Друг в зеркале - Воробей Вера и Марина - Страница 7

• Предыдущая
• 7/20
• Следующая

– Зачем вы взяли мою фотографию? – ледяным голосом спросил он.

У него было такое лицо, как будто они дотронулись до святыни, которой не вправе касаться простые смертные. Подруги растерянно переглянулись. Они не ожидали, что Герман так разозлится из-за глупого снимка. Подумаешь, девушка, похожая на Тусю.

– Я думала, что это моя фотография, – попыталась пошутить Туся, но Герману было явно не до смеха.

– Вы что, взяли ее с моего стола? – продолжал он свой допрос.

Тут уже рассердилась Лиза.

– Мы и не думали что-то у тебя брать, – обиженно сказала она. – Фотография лежала здесь, на подоконнике, взяли мы ее машинально. Я не понимаю, почему ты так беспокоишься.

Если до этих слов Герман еще сдерживал свой гнев, то теперь он, забыв о приличиях, почти закричал:

– Не нужно совать свой нос туда, куда не просят! Отдайте. – Он дернул фотографию у Лизы из рук, отчего уголок оторвался. – Вы не имели права лезть в мою жизнь!

Туся встала и стояла у стола в полной растерянности. Ей казалось, что, во-первых, орет не Герман, потому что он просто не может так орать, а во-вторых, она – не она, потому что с ней не может происходить ничего подобного.

Лиза, обычно быстрее приходившая в себя, резко встала, отчего оказалась лицом к лицу с Германом, и сказала, слегка повышая голос:

– Если из-за какой-то дурацкой фотографии ты можешь на нас кричать, тогда тебе, наверное, лучше остаться с ней наедине, а мы, пожалуй, пойдем.

Она отчетливо выговаривала каждое слово, и Герман даже отпрянул от нее.

– Пойдем, Туся, – сказалаЛиза, беря подругу за руку. – Герману нужно побыть одному.•Может, тогда он немного успокоится.

Уже на улице Туся заплакала: без всхлипов, одними крупными слезами. Ей было обидно, что Герман так накричал на них, было стыдно перед Лизой, а главное – непонятно, из-за чего разгорелись такие страсти. Было ясно только одно: у Германа есть какая-то тайна, которая для него важнее Туси.

– Почему он так со мной обошелся? – снова и снова спрашивала она. – Что такого мы сделали? – Ничего, – убежденно сказала Лиза. – Просто он ненормальный. Тоже мне – Синяя Борода!

– У меня, например, – продолжала Туся тоном обиженного ребенка, – нет от него секретов, а он… он…

Она не смогла договорить. Ей казалось, что чья-то сильная рука сжимает ей горло.

– Но что это была за девушка? – размышляла вслух Лиза. Ей было совершенно не обидно, что Герман так с ними поступил.

«Пускай Туся увидит, какой он на самом деле, а я-то об этом давно догадывалась», – думала она.

– Да какая разница, – и Туся шмыгнула носом. Теперь я, наверное; никогда его не увижу..:

– Я этого так не оставлю, – продолжала размышлять вслух Лиза. – За этой фотографией стоит какая-то тайна, и я обязательно ее раскрою.

6

Начинало смеркаться, а Тусина мама еще не вернулась с работы. Туся любила бывать дома одна, но не теперь, когда ей казалось, что из-за нелепой случайности она навсегда потеряла Германа.

Туся включила телевизор на первом попавшемся канале не для того, чтобы смотреть, а для того, чтобы слышать человеческий голос, и пошла на кухню. При включенном телевизоре создается иллюзия, что дома кто-то есть, и чувствуешь себя не так одиноко.

Когда плохое настроение, все время хочется есть.

Туся без конца хлопала дверью холодильника, доставая из него то молоко, то йогурт, то яблоко. Ей хотелось съесть как можно больше всего разного, чтобы хоть как-то заглушить тоску. Она соорудила немыслимый бутерброд из ветчины, сыра, майонеза, лука, когда в дверь позвонили.

– Ну, наконец-то, – пробормотала Туся себе под нос и пошла открывать.

Она жевала на ходу и даже не посмотрела в глазок, потому что звонили так, как у них дома было заведено – три раза.

Но на пороге стоял Герман.

– Ты? – удивилась Туся.

