Речи немых. Повседневная жизнь русского крестьянства в XX веке - Бердинских Виктор Арсентьевич - Страница 41

Невиницын Сергей Семенович, 1923 год, пос. Вахруши, рабочий

Ну, до войны здесь и жил, работал слесарем. Все было хорошо. Трудились люди, и страна крепла. И вдруг это ужасное известие — война. Конечно, и страх, и ужас, и паника поначалу. Но надо ведь было не паниковать, а, как говорится, с мыслями собраться, да и задело браться. Надо было Родину защищать. Ну и вот в 1942 году, в марте месяце призвали меня в армию, боевое крещение принял я в том же 1942 году — форсирование Дона у станицы Вешенской.

Во время освобождения станицы был ранен — легкое ранение в голову и ноги. Всю войну прошел командиром минометного отделения.

Трудно во время наступления на Украине было. Не было продовольствия, голодали, вши нас заедали. Мало боеприпасов, оружия не было. Иногда в бой без оружия некоторые шли. Не было. Нам говорили: «Идите, там найдете, возьмете, если кого убьют». И шли с пустыми руками. Тяжело было, когда освобождали Польшу. По трое суток не ели! Боеприпасов не хватало. Оружия или нет, или патроны кончились. Приходилось врукопашную сцепляться. Не боялись и стояли до последнего. Все было! Все! И голод, и холод. Зимой в окопах мерзнешь, конечно. А чего поделаешь? Перед боем иногда давали по 100 грамм спирта.

Однажды во время форсирования Северного Донца меня контузило и полностью засыпало землей. Товарищи откопали. Когда пришел в сознание, ощутил такую огромную радость, что я жив, живой! Меня просто переполняла эта радость, и я снова отключился.

Тяжко было на Украине. Шли как волки голодные. Желуди собирали и ели. Мирные жители рады бы с нами поделиться, да нечем. Потом снабжение стало лучше, почувствовали перевес на нашей стороне. Жили в основном в землянках, в окопах… Зимой — мороз, а ты застываешь среди поля. До 1943 года не очень хорошо было с одеждой. Снег кругом. Валенки или сапоги хотя бы одеть, а приходилось идти в ботинках, да еще и в рваных. Веревкой перевяжешь, чтобы подошва держалась, и в бой идешь. Люди умирали от голода и холода, от ранений, от болезней. Как страшно видеть эту смерть! Было специальное похоронное бюро. Это несколько человек, которые по состоянию здоровья в бой идти не могут. Бой пройдет, похоронное бюро идет по полю боя и подбирает убитых и раненых. У убитых забирают документы и потом извещают родных. Отмечают в специальном списке погибших. Затем могилы рыли. Времени ведь не было. Маленько выкопают, спихнут туда мертвых, землей забросают наскоро, и все! У похоронного бюро даже музыка была.

Страшно на войне. Страшно! И не верьте, если говорят, что нет. Страшно всем. Дело в том, когда страшно. Страшно бывает перед боем. Представьте, в окопах тишина. Ни выстрела. А знаешь, например, что в четыре часа наступление. Аж мурашки по коже бегут. Много и долго переживаешь: а вдруг убьют? вдруг танк задавит и кишки вылезут? А вдруг… — и родных-то больше не увидишь. Ну а когда в бой пошел — уже не страшно. Никакого страха. Одна мысль — как победить. Да и вообще бояться во время боя просто нельзя. Если во время боя страх, уже паника будет. А паникер не вояка. После боя опять радостно становится. Смех начинается. Друг над другом подтруниваем.

— А ты-то бежал, как руками махал, ровно ворон крыльями!

— А ты, когда «Ура!» кричал, такую рожу скривил, чуть рот не порвал!

— А ты бежал как заяц и все оглядывался!

Вот так шутили, не со зла, конечно, для веселья. Смех после боя снимал и напряжение, и усталость. А радость после победы безгранична. Редко, но бывало и не только после боя смеялись. Однажды в Будапеште брели мы голодные и вдруг наткнулись на пасеку. Конечно, не надо бы мед брать, да так уж есть-то хотелось… А медку особенно. Ну и товарищ у нас один был — Васька Фурсов. Взял он ведро воды и облил улей-то водой. Пчелы сырые уже не полетят. Стали мы соты доставать и руками соты с медом в котелки совать, потом есть стали. Ну и Васька Фурсов соту одну — хап — в рот! А там одна пчела, как назло, застряла. Он медок-то в рот, а пчела его и ужалила в верхнюю губу. К вечеру губа вспухла, а мы посмеивались над ним: «Вась! А Вась! Брыла-то у тебя как у верблюда». А я смеюсь и говорю: «Ну как, сладок ли медок-то? Уж не надо было брать». А он хоть и не обижается, а отбрыкивается от нас. Вот насмеялись тогда мы все.

