Черные Земли - Бауэр Белинда - Страница 12

А чего удалось достичь? Грубо срисованная карта да враг в лице Оливера — вряд ли он снова пустит в архив, а то и в саму библиотеку. Глупый Дэйви с его глупыми игрушками.

Но в безликой толпе прохожих Стивен вдруг стал различать лица — точно впервые обнаружил, что толпа состоит из отдельных людей.

Кто они, все эти люди? Фермеры? Аптекари? А может, извращенцы и убийцы?

Стивен вдруг испытал странный интерес к прохожим, приехавшим в Барнстепль за покупками. Эйвери тоже ходил за покупками. И соседи считали его нормальным. В книжке, которую Стивен читал под одеялом, приводились отзывы друзей и даже членов семьи, совершенно ошеломленных тем, что их обыкновенный сосед, сын, брат, кузен оказался маньяком-убийцей. Мысль о том, что кто-то подобный Эйвери разгуливает сейчас по улице, пугала. Стивен осторожно огляделся и покрепче сжал руку Дэйви.

Седой мужчина бросал на окружающих хищные взгляды, пока его жена ворковала у витрины «Монсун».

Девушка в грязной юбке бряцала на плохой гитаре и монотонно выводила «Белее мела». [7]Рядом на мокрой подстилке безучастно дрожала собака.

Мимо прошел парень — грязные светлые волосы, как у Курта Кобейна, каштановая бородка, тонкая ветровка на молнии. Один. Один — это хорошо или плохо? Стивен поймал его взгляд — лучше бы он этого не делал. Парень не проявил к нему интереса, но, может, это он нарочно? Может быть, он специально прошел мимо Стивена с Дэйви, чтобы развеять их подозрения, а вскоре вернется, ухватит Дэйви за другую руку и начнет с упирающимся, умоляющим Стивеном борьбу, в которой Стивену никогда не одержать победы, — а прохожие вежливо расступятся, чтобы не вмешиваться…

— Стиви, больно!

— Извини.

Они были уже почти в «Банберис».

— Куда намылился, Лам?

Капюшонники.

У Стивена упало сердце. Он хорошо бегал, а страх придавал ему скорости. В субботу в Барнстепле он оторвался бы от них как нечего делать. Будь он один. Злость на младшего брата вспыхнула с новой силой.

— Никуда. — Стивен старался не смотреть на них.

— Мы идем к маме, — услужливо сообщил Дэйви. — Кушать пирожные.

Капюшонники заржали, а один пропищал в тон:

— И мы идем к мамочке кушать пирожные.

Дэйви тоже с готовностью засмеялся. Стивен почувствовал, что объект раздражения сменился — теперь он всем сердцем ненавидел капюшонников. Драться с ними он не мог, а если оставаться на месте, ему не поздоровится. Единственное, на что можно рассчитывать, — внезапность. Вот сейчас, пока Дэйви смеется…

Толпа — это на руку. Стивен рванулся мимо капюшонников так, что Дэйви едва удержался на ногах. На секунду это сбило троицу с толку. Потом они бросились следом.

Дэйви был удивлен такой скоростью, но, взглянув на лицо Стивена, понял, что дело серьезное, и старался не отставать. Локти и бока толкали его со всех сторон, но Стивен безжалостно тащил Дэйви вперед. Они пробивались сквозь толпу, как два маленьких испуганных пинбольных шарика.

Будь Стивен один, он летел бы дальше и дальше. Но с Дэйви каждый шаг был на счету, и потому, разглядев в двадцати ярдах стеклянные двери «Банберис», Стивен устремился прямо к ним.

Капюшонники разгадали его намерения и кинулись наперерез. Бегали они не очень быстро, но в отличие от Стивена не особенно старались обходить людей. Когда толпа расступилась, Дэйви, обнаружив капюшонников прямо перед собой, вскрикнул.

Женщина с детской коляской невзначай преградила им дорогу.

— Епрст!

Один из капюшонников врезался в коляску, а двое остальных на всякий случай отскочили подальше, так что Стивен с Дэйви беспрепятственно прошли в стеклянные двери «Банберис».

Толстый, средних лет охранник тут же повернулся к ним, и Стивен усилием воли заставил себя замедлить шаг. Дэйви оглядывался, напуганный сам не понимая чем.

Снаружи капюшонники закончили препираться с разгневанной мамашей и бросились к двери.

— Стиви…

— Тсс!

