Золотая жила для Блина - Некрасов Евгений Львович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/33
• Следующая

Лина покраснела и, прихрамывая, ушла за палатку. Обиделась.

— Тебе не рано без костыля ходить? — забеспокоился Митька.

В ответ раздался плеск. Зеленоглазая швырнула костыль в воду и села, сжавшись в комок. Ее плечи вздрагивали.

— Васька! — бросился к ней Блинков-младший. — Ну что ты обиделась из-за такой ерунды!

— Из-за какой ерунды?! — размазывая кулаком слезы, закричала Лина. — Меня никто не любит — это ерунда?! Я здесь одна девушка на тысячу квадратных километров, а ты на меня ноль внимания — это ерунда?!

Блинков-младший обнял ее и чмокнул в щеку.

— Отстань, мне твоих подачек не надо! — вырывалась Лина. — Я уродина! Я «Василий Иванович, танки»!

— Ты что? — удивился Митька. — По-моему, ты симпатичная.

— Да?! Посмотри на этот нос! — Лина прижала пальцем кончик носа. — Это же розетка, можно штепсель вставлять!

— Зато у тебя глаза… — начал Митька.

— Про глаза говорят, когда больше сказать не чего!

— Да все у тебя в порядке! — заорал Митька. — И нос, и рот, и все как у людей! Я, если хочешь знать, сразу в тебя втрескался, еще на вокзале!

Настала тишина, только вдали пчелкой жужжал вертолет.

— Правда? — чуть слышно спросила Лина.

— Правда.

— Тогда можешь поцеловать меня… — Лина зажмурилась. — Я жду!

— Но у меня есть девушка! — замямлил Митька. — Лин, мы с детства, понимаешь? Нас в одной коляске возили. В одном дворе живем, в одном классе учимся.

Зеленые глаза распахнулись:

— И ни разу не ссорились?

— Только по мелочам, — соврал Митька, думая про спортсмена Костю. Вот уж кто не мелочь! У него рост под метр восемьдесят.

— А ты с ней целовался? — не теряла надежды Лина.

— До десяти раз считал, а потом сбился, — честно ответил Митька.

— Но на вокзале…

— Да, в тебя, — вздохнул Митька. — Но я с собой борюсь!

— Ладно, я не буду перебегать ей дорогу. Тем более что вы в одном дворе, обоим удобно, — съязвила зеленоглазая, улыбаясь до ушей.

Чумовые эти девчонки. Только что швырялась костылями из-за того, что на нее не обращают внимания. А теперь счастлива. Потому что страдает не просто так, а ради твоей с Иркой любви.

Зеленоглазая ушла в палатку досыпать. У Митьки самого слипались глаза, но нельзя же дрыхнуть посреди незнакомой реки на плоту с горящим костром. Хватит с него и одной глупости — вон, вся гора в дыму.

Чтобы окончательно наладить отношения, Митька решил приготовить обед. Коптильню он доделал: две большие банки от селедки, верхняя надевается на нижнюю, внутри проволочная решетка на ножках. Просто, как веник, а вкусно будет — за уши не оттащишь. На решетку кладут рыбу, под нее, на дно коптильни — стружки. Главное, чтобы крышка надевалась плотно. Когда поставишь коптильню на огонь, стружки без доступа воздуха будут не гореть, а дымить. Минут за двадцать сырая рыба превратится в пищу богов.

Не хватало ерунды — стружек. Дров на плоту было навалом, но все сосновые, от них рыба будет пахнуть смолой. Придется подгребать к берегу.

Митька заглянул к Лине в палатку — спит. Он боялся, что зеленоглазая будет плакать. Странное чувство, когда из-за тебя плачет девчонка: и жалко ее, и почему-то гордишься собой, хотя гордиться нечем, и чувствуешь себя виноватым, хотя вроде не виноват…

Левый скалистый берег понижался, и Блинков-младший стал грести к нему просто потому, что ближе. Пожар сюда не дошел; дым над рекой стал скорее дымкой. А вертолет как назло затих. Сейчас бы с него увидели плот.

Боясь разбудить Лину, Митька старался грести без плеска. Плот-тугодум по сантиметру приближался к берегу. От нечего делать Митька высматривал подходящие деревья, хотя было еще рано. Вообще для копчения годятся стружки из любого лиственного дерева, но и тут есть свои тонкости.

Скажем, от осины рыба будет горчить — некоторым это нравится.