Так и тянулись эти суровые годы. Цель и мысль у меня, да и у всех, была одна — как победить, остаться живому, вернуться. На войне люди изменяются. Они становятся взрослее, серьезнее, даже суровее. Но доброта и взаимопомощь не пропадают. Товарищ на войне как брат, медсестра — как мать. Дружбу и товарищество мы очень ценили. На Родине нас ждали и любовно, горячо встречали. А за границей все по-другому. Все жители прятались. Фашисты им внушили: «Вот придут большевики с рогами, страшные; всех убьют и ограбят». Когда, осмелев, кто-нибудь из жителей выходил, то откровенно удивлялся: «Все такие хорошие. А мы думали, что вы страшные…» И затем уж только начинали нас привечать. У нас никогда не поднималась рука на ребенка, женщину или старика. Никто не хулиганил, а если грабишь или насилуешь — то к ревтрибуналу или к расстрелу. Такого у нас никто не совершал. У фашистов-то ведь за все эти деяния поощряли или приказывали — грабьте, убивайте, насилуйте, сжигайте, издевайтесь. У нас от этого сердце сжималось.

Помнится почти все. Разве что про Парад Победы расскажу. Его я никогда не забуду. Это были и слезы, и радость. В штабе дивизии мне сказали: «Вы будете представителем от дивизии на Параде Победы». Привезли нас в Москву. Жили мы в каком-то институте, где-то в расположении площади Сокольники. К параду готовились дней пятнадцать. Первый день вышли мы с восьми часов утра на тренировку, чтобы отрабатывать строевой шаг. И заниматься нам не дали. Жители увидели — плачут: «Вот молодцы, выжили; а мой-то погиб… А наши-то не дожили». И все в голос ревут. Пацаны бегают, мешают. Поэтому пришлось нам заниматься с четырех до восьми часов утра. Стало спокойнее. В другое время, свободное, нас возили по театрам.

Настал день 24 июня 1945 года, и начался Парад Победы. Это было всенародное историческое событие. Я прошел по Красной площади в составе сводного полка Украинского фронта. Красная площадь выглядела празднично. Прогремели выстрелы по фронтам. Потом внезапно смолк оркестр. Застучали барабаны. И двести советских воинов внесли вражеские знамена, опущенные вниз. Потом у центральной трибуны победители остановились и бросали фашистские знамена к подножию Мавзолея. После Парада Победы — праздник по частям. После всего вернулся домой в отпуск на десять дней. Потом дослужил положенный срок.

И в 1947 году демобилизовался я домой. Дома жители встречали тепло и с гордостью, как победителя, все уважали.

В годы войны ушла молодость. Вся она прошла в войне, в трудной жизни. Сейчас этого не вернешь. Да и незачем.

Шкпяев Вениамин Михайлович, 1923 год, пос. Чепецкий, учитель

Поселок до войны представлял маленькую деревеньку из трех небольших улиц, магазина, столовой, конторы леспромхоза, клуба. Дома были деревянные одноэтажные — или обыкновенные избы, или бараки. Жили в основном приезжие, даже из других областей, республик: русские, татары, удмурты. Жили дружно, весело, несмотря на бедность. Ведь лишь у одного человека был велосипед на весь поселок и близлежащие деревни. Только у одного человека был патефон с пластинками. В быту только самое необходимое. В лучшем случае праздничный костюм и рабочая одежда. Койка редко у кого на каждого члена семьи была. Обычно спали на деревянных полатях.

Тарелки тоже редко у кого на всю семью были, больше одна чашка, большая — чаруша, которая ставилась на середину стола. Электричеством пользовались только вечером и утром. Радио, правда, работало от местного радиоузла. Молодежь вечерами собиралась у клуба, в котором раз в неделю крутили кино. Играли каждый вечер в волейбол, танцевали кадриль, краковяк, вальс и русского под частушки. Гармонист был самый уважаемый человек. Часто ходили в соседние деревни на пятачки, где собиралась колхозная молодежь. Пожилые увлекались рыбалкой, охотой, летом сбором ягод, грибов, держали коров, овец, свиней. Со снабжением было плохо.