Король мечей - Стоун Ник - Страница 14

• Предыдущая
• 14/96
• Следующая

По пути разразилась гроза. Она не была похожа на обычные гаитянские грозы. Громыхало так, будто небо объявило земле войну. Полыхали молнии, сплошной стеной лил дождь. Убийцы отца остановили автомобиль у тротуара переждать ливень. Кармин посмотрел в окно, пытаясь увидеть, уносит ли дождь тело отца в море. Не увидел ничего и заключил, что отец был хорошим человеком.

Кармина привезли к дому матери. Она ждала его на пороге и сразу повела в ванную комнату. Там посередине стояла большая круглая металлическая ванна, наполненная горячей водой, сдобренной антисептиком «Деттол». Никогда прежде мать его не мыла, это всегда делал отец. Одежда Кармина была в крови. Мать приказала снять ее. Он сказал, что хочет ее сохранить в память об отце, но она взяла палку и рявкнула: «Делай, что я говорю! Теперь у тебя никого больше нет. Так что слушайся, иначе хуже будет. Снимай одежду и полезай в ванну».

Понимая, что деваться некуда. Кармин повиновался. С этого и началась тирания, которая не прекращалась до сих пор. Он раб, она хозяйка. Со временем мать становилась все могущественнее, а он слабел, превращаясь в ничтожество. Вернее, делал вид, что это так.

Вскоре они переехали в Майами — Кармину было восемь лет, — и воспоминания об отце переместились на периферию его сознания, куда он отступал, когда терпеть мать уже не было сил. Лежал ночью, смотрел в потолок и фантазировал, какой могла стать его жизнь, если бы тогда эти изверги не убили отца. Кармин знал, что их послала мать. Он создал свой маленький уютный мир, куда можно было убежать, когда унижение становилось нестерпимым. В этом мире его ждали интересные и радостные события. Он будет учиться, приобретет полезную профессию. А рядом отец и Лусита. Кармин часто думал о ней, очень хотелось знать, что с ней стало. Он не помнил, находилась ли она тогда с отцом или осталась в доме. Они ее тоже застрелили?

Его не переставала беспокоить судьба Луситы. И еще он желал узнать побольше об отце. Откуда он родом, чем занимался до того, как встретил его мать? Кармин даже не знал его имени. Мать ему так и не назвала.

Он попробовал пальцами воду в металлической ванне. Горячая, сильно сдобренная «Деттолом». Эта отвратительная вонь была у него навсегда связана с убийством отца. Собственно, и сама ванна тоже, которую привезли с Гаити. Смятые бока, проржавевшие ручки и винты, внутри все покрыто коркой серовато-зеленой, глубоко въевшейся грязи. Раньше Кармин мог в ней утонуть — мать однажды чуть так и не сделала, когда он захныкал, — теперь же ему и присесть в ней как следует было нельзя.

Мать всегда готовила для него очень горячую ванну. Чтобы усугубить мучения. Пользоваться нормальной ванной запрещала. Сама она обычно мылась в душе, но перед встречей с любовником принимала ванну. И это являлось событием. Она лежала в ней два часа. По краям ванны ставила свечи, наливала в воду приятно пахнущее масло, гасила свет и включала магнитофон с записью шумов моря.

Кармин услышал знакомые звуки: мать спускалась по лестнице. Цок-цок, цок-цок — отстукивали по ступеньками ее каблуки, а в такт им позвякивали два золотых медальона, болтавшихся на шее. К счастью, гроза прекратилась и исчез тик, так что теперь Кармину ничто не мешало изобразить на лице готовность к игре. Послушный и любящий двадцатидевятилетний сын счастлив видеть мать, явившуюся искупать его в ванне.

Она стремительно вошла, миниатюрная женщина, рост метр пятьдесят, без улыбки, без кивка, без единого слова, как обычно.

Красивой Эву Десамур вряд ли можно было назвать, скорее, эффектной, яркой. Великолепная темная кожа, без единого пятнышка, без единой морщинки, не считая маленькой оспинки под левым глазом. Высокий лоб, скуластое лицо, резко сужающееся к четкому заостренному подбородку, что еще сильнее подчеркивало ее рот с полными темно-коричневыми, опущенными к краям губами. Кармин никогда не смотрел матери в глаза. Боялся. Чуть раскосые, миндалевидные, немигающие, холодные, почти неподвижные и очень-очень черные, они взирали на мир с беспощадным безразличием, будто она уже знала его судьбу и смирилась с тем, что не сможет ее изменить. Еще характерная деталь — Эва была совершенно лысая. Кармин не знал, как она такой стала, естественным образом или намеренно. Он так и не смог набраться храбрости спросить, а догадаться невозможно. Она носила парики, у нее их был целый набор. Парики очень качественные, волосы выглядели настоящими. Черные, прямые, убранные в прическу, которая ей шла.