Река повернула, и что-то изменилось в ее спокойном течении. Митька расслышал журчание, как будто вода обтекала какое-то препятствие. Стоя на корме, он из-за палатки не видел, что там у плота под самым носом. Привстал на цыпочки…

И полетел кувырком!

Приятно быть умным и предусмотрительным. Особенно если то, что ты предусмотрел, случается на самом деле и можно сказать себе: «Как же я был прав, когда сделал так, а не по-другому». Например, не лег спать и теперь могу спасти от пожара плот.

А плот загорался. От удара, сбившего Митьку с ног, рассыпался костер; на бревнах дымили угольки, а кое-где уже вспыхнули натеки смолы. Хорошо, что не нужно было бежать за водой. Блинков-младший залил пожар из чайника.

Плот необъяснимым образом стоял метрах в пяти от берега. Под темной водой не было видно дна.

Блинков-младший потыкал в воду доской — глубоко. Лег на бревна и пошарил под плотом. Ничего. Течение с плеском напирало на бревна, пытаясь сдвинуть плот с места, но не тут-то было! Как в сказке. Сейчас вынырнет морской царь и потребует дань золотом и невольницами.

Свесившись с плота, Митька сунул голову в воду и открыл глаза.

На светлом дне ясно различалась тень плота и цепочкой уходящие к берегу сваи. Судя по всему, когда-то их вбивали частоколом, одну к одной. Теперь сваи торчали вразнобой, как старушечьи зубы. Некоторые сломались и лежали на дне, другие не доходили до поверхности воды сантиметров на двадцать. Плот засел сразу на две и держался крепко, как стол на ножках. На фиг предусмотрительность! Надо было спать, а не к берегу грести. Проплыл бы мимо и не заметил.

Блинков-младший вынул голову из воды, утерся ладонью и стал думать. Подводному сооружению сто лет в обед, это ясно. Сломанные сваи так долго пробыли в воде, что не всплывают. Такое гнилье скорее всего и подрубать не надо: побегать вдвоем с Линой по плоту, расшатать его своим весом, и сваи упадут. Но это успеется, а пока надо сходить на разведку. Сваи напоминали запруду водяной мельницы, значит, поблизости могла быть деревня. Водяная мельница давно никому не нужна, вот ее и забросили, а деревня стоит.

Митька подложил в костер несколько толстых полешков, сунул за пояс топор и как был, в одежде, сполз в воду. Будем считать это стиркой. Но, конечно, надо потом постирать как следует.

У плота было «с ручками», но через два энергичных гребка Блинков-младший нащупал ногами дно и побрел.

Берег не особенно отличался от того, на котором они с Линой провели ночь: полоса камней, заросли осины и на пригорке сосны. Не успев еще выйти из воды, Митька заметил первый обнадеживающий признак: сломанную ветку.

Натоптанной тропинки человек или зверь не оставил, значит, бывал здесь нечасто. Тем не менее он проломил в кустах такой тоннель, что сбиться с пути было невозможно. Идя за ним, Блинков-младший скоро нашел комок земли с одной ровной, как будто выглаженной стороной. Комок упал явно не со звериной лапы, а из-под каблука.

Митька обрадовался и сам не заметил, как взлетел на пригорок. Тут осиновые заросли кончились и пошла тайга с подстилкой из палой хвои, на которой следы не читались.

Еще недолго Митька поднимался по пригорку, не встречая никаких человеческих примет. Потом сел и прислушался, не аукнется ли кто-то, не затарахтит ли мотор. Он успел привыкнуть к таежным шумам, и скрип качающихся от ветра сосновых стволов, шелест хвои и треск птичьих крыльев казались тишиной.

Ни одного постороннего звука Митька не услышал. Деревня могла быть и в десяти километрах, и в нескольких сотнях метров. С той же вероятностью ее могло не быть вовсе.

Он стал спускаться к берегу, и скоро за соснами показался знакомый изгиб реки. Вот сваи — сверху они виднелись как цепочка черных следов на воде. Вот и плот уплывает, бодро дымя костерком…

До Митьки не сразу дошел этот прискорбный факт. Сначала ему показалось, что плот стоит на месте, а он, Митька, идет, деревья мелькают и получается обман зрения. Он остановился и целую минуту смотрел, как плот скрывается за стволом дерева и показывается с другой стороны. Нет, все-таки уплывает. А Лина спит. А Дмитрий Олегович Блинков-младший стоит и смотрит.

• Предыдущая
• 24/33
• Следующая