Диверсия Мухи - Некрасов Евгений Львович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/30
• Следующая

Маша легла на живот и стала смотреть в воду. Что ж это за рыбки такие кусачие?… Ого! Чей-то тайник! Из причальной стенки вывалился от старости кусок бетона, и кто-то спрятал в дыру сигареты и зажигалку. Маша не видела, чтобы дети преподобного Сана курили – наверное, запрещено им… Теперь понятно, чем здесь занимался укушенный брат.

У стенки причала колыхалось что-то похожее на апельсиновую дольку, долго пробывшую в воде. Маша так и подумала, даже присматриваться не стала. А «долька» вдруг зашевелилась, пытаясь перевернуться, и оказалась рыбкой, плавающей кверху оранжевым брюхом.

ПИРАНЬЯ!

Тут и сел старик, как любит говорить Дед, рассказывая о своем аресте агентами Федерального бюро расследований США.

Маша наклонилась к самой воде, схватила рыбку под жабры и выбросила на причал.

Ошибки быть не могло. Это грязно-оранжевое брюхо, серую спину под цвет мутной воды, треугольные зубы Маша сто раз видела в зоомагазине. Катька, одноклассница, ее замучила. Как идти из школы, она обязательно сделает крюк: «Зайдем посмотреть!»

Стоит эта уродина дороже целого аквариума с куда более симпатичными рыбками. Жрет живых мальков и громадных червей-выползков, а у себя на родине стая пираний может за минуты обглодать буйвола до голых костей.

Катька повернута на Америке, поэтому выклянчивает у родителей такую рыбку. Правда, она повернута на Северной Америке, а пираньи живут исключительно в Южной, но Катька считает это незначительной подробностью. Раньше Маша так не думала. А сейчас глядела на рыбку и понимала, что в главном Катька права: что от Северной Америки, что от Южной до России ОЧЕНЬ ДАЛЕКО.

Пиранья была с ладонь, куда больше аквариумных. На воле росла страхолюдина.

ЭТО ЧТО ЖЕ ПОЛУЧАЕТСЯ, Я В ЮЖНОЙ АМЕРИКЕ??!

Маша схватила пиранью и побежала к великанше. В голове крутился мотивчик из оперетты:

За что, за что, о боже мой,

За что, за что, о боже мой,

За что, за что, о боже мой,

За что, о боже мой!

Как дальше, она не помнила, да это было и не нужно. Четыре строчки точно выражали суть вопроса.

Пиранья – пресноводная рыба, значит, где-то рядом в море впадает река. Эту рыбешку вынесло течением в соленую воду, и она стала подыхать, впрочем, успев бодро тяпнуть курящего брата… Маша сильно надеялась, что пиранья поможет ей, не задавая вопросов, узнать расположение базы. Надо просто показать ее Оле и слушать, что скажет великанша. При виде такой крокодилины слова у нее найдутся, надо только не пропустить важные.

Увы, Оля не оправдала ее ожиданий. Когда Маша бросила рядом с ней еще живую пиранью, великанша приняла это за неудачную шутку:

– Выкинь! – брезгливо сморщилась она. – Только не сюда, а то еще покусает кого-нибудь. Вон, в пресную воду отнеси, может, оживет. – И кивнула в сторону поплавков.

Догадка подтвердилась: светлая полоса между морем и бухтой – пресная вода.

Добежав до конца причала, Маша с размаха швырнула пиранью за линию поплавков. Чуть-чуть не добросила. Еще недолго она видела на воде оранжевое брюхо, и вдруг оно исчезло, оставив маленькие расходящиеся круги. Не то пиранья очухалась и уплыла, не то ее сожрали. Очень похоже, что пираньи обитали в светлой полосе постоянно, пожирая морскую и речную живность, гибнущую на границе соленой и пресной воды.

Да, место для базы было идеальное. Военных оно когда-то защищало от вражеских боевых пловцов, а детей преподобного Сана – от любопытных. Заодно и бежать им не давало. Тайник с сигаретами подсказывал, что среди братьев и сестер есть непослушные. Наверняка кто-нибудь пытался уплыть хотя бы из любопытства. Но пираньи быстро учили их дисциплине.

Для Маши это означало, что самый простой путь к побегу закрыт. Пришлось оставить мысль броситься вплавь и попроситься на борт полицейского катера. Не хотелось доплыть до катера в виде окровавленного скелета. Как-никак, заграница, могут неправильно понять.