Стивен дернул Дэйви за руку и спокойным шагом направился к полкам с сумками, бусами и ремнями. Охранник нахмурился, не зная, как поступить — на его глазах двое бегущих мальчишек превратились в обычных покупателей.

Дверь распахнулась, и капюшонники врезались прямо в охранника.

Стивен ступил на эскалатор, втащил на него Дэйви и только тогда обернулся. Охранник подталкивал капюшонников, возмущенно вопящих что-то о своих правах, к выходу.

— Мы еще доберемся до тебя, Лам!

Вежливые посетители смущенно оглядывались по сторонам. Стивен покраснел и сделал вид, что он ни при чем. Дэйви крепко держался за его руку — так крепко, точно решил не отпускать ее до конца жизни.

Эйвери пребывал в изумлении. В письме не говорилось ровным счетом ничего! Автор не просил, не умолял, не предлагал своей помощи в слушаниях по делу — первое из которых уже состоялось и привело к переводу Эйвери из Хевитри в Лонгмур, тюрьму более низкой категории.

Он перечитал письмо и почувствовал, как им овладевает злоба. Его собственное письмо было небрежным и загадочным: он потратил несколько дней, чтобы добиться этого тона — равнодушного, в угоду цензорам, и все же достаточно провокационного, чтобы подтолкнуть умного и решительного оппонента к ответу. Восемнадцать лет Эйвери никто не писал, и даже себе он до конца не признавался в том, насколько взволновало его это письмо. Не просто письмо — письмо на интересующую его тему. Письмо от кого-то, так или иначе связанного с семьей жертвы.

Первое письмо C.Л. открыло для Эйвери ящик Пандоры, полный воспоминаний и ощущений. Он начал с Б.П. и изучил объект со всех сторон. Немало дней Эйвери посвятил Б.П. — и в эти дни уже не находился на иждивении Ее Величества, он снова принадлежал себе. И прошитый синими венами нос офицера Финлея, и какая-то дрянь в бумажном пакетике, принесенная к гамбургеру вместо горчицы, — все ему стало безразлично. Он снова был свободен.

Он снова вернулся к началу, и вспомнил по очереди и в деталях всех убитых, и растянул удовольствие на целый месяц.

А теперь вдруг это письмо.

C.Л. обещал стать серьезным корреспондентом, но только зря раздразнил Эйвери. Как женщина! Как ребенок! C.Л. — наверняка женщина! И как она посмела вступить с ним в переписку, а потом прислать ему никчемную писульку? Да пусть она катится к черту!

Эйвери собрался разорвать листок формата А5 в клочки — но тут заметил что-то на обороте листа.

Эйвери нахмурился и поднес лист бумаги к свету — надпись пропала. Он вертел бумагу до тех пор, пока не увидел. У него остановилось сердце.

Эйвери забарабанил в дверь и потребовал принести ему карандаш.

Бумага, на которой писал C.Л., была отменного качества. Не просто хорошего, а отменного — плотная, чуть шероховатая мелованная бумага. Эйвери занимался рисованием в школьные годы, поэтому предположил, что это бумага для акварели.

Эйвери долго и осторожно штриховал обратную сторону листка тупым карандашом, который ему под расписку сунули в смотровое отверстие.

C.Л. (о котором Эйвери снова начал думать в мужском роде за столь удачную выдумку) продавил на листке неровную, но довольно уверенную линию, образующую нечто вроде петли. Внутри петли стояли инициалы Л.Д., в ней же, чуть пониже, — инициалы С.Л.

И между ними — знак вопроса.

Эйвери едва не расхохотался. Это сообщение понял бы и ребенок. Петлей и четырьмя буквами, имевшими значение для одного только Эйвери, С.Л. обозначил очертания Эксмура. Он показал, что знает, где зарыт Люк Дьюберри, показал, где пытался копать сам, и спрашивал снова: где Билли Питерс?

Эйвери радостно ухмылялся. Переписка обещала быть интересной.

В молодости все хорошее заканчивалось слишком быстро. Все умирали слишком легко и слишком поспешно. Птицы, которых Эйвери заманивал в клетку на семечки, сдавались без боя. Белая мышь приятеля доверчиво и покорно дожидалась, пока он размозжит ей голову. Ленни, толстый бабушкин кот, пытался, правда, сопротивляться, но, погруженный с головой в сверкающую чистотой ванну, вскоре перестал дергаться.