хрипло застонал, снова ударил дрожащее отражение, вымещая на нем горечь обиды.

– Получай! Получай, дурак! – кричал Гингалин. – Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!!!

От ледяной воды руки свело судорогой. Рыцарь схватил себя за волосы, безжалостно вырвал пряди, и золотые нити неспешно поплыли по воде.

Гингалин прерывисто дышал, грудь разламывала чудовищная боль. Сердце остановилось на нестерпимо долгий миг, затем будто прорвало плотину, горло разорвали хриплые рыдания. От его жутких воплей и стенаний конь испуганно заржал.

Сорвав ножны, рыцарь забросил меч в грязь, затем утопил кулаки в стылой каше прибрежного песка.

– Проклинаю! Проклинаю! – вопил Гингалин. Звенящие трели птиц смолкли. – Проклинаю!

Дымный костер неохотно лизал сырую кору. Гингалин протер глаза, развеял ладонью чадную струю. Огонь отбрасывал на бледное лицо багровые блики. Рядом с костром валялись грязные щит и ножны. Конь сонно сопел в сторонке, изредка бил копытом.

«Как дальше жить? – думал рыцарь устало. На душе было пусто, сильные эмоции выжгли все чувства. – Продолжать строить из себя благородного воина, блюсти мифические принципы, коим никто не следует? Или жить как торгаш в броне? Ведь уходить к вилланам не хочется».

Рыцарь поморщился, словно от приступа зубной боли, поворошил костер. Ветки зло зашипели, кора пузырилась.

«Нет, после того, что я о них думал… нет. Хотя они честнее артуровских лицемеров. Не строят из себя святош, в общем, торгаши в броне. А эти… трещат о чести, долге, отваге, а Верховный король предпочел купить себе жизнь избиением невинных младенцев. Тьфу!»

Выходит, и Гевейн…

Гингалин застонал, ладонями стиснул череп.

«Нет, нет, отец ослеплен, он хороший!»

Ночь была холодна, рыцарь, зябко ежась, подышал на ладони.

«В деревню? – спросил себя меланхолично. – Там скучно, хоть и весело, но там я буду никем. В Сноудон?»

Против воли усмехнулся, подбросил веток.

«К кому, к Хелии или королеве? С Хелией вместе столько пережили, к тому же чертов супервест, отразивший огнешар, что-то да значит… А королева? Хм, у нее земля, замки, слуги, преданные рыцари – женщина симпатичная».

«Я спас их, они мне обязаны жизнью. Разве не следует получить награду за доброе дело? Конечно, следует. Добро должно вознаграждаться добром – Господь так велел, а кто мы такие, чтобы спорить? И торгашом в броне я вовсе не стану. Те подонки ничего не сделали в жизни хорошего, а я, несмотря на юный возраст, сделал много хорошего. И должен быть награжден. Все правильно. Я буду хорошим правителем, у меня будет красивая жена, может, возьму Хелию в любовницы, раз ей хочется. Что еще надо для счастья?»

Сомнения разрешились, стало легко и спокойно. Рыцарь вновь обрел почву под ногами, жизнь наполнилась смыслом. Гингалин смотрел на пламя с мечтательной улыбкой.

Земля оттаивала после холодной зимы, снег покрывался коростой, на ветвях набухали почки. Солнце светило ярче с каждым днем, горячими лучами поднимало над землей зыбкий пар.

По деревням несся возбужденный говор: «Идет! Идет!» Слухи стекались в главный замок Сноудона, вызывая там боязливую веру. Сотни слуг метались в торжественных приготовлениях.

Замок украсили цветными лентами, сухими цветами, люди оделись нарядно. В поварне стояла толкотня, вереница блюд плыла в пиршественный зал, ножки столов жалобно трещали. Десятки музыкантов разминали пальцы, смачивали глотки. Двор гудел в радостном возбуждении.

Опущенный подъемный мост чуть ли не прогибался под тяжестью встречающих. Королевская свита была одета вызывающе ярко – солнце отражалось слепящими бликами в золотых украшениях, бляшках, драгоценных камнях. Королева напряженно всматривалась вдаль. Хелия с улыбкой сжала ее запястье, королева ответила благодарным взглядом.

• Предыдущая
• 80/88
• Следующая