Долина Виш-Тон-Виш - Купер Джеймс Фенимор - Страница 46

• Предыдущая
• 46/126
• Следующая

— Мы не сможем долго выдерживать эти атаки, — пробормотал солдат, — что-то надо срочно придумать, а не то мы пропадем. — Он замолчал, ибо вопль, от которого, казалось, дрогнул пол у него под ногами, возвестил, что двери проломлены и дикари проникли в цоколь башни. Обе группы на мгновение как будто растерялись при этом неожиданном успехе, ибо, пока одна стояла, онемев от изумления и ужаса, другая вовсе не праздновала победу. Но это бездействие быстро закончилось. Сражение возобновилось, при этом усилия нападавших подкрепляла уверенность в победе, тогда как сопротивление осажденных сильно походило на решимость отчаяния.

Несколько мушкетов были разряжены, как снизу, так и сверху, по промежуточному этажу, но толщина досок не позволила пулям причинить ущерб. Затем завязалась схватка, в которой соответствующие качества бойцов проявились особенно характерным образом. В то время как индейцы увеличивали свое преимущество внизу с помощью всех уловок, известных по войнам дикарей, молодые люди сопротивлялись с тем отменным умением и проворством владения оружием, которые отличают жителей американского пограничья.

Первой попыткой нападавших было поджечь пол нижнего помещения. Чтобы осуществить это намерение, они швыряли в цоколь пучки соломы. Но, прежде чем успел заняться пожар, вода превратила горючий материал в черную, дымящуюся кучу. Однако дым почти достиг того, чего не сумело добиться пламя. В самом деле, так удушливы были облака дыма, поднимавшиеся сквозь щели, что женщинам пришлось искать укрытие в мансарде. Здесь пробоины в крыше и слабый сквозняк избавили их до некоторой степени от этой досадной напасти.

Когда индейцы обнаружили, что владение колодцем дает осажденным средство для защиты деревянных конструкций изнутри, они попытались перекрыть воду, захватив силой проход в круглую каменную шахту, через которую вода подавалась в комнаты наверху. Эта попытка потерпела неудачу благодаря расторопности молодых людей, которые быстро проделали отверстия в полу, откуда посылали верную смерть находившимся внизу. Может быть, никакой другой момент наступления не был более упорным, чем тот, что сопровождал эту попытку, и ни атакующие, ни атакуемые по ходу нее не понесли больших потерь. После долгого и жестокого сражения сопротивление оказалось успешным, и дикари прибегли к новым планам, стремясь добиться своей безжалостной цели.

В первые минуты вторжения, рассчитывая пожать плоды победы, когда гарнизон будет подавлен более надежно, большую часть обстановки жилых помещений захватчики разбросали по склону холма. Среди прочих вещей из спален вытащили около шести или семи постелей. Теперь они были пущены в ход как мощные орудия штурма. Их поочередно бросали в еще пылавший, хотя и слабо, огонь в цоколе блокгауза, откуда они посылали вверх облако невыносимых испарений. В эту трудную минуту в блокгаузе послышался страшный крик о том, что колодец пуст! Ведра поднялись такие же порожние, какими их опустили вниз, и были отброшены в сторону как уже бесполезные. Дикари, казалось, сознавали свой перевес, ибо воспользовались смятением, возникшим среди осажденных, чтобы подпитать умирающее пламя. Огонь жадно полыхнул, и менее чем в минуту его языки стали слишком грозными, чтобы их можно было сбить. Вскоре стало видно, как они играют на досках этажом выше. Коварная стихия вспыхивала то здесь, то там, и вскоре пламя уже кралось по наружной стороне раскаленного блокгауза.

Теперь дикари знали, что захват ими здания обеспечен. Крики и вопли возвестили о свирепой радости, с которой они стали очевидцами своей неминуемой победы. Однако было нечто необычное в мертвом молчании, с которым жертвы внутри блокгауза ожидали своей участи. Вся наружная сторона здания уже была объята пламенем, а изнутри не исходило никакого признака дальнейшего сопротивления или просьбы о пощаде. Противоестественное и пугающее молчание, царившее внутри, постепенно передалось тем, кто находился снаружи. Вопли и победные выкрики прекратились, и только треск пламени или падение балок в прилегающих зданиях нарушали страшную тишину. Наконец в блокгаузе послышался одинокий голос. Его тон был глубоким, торжественным и молитвенным. Свирепые существа, окружившие пылающие постройки, подались вперед, чтобы лучше слышать, ибо их острый слух уловил первые донесшиеся звуки. То был Марк Хиткоут, изливавший душу в молении.

