Приют - Макграт Патрик - Страница 43
- Предыдущая
- 43/55
- Следующая
Они пошли дальше и в конце концов оказались на месте пикника с наветренной стороны холма. На невысоком плоском выступе скалы Хью Гриффин и остальные стали раскладывать еду и расставлять напитки. Дети разбились на маленькие шумные группы, а взрослые собрались вокруг Гриффина и наливали из термосов горячий чай. Поднялись крики и смех, когда внезапный порыв ветра сорвал со скалы и унес какую-то карту. Стелла отошла в сторонку и через минуту-другую заметила возле себя Чарли, молча жевавшего сандвич. Он спросил, не хочет ли она есть. Стелла покачала головой. Потом поинтересовался, хочет ли она взглянуть, что находится по другую сторону холма, она ответила – да.
Вскоре они отошли далеко от остальных. Чарли стал спускаться по крутому склону к болотцу у подножия, по краям которого густо рос бурьян. Стелла последовала за ним и села на землю чуть повыше. Ощутила первые капли дождя. Чарли крикнул ей, что там, кажется, есть тритоны. Стелла уронила голову на колени и закрыла лицо руками. На сей раз ей было очень скверно. Внутри у нее проносились черные волны. Земля под ней колебалась. Она подняла голову – воздух оказался насыщенным мелкой черной пылью, похожей на графитную. Это начинался дождь. Она видела словно с громадного расстояния сквозь густую завесу темное болотце с бегущей по воде рябью, с сеющимся на нее дождем и Чарли, шлепающего по краю среди высокой травы. Достала сигареты и, прикрывая ладонью от ветра пламя зажигалки, закурила. Чарли пытался поймать что-то у берега, но это что-то ускользало. Стелла смотрела на него молча, бесстрастно и курила. Мальчик попытался схватить ускользавшее от него существо и потерял равновесие. Воздух был темным, дождь лил уже сильнее, ужасающие колебания земли почти прекратились, и Стелла ощущала ползущее онемение, которое всегда наступало в этих случаях. Чарли был уже на более глубоком месте, колотил руками по воде и кричал. Что-то в его крике заставило Стеллу подняться. Она стояла на порывистом ветру, под дождем, сильно сутулясь, и несколько секунд смотрела на него. Затем отвернулась и поднесла к губам сигарету. Концы косынки неистово трепетали возле ее лица, черные волны почти исчезли. Она снова повернулась к болотцу, увидела поднявшуюся из воды голову и хватающую воздух руку, потом они снова скрылись. Стелла опять отвернулась и поднесла сигарету к губам. Она поддерживала ладонью локоть, поднимала руку ко рту прямо и жестко. Снова посмотрела на болотце, опять поднесла сигарету к губам и затянулась. Каждое движение было четким, обособленным, сдержанным.
Стелла не видела, как Хью Гриффин появился на склоне холма у нее за спиной, не слышала, как он закричал, видя, что она, покуривая, отвернулась, потом снова взглянула на болотце и отвернулась опять, а утопающий мальчик бился в воде. Заметила она его, лишь когда он быстро пробежал мимо нее сквозь дождь и с плеском ринулся в воду, продолжая кричать.
Дальнейшее Стелле запомнилось смутно. Она неподвижно стояла, когда Гриффин вышел из воды с Чарли на руках, положил его на землю и принялся откачивать. Потом по холму сбежали остальные, и о ней забыли в суматохе, пока детей усаживали в автобус, вызывали полицию и так далее. Одна из женщин дала ей чашку чая, набросила на плечи плед, и Стелла слышала, как она сказала кому-то, что миссис Рейфиел в шоке. В конце концов автобус уехал, прибыла полиция, Стеллу доставили в участок. Макс был уже там. После того как она выпила еще чая, он привез ее домой, дал таблетку, она легла в постель и заснула.
Проснулась она уже на другой день, и когда спустилась вниз, Мэйр сказала ей, что Макс в полиции и должен вернуться к обеду. Они молча сидели на кухне. Дождь продолжал лить.
– Какой ужасный случай, – сказала наконец Мэйр. – Ужасный.
Откуда ей знать, подумала Стелла. У нее ведь нет детей.
Когда Макс вернулся, Мэйр ушла. Он сел за стол и молча уставился на Стеллу. Потом спросил в полнейшем недоумении:
– Почему же ты не кричала?