После того как он выгнал их из дому, она меньше всего ждала такого позднего визита. Они стояли на пороге: Герман молчал, а Туся не предлагала ему войти. На него было больно смотреть – волосы растрепаны, лицо бледное, глаза опущены. Нет ничего хуже такого тяжелого молчания. Наконец Туся проговорила:

– Заходи, раз пришел.

Герман вошел в квартиру и тяжело опустился на табурет прямо в коридоре. Казалось, что он пришел издалека, таким изможденным было его лицо. Герман посмотрел на Тусю исподлобья, отчего ей стало страшновато.

– Не знаю, с чего начать, – развел он руками. – Всю дорогу подбирал нужные слова, а как увидел тебя, так все и забыл.

Туся молчала. Ей было приятно, что он все-таки пришел, но она не замечала особенного раскаяния. Скорее, Герман смотрел на нее так, как будто это она виновата во всех его бедах.

– Не знаешь, с чего начать? – ехидно переспросила Туся. – Я тебе помогу. Для начала скажи, что тебе стыдно за то, что ты устроил шум из-за какой-то дурацкой фотографии, потом скажи, что ты от всего сердца раскаиваешься. И наконец, можешь обнять меня и сказать, что это больше никогда не повторится.

Герман улыбнулся, первый раз за долгое время, и сказал:

– Мне стыдно. Я раскаиваюсь. Это не повторится.

Потом он встал, крепко обнял Тусю и тихо добавил: – Но это не дурацкая фотография.

Туся отпрянула от него, как будто ее ударило током. Она ощутила внезапный укол ревности. Она обижал ась на то, что Герман накричал, но до этого момента ни разу серьезно не задумалась, кто эта девушка в платье с матросским воротником, так похожая на нее.

– Не дурацкая? – с вызовом переспросила она.

– Не дурацкая, – твердо сказал Герман.

– Тогда убирайся к себе, – Туся указала на дверь, – рассматривать свою любимую фотографию.

– Не будь смешной, – ласково сказал Герман. – Когда я все тебе объясню, тебе будет стыдно.

– Не будет, – упрямо сказала Туся. – Но все равно объясни.

Они пошли на кухню, сели на диван, и Герман взял ее за руку. Когда он находился рядом, касался ее или смотрел вот так, как сейчас, Туся была готова простить ему все на свете. В такие моменты ей казалось, что она – на борту космического корабля, ее плавно качает в безвоздушном пространстве, а весь остальной мир где-то там – далеко-далеко.

– Я тебя слушаю, – как можно строже сказала Туся.

Она не хотела, чтобы Герман догадывался о той власти, которую над ней имел.

И он начал свой рассказ.

Оказалось, что девушка со снимка – ее звали Ната – училась с Германом в одной школе. Их любовь началась банально: Ната не успевала по математике, и Герман взялся ей помогать. Когда они стали встречаться, в это никто не мог поверить – Герман был победителем многих олимпиад, ему пророчили блестящее будущее, а Ната часто прогуливала школу, и учителя не сомневались, что в десятый класс ей не попасть.

– Но я видел в ней что-то такое, чего не видели все они. Какое-то внутреннее свечение, – задумчиво проговорил Герман.

Туся почувствовала, что уколы ревности стали все настойчивее и больнее. Ведь она-то думала, что только у нее есть «внутреннее свечение», а оказалось, что Герман всем говорил эти слова.

– Из-за нее я поссорился со всеми: с родителями, друзьями, испортил отношения с учителями, продолжал свой рассказ Герман. Он как будто не замечал, что каждое его слово причиняет Тусе нестерпимую боль. – А все потому, что они считали, будто наши встречи плохо на меня влияют. Какая глупость! – воскликнул он. – Разве любовь может плохо влиять на человека!

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – спросила Туся, глядя ему в глаза.

Она не хотела его перебивать, но ей стали невыносимы эти откровения. Тому, кого любят, не станут рассказывать о прошлой любви, – в этом Туся была уверена. Или эта любовь еще не прошла?

«Если так хочется поговорить о прошлой любви, поговори с кем-нибудь другим, – хотела сказать она. – Я же молчу про Егора, про то, как безумно я его любила, а ведь тоже могла бы рассказать… В конце концов, это – свинство!»

– Подожди, Туся, – мягко остановил ее Герман. – Скоро ты все поймешь.

• Предыдущая
• 7/20
• Следующая