Она вернулась к великанше. Та заглядывала в свою пляжную сумку, но когда Маша подошла, отодвинула ее в сторону. Сверху Маше было видно, что в сумке лежит бумажник. Тот самый, с чьей-то фотокарточкой в прозрачном кармашке.

Ты физических родителей давно не видела? – спросила Оля.

Словечко было новым. Маша неопределенно махнула рукой.

– Пять лет? – по-своему поняла Оля. Мотнув головой, Маша уже нарочно показала

растопыренные пальцы.

Пять месяцев?! – удивилась Оля. – Только не говори, что у вас в обители поощряют свидания!

Маша совсем перестала понимать разговор.

Оставалось загадочно улыбаться, как у нее в Укрополе красивый двоечник Славка Воронин, который сам про себя говорит: «Пока молчу, могу сойти за умного».

Сама к ним бегала?! – перешла на шепот Оля. – Ну, ты даешь, сестра! Да еще всем рассказываешь!

«Это между нами», – показала Маша.

Конечно, конечно! Ты не подумай, я – никому! – горячо поклялась великанша и, сблизившись с Машей головами, зашептала: – А я от своих ушла три года назад и до сих пор маму вижу во сне. Только не ту, от которой уходила, а как в детстве. Она меня посадила на поляну, землянику собирать. Я ем, ем, потом огляделась, а ее нет. И заревела. А мама выбегает, сарафан голубой с ромашками – рядом была…

«Почему ты ушла?» – написала Маша в блокноте.

А почему она ушла от отца?! – зло сказала Оля. – Все денег ей не хватало. Нашла себе побогаче, а он через месяц начал ко мне приставать… Нет, сестра, преподобный прав: это все Каинова кровь! Или мы спасем мир, или никто!

Кажется, Маша начала понимать, откуда эти чмоки, эти улыбки и подчеркнутая доброта к незнакомым «братьям» и «сестрам». Ребятам было плохо в семье, и они нашли себе новую здесь, в братстве.

Над причалом, спугнув ходившую в отдалении чайку, забасил тифон. Звук был самый отвратительный, бьющий по нервам. Маша вздрогнула. На военных кораблях такими тифонами сигналят боевую тревогу, а здесь?

Час преподобного, – не без сожаления сказала Оля. – Останешься?

Маша сообразила, что раз такой вопрос задан, то ей оставаться необязательно, и замотала головой.

Тогда на радостный труд приходи, здесь строго.

Ничего не добавив, Оля опять зарылась в свою сумку. Что за радостный труд, когда, где? Похоже, он был всем известным, как обед, и Маша поостереглась задавать вопросы. Надо вернуться через час и пойти со всеми. А пока у нее было безотлагательное дело – найти тайник для пистолета.

Подыскивая тайник, она простучала стенной шкаф в пустующей келье без окна. Доски отзывались глухо, как будто за ними была пустота. Тогда Маша не была знакома с особенностями странного дома и не придала этому особого значения. Оторвала один конец доски в полу и засунула пистолет в щель. Он провалился глубже, звякнув по бетону, но до рукоятки можно было дотянуться, и Маша осталась довольна.

За окном ее кельи братья и сестры сидели на причале кружками человек по десять. У всех брошюрки, у многих еще тетрадь или блокнот. В каждой группе был заметен старший: на него смотрели, ему задавали вопросы, неслышно шевеля губами. Дети преподобного Сана постигали папино учение.

Маша легла на кровать и наугад взяла брошюрку с полки.

Нельзя сказать, что чтение было захватывающим. Зато отвечало на многие вопросы.

В библейские времена старший сын Адама и Евы Каин из зависти убил младшенького, любимчика родителей Авеля. Вернулся домой; его спросили, где брат. «Я не сторож брату моему», – ответил Каин, наивно считая, что обманул папу с мамой. На всей земле тогда было три человека, не считая убитого, поэтому следственные действия заняли у Адама не много времени. Преступник был изгнан из дома. Неясно, на ком он женился, а только все живущие сейчас люди – его потомки.

Вот откуда в мире зависть, злость, обман, откуда берутся фюреры, садисты и злые училки. А чего еще ожидать от прапраправнуков братоубийцы?

• Предыдущая
• 12/30
• Следующая