У Эвы был мужчина, постоянный. Но отношения у них несерьезные. Он приходил в гости раз или два в месяц, а иногда она исчезала на уик-энды. Кармин никогда не видел его, даже не слышал голоса и не знал имени. Эва называла его «мой», в смысле ее мужчина. Иногда Кармин слышал, как они занимались сексом. Всегда шумно и восторженно. Крики матери сливались с бычьим хрипом любовника под аккомпанемент поскрипывающих кроватных пружин.

— Раздевайся и полезай в ванну! У меня мало времени! — отрывисто бросила она. Они говорили друг с другом по-английски с самого приезда в Майами двадцать лет назад. Кармин научился английскому от черных ребят в своем районе, а испанский усвоил от кубинских детей, с которыми водил компанию. Его часто принимали за кубинца, и он не возражал, потому что в Майами признаться, что ты гаитянин, равносильно татуировке на лбу «шваль».

Кармин снял халат, повесил на крючок рядом с полотенцем. В ванной комнате было тепло, но на коже появились пупырышки. Он знал, что мать чем-то недовольна. Иногда она объявляла об этом сразу, но чаще любила подождать, придержать в себе, дать провариться и напитаться соком. И вскоре, накопив злобу, давала себе волю.

— Подойди! — остановила она Кармина, когда он собирался ступить в воду. — Повернись. — Сын безропотно повиновался. Он не стеснялся стоять перед ней голым. Мать видела его таким каждый день со дня убийства отца. — Что это? — Она показала на синяк в середине живота, по форме напоминающий цветную капусту.

— Меня ударили.

— Кто?

— Коп.

— Почему?

— Не знаю. — Он не рассказывал ей об официантке. Она предназначалась для другой Колоды, о которой мать не знала.

— Ты его спровоцировал?

— Конечно, нет.

— Где это случилось?

— Ну там, где я работал.

— Он видел, что ты работаешь?

— Вроде бы нет.

— Кто он? Как его фамилия?

— Он не сказал.

Мать свирепо посмотрела на Кармина:

— Коп был в форме?

— Нет. В штатском.

Эва подошла к нему вплотную и коснулась синяка. Он задержал дыхание, стало больно. Сэм приложил сюда пакет со льдом, но это не помогло.

— Он забрал семена?

— Нет. Я положил их в кухне. — К счастью, Сэм заказал много калабарских бобов. [14]Если бы Кармин их не принес, то последовал бы дикий припадок невиданной силы, потому что завтра нельзя было бы провести обряд.

Эва уперла нос в синяк и глубоко задышала, втягивая воздух через ноздри. Затем закрыла глаза, задержала дыхание, откинула голову и несколько раз слабо качнула ею из стороны в сторону, причмокивая, словно пробовала что-то на вкус. Наконец открыла глаза и выдохнула. Ее и без того злое лицо стало совсем мрачным.

— Этот коп пьет, — произнесла она. — И он принесет нам неприятности. Большие.

— Как?

— Пока не знаю. — Эва опять зло глянула на него. — Теперь залезай в ванну.

Когда Кармина привезли после убийства отца, мать вымыла его и с тех пор делала это каждый вечер ровно в шесть часов. Это было какое-то извращение — мыть взрослого мужчину, но кто он такой, чтобы ее останавливать? И пожаловаться некому. Кармин пробовал протестовать лет в девятнадцать, но мать заявила, что имеет право мыть сына в любом возрасте. Ему оставалось лишь повиноваться.

Было горячо, как всегда, но Кармин уже привык. Как и к жесткой щетке, которой мать его мыла. Щетку Эва купила много лет назад, и за два десятилетия ее щетинки обросли кальцием настолько, что превратились в сталагмиты, которые прочерчивали на коже Кармина тонкие болезненные линии. Его спина и грудь были покрыты бледными переплетающимися шрамами. Когда на них падал свет, то казалось, будто торс Кармина закутан в легкую влажную паутину.

• Предыдущая
• 14/96
• Следующая