Молитва была пылкой, но твердой, и хотя произносимые слова оставались непонятны находившимся снаружи, они достаточно знали обычаи колонистов, чтобы понять, что то был вождь бледнолицых, общавшийся со своим Богом. Отчасти в страхе, а отчасти в сомнении по поводу того, что могло стать следствием столь таинственного общения, смуглая толпа отошла на небольшое расстояние и молча следила за процессом разрушения. Они слыхали странные рассказы о могуществе Божества захватчиков и, поскольку их жертвы как будто неожиданно отказались от известных средств спасения, они, казалось, выжидали, а может, и на самом деле ждали какого-нибудь необычайного проявления силы Великого Духа пришельцев.

Однако какого-либо признака жалости или смягчения беспощадного варварства войны никто из нападавших не выказал. Если они вообще думали о бренной судьбе тех, кто еще мог быть жив внутри пылающих домов, то лишь с мимолетным сожалением, что упорство обороняющихся лишило их славы с триумфом принести в свои селения привычные кровавые символы победы. Но даже эти особые и глубоко укоренившиеся чувства были забыты, когда размах пожара сделал надежду на это удовольствие вовсе несбыточной.

Кровля блокгауза снова вспыхнула, и при свете, проникавшем сквозь бойницы, было отчетливо видно, что внутренние помещения охвачены огнем. Пару раз оттуда донеслись приглушенные звуки, словно женщины исторгали подавленные крики. Но они прекратились так внезапно, что слышавшие их остались в сомнении, не был ли это всего лишь плод их собственной возбужденной фантазии.

Дикари становились свидетелями многих подобных сцен человеческих страданий, но ни одной, когда бы смерть встречали с таким бестрепетным спокойствием. Просветленность, царившая в пылающем блокгаузе, внушила им чувство благоговейного страха. И когда здание превратилось в рухнувшую и почерневшую груду развалин, они старались обходить это место, подобно людям, боящимся мести Божества, знающего, как внедрить такое глубокое чувство смирения в сердца своих приверженцев.

Хотя крики победы снова были слышны в долине той ночью и хотя солнце взошло раньше, чем победители покинули холм, немногие из дикарей решились приблизиться к тлеющей груде, возле которой они стали очевидцами столь впечатляющего проявления христианской силы духа. И те немногие, кто осмелился подойти ближе, стояли вокруг этого места скорее с уважением, с каким индеец посещает могилы почитаемых людей, нежели с чувством жестокосердной радости, какой он, как известно, упивается в своей мести павшему врагу.

Непогода, о которой уже упоминалось на этих страницах, никогда не бывает долгой в месяце апреле. Охотники заметили перемену ветра даже прежде, чем вышли из зоны холмов, и хотя они были заняты слишком серьезным делом, чтобы обратить пристальное внимание на наступление оттепели, не один из молодых людей нашел случай заметить, что зиме по-настоящему пришел конец. Задолго до эпизода, когда предыдущая глава достигла кульминации, южные ветры смешались с жаром пожарища. Потоки теплого воздуха, сопровождавшие Гольфстрим, устремились на сушу и, проносясь над узким островом, который в этом месте образует выступающий кусок материка, всего за несколько коротких часов разрушили последние дышавшие холодом остатки владений зимы. Теплые, то ласковые, то стремительные потоки прихотливо пронизывали леса, заставляли таять снег в полях, и поскольку все одинаково ощущало благотворное влияние, оно, казалось, дарило обновленную жизнь и человеку, и зверю. Поэтому с наступлением утра долина Виш-Тон-Виш представляла собой картину, совсем не похожую на ту, что недавно предстала перед читателем. Зимы как не бывало, а когда начали набухать почки, согретые еще неустойчивым весенним теплом, человек, не осведомленный о событиях недавнего прошлого, не мог и предположить, что приход весны был прерван столь суровым образом. Но главная и самая печальная перемена произошла в рукотворных деталях пейзажа. Вместо тех простых и дышавших счастьем жилищ, которые венчали небольшую возвышенность, осталась лишь груда почерневших и обуглившихся развалин. Немногие грубо брошенные вещи домашней обстановки были разбросаны по склонам холма, и кое-где дюжина бревен частокола случайно уцелела от огня. Десяток массивных и мрачно смотревшихся печных труб торчал из дымящихся куч. В центре развалин стоял каменный цоколь блокгауза, на котором еще держалось несколько унылых рядов бревен, похожих на уголь. В середине голая и лишенная опор шахта колодца вздымала свой круглый ствол как угрюмый памятник прошлого.

• Предыдущая
• 46/126
• Следующая