Стелла нашла это смешным: Макс спрашивает, почему она не кричала.
– Ты не издала ни звука, – продолжал он тем же недоуменным тоном. – Не раскрыла рта.
Обычно им нужно, чтобы ты не раскрывала рта, но иногда они хотят, чтобы ты кричала, притом думают, ты знаешь, когда что от тебя требуется. Это смешило ее.
– Гриффин говорит, ты во всем виновата.
Молчание.
– Ну скажи что-нибудь, черт возьми! Не сиди истуканом, раскрой рот, расскажи, как это случилось! О Господи!
Макс попытался успокоиться.
– Сам не знаю, что говорю, – пробормотал он. – Травматическая реакция; с тобой то же самое. Еще день-другой мы не сможем прийти в себя. Лучше молчать.
Макс несколько секунд тер лицо, потом снова обратил на Стеллу страдальческий взгляд.
– Почему ты не кричала? – прошептал он.
– Почему вы не кричали, миссис Рейфиел, видя, что мальчик в опасности?
Стелла побывала в полицейском участке и там тоже не смогла ответить на этот вопрос.
В последующие дни сочувствие полицейских улетучилось, поскольку Хью Гриффин настойчиво утверждал, что, когда вышел на склон холма, Чарли был в воде, пронзительно кричал, а его мать безучастно стояла, покуривая сигарету. Она не пыталась ему помочь, говорил Гриффин, хотя мальчику явно грозила смертельная опасность, и подними она тревогу, его можно было бы спасти, хотя потом это поставили под сомнение, учитывая расстояние между вершиной холма и болотцем. Однако полицейских ужаснуло, что она не издала ни звука, не двинулась с места. Когда они это поняли, отношение к ней изменилось – теперь она стала матерью, которая смотрела, как тонет ее ребенок, и не пыталась его спасти. Это противоестественно, говорили они. Бесчеловечно. У них это не укладывалось в голове; она совершенно бесчувственная, говорили полицейские, она не женщина, она чудовище. Или безумная.
Она была безумной. Чем еще можно объяснить случившееся, если не безумием? А в объяснении это нуждалось – ребенок погиб; она была либо чудовищем, либо сумасшедшей. Поначалу ее хотели обвинить в непредумышленном убийстве, взяли под стражу, снова посадили в камеру. Она чувствовала себя онемелой, опустошенной, совершенно обособленной от той женщины, которую водили из помещения в помещение, допрашивали снова и снова и которая никак не могла сказать им того, что они хотели знать. Она наблюдала, как переносит эти странные дни, наблюдала за собой как изнутри, из какого-то забаррикадированного убежища в глубине ее психики, так и из некоей точки в нескольких футах над головой и чуть в стороне.
В это время я приехал повидать ее. Стелла не ждала встречи и, увидев меня, ощутила робкое шевеление какого-то чувства – впервые за много дней. Меня проводили к ней в камеру, и я постарался в меру своих сил донести до нее свои сочувствие и озабоченность.
– Дорогая, несчастная девочка, – сказал я, и этого оказалось достаточно. Хлынули слезы.
Стелла сказала, что тут смогла наконец расслабиться, ни о чем не думать, только спать, видеть сны, плыть по течению, потому что теперь ей давали таблетки и никто ничего от нее не требовал. Смогла рассказать мне, что видела там, в воде. Я не удивился. Не удивился и тому, что с тех пор, как видел ее в последний раз, она прибавила в весе, волосы ее стали жидкими, а под глазами появились темные круги, однако кожа оставалась такой же белой, как и раньше; она по-прежнему была красавицей и вместе с тем глубоко несчастной женщиной. Мои визиты стали для нее главным событием дня и помогали легко переносить остальное время. Были еще разговоры с разными людьми; я при них присутствовал. Была явка в суд; я принял меры, чтобы Стелла перенесла это как можно легче. Она не пыталась понять, что с ней происходит, и всецело полагалась на меня. Однажды я спросил, хочет л и она, чтобы я продолжал заботиться о ней.
– Конечно, – ответила Стелла с легкой тревогой. Зачем об этом спрашивать? Не собираюсь ли я покинуть ее?
Я сказал Стелле, что последует дальше. Ее придется отправить в больницу. Она больна, и я хочу ее вылечить. Хочет ли она, чтобы я лечил ее?
- Предыдущая
- 43/55
- Следующая
