Девочка из нашего класса - Минутко Игорь - Страница 6

• Предыдущая
• 6/9
• Следующая

Утром проснулся, смотрю — в избе как-то светло и тихо. Кот Барин сидит на полу, умывается, дрова в печке трещат и пахнет блинами. Посмотрел в окно — оно замёрзло, ничего не видно. Тут Вовка прибежал, взъерошенный весь, щёки точно красные яблоки, а глаза так и бегают.

— Колька, вставай! — кричит. — Снег выпал. Страсть сколько. Уже дед Фёдор в район на санях поехал. Сегодня будем кататься. Ты знаешь, что я придумал? По дороге в школу расскажу.

Позавтракали мы, вышли с Вовкой на крыльцо. Свету сколько! Даже глазам стало больно: белое всё, сверкает, только избы тёмные. А снегу! Все дорожки замело, а на ёлках так килограммов по десять, наверно, на каждой ветке снегу лежит. И всё как будто новым стало.

Идём мы, а Вовка трещит, как сорока:

— Знаешь, Колька, я придумал к нашим саням руль сделать, и можно будет ими управлять: куда хочешь, туда и поезжай. Здорово, правда?

Я молчу, потому что не все Вовкины затеи гладко с рук сходили. Например, летом он из-за своей выдумки всё путешествие нам испортил. Решили мы на нашей лодке в Куйбышев ехать, на стройку: сначала по Упе в Оку, потом по Волге, ну, а там легко. Насушили сухарей, купили консервы (пришлось копилки сломать), даже маршрут начертили. Тут Вовка и придумал руль к лодке сделать. Прорубили мы дно, а дальше ничего не получилось: вода пошла. Мой отец узнал, и пришлось во всём признаться. Вовке-то что! Мне ведь попало! Потом все нас дразнили «путешественниками». А теперь — руль к саням!

Вышли мы на шоссе, до школы полтора километра осталось. Вдруг слышим: жалобно кто-то в кювете скулит. Подбежали, а там на боку пёс лежит. Чёрный, шерсть мокрая и вся в снегу, язык высунул и с него кровь капает. Смотрит на нас и, честное пионерское, плачет.

— Это его, наверно, машиной шибануло, — говорит Вовка, — видишь, вираж делала. Видно, задним крылом.

— Что же делать, Вовка? — спрашиваю.

Стоим молчим. Вдруг Вовка как подпрыгнет:

— Я придумал! Побегу за санями, и мы его прямо к вам.

— Это почему же к нам, а не к вам?

— Ты же знаешь, какая у нас тётя Нюра…

Правда, тётя Нюра у них злая: в прошлом году мы на их поросёнке катались верхом, так она нас хворостиной до самого ручья гнала. А поросёнок уже большой был. Что ему сделается?

— Ну, ладно, — говорю. — Давай к нам. — И вдруг вспомнил: — Вовка, а школа?

— Ну, что школа? Ну, опоздаем. Ты не бойся, что-нибудь придумаем. Так я побегу, а ты с ним сиди. Может, ему какая помощь нужна будет.

— А как ему помогать? — спрашиваю.

— Очень просто: делай ему массаж. Гладь тихо по пузу.

И Вовка убежал.

Легко сказать: гладь по пузу. А вдруг он укусит? Я его сначала по голове погладил. Пёс лизнул мне руку. Язык тёплый, шершавый. Тут мне его ещё больше жалко стало.

Скоро Вовка вернулся с санями. Положили мы на них собаку, а она ничего: молчит и смотрит на нас. Наверно, понимает, что мы её спасаем.

Поехали мы, а Вовка выдумывать начал:

— Вы?ходим мы пса и будем разным штукам учить. Сделаем его ищейкой или приучим санки возить. И будем мы с тобой, как на Севере, ездить на собаке.

— Так на Севере много собак, а у нас одна.

— Ну и что же? А мы ещё найдём.

Свернули мы с шоссе, а тут навстречу Митька Трубин. Увидел нас да как захохочет:

— Что же это вы, голубчики? Собак катаете? А в школу?

— Ничего ты не понимаешь. Мы его спасаем, он под машину попал, — говорит Вовка.

— Ах, спасаете? Оч-чень интересно!

И Митька опять как захохочет.

А мы поехали дальше. Только боязно стало: теперь Митька всем расскажет. Он вредный. Той весной на берёзе около Вовкиного дома грачиное гнездо разорил. Мы б ему за это дали как следует, да он с зареченскими дружит, а нам мимо них в школу ходить.

Привезли мы собаку к нам, Вовка говорит:

— Давай её на кухню.

— На кухню? А мамка?

— Что мамка? Она в сарае, не увидит, а увидит — жалко станет.

Подняли мы легонько собаку — и на кухню. Положили около печи, а что дальше делать, не знаем. Пёс лежит, смотрит на нас и часто дышит.

Тут из комнаты Люська выбежала да как закричит:

— Собачка, собачка! — подошла и гладит её по носу.

— Молока бы ей, — говорит Вовка.

Пошёл я в сени, а в дверях мама.

— В чём дело? Почему не в школе? — И вдруг собаку заметила. — Что такое? Откуда притащили? Да ещё в кухню! Ах, вы!

Стали мы ей объяснять да просить — не помогает. Требует, чтобы собаку на улицу выбросили.

Вдруг Люська как заревёт:

— Не надо собачку на улицу!

— Ну ладно, — говорит мама, — пусть до вашего прихода остаётся. А сейчас — марш в школу!

Тогда Люська здорово нам помогла.

…В школу мы пришли ко второму уроку. Только дверь в класс открыли, а Митька как закричит:

— Собачьи спасители!

А за ним все зареченские:

— Собачьи спасители! Собачьи спасители!

На перемене меня и Вовку подозвал Борис Ля-мин из девятого класса, вожатый нашего отряда, и сказал:

— После уроков — к завучу.

Сидели мы как на иголках: всё думали, что скажет Яков Михайлович. А тут ещё Митька да зареченские пристают.

Смотрим, на третьей перемене подходит к нам Тоня Батенко и говорит:

— Вы их не слушайте. И очень даже правильно, что вы собаку спасли. Вы её будете лечить?

— Будем.

— Коля, можно я к вам приду сегодня? Я собаке сахара принесу.

— Конечно, приходи.

Очень она хорошая, Тоня: добрая и красивая, косы длинные-длинные. И потом она умеет на рояле играть. Он у них даже есть, этот рояль. Тонина мама у нас пение преподаёт. Я у них бываю. У них дома здорово: книги везде и чучела всякие стоят, даже один медведь есть, рыжий, и, по-моему, когда он жил, то был добрый. Один раз Тоня поиграла на рояле и мне предложила. Ну, я пробовал, пробовал — ничего не выходит. А Тоня говорит: «Ты смотри на ноты». Я смотрю, а там на листе какие-то крючки да колечки. Разве что-нибудь поймёшь? А с Тоней мы вообще дружим. Летом я и Вовка ей в саду так гамак приделали, что она только ахнула. Хорошо, что Тоня за нас с Вовкой.

После уроков пошли мы к завучу, Якову Михайловичу, и всё ему рассказали. Его разве обманешь? Он смотрит на нас, будто уже знает всё. Говорим мы, а он молчит. А под конец сказал:

— Урок-то пропустили? Придётся вам по четвёрке за поведение поставить. — И тут Яков Михайлович улыбнулся, а может, мне только показалось. — А с собакой что же собираетесь делать?

— Лечить будем, — говорит Вовка.

Теперь Яков Михайлович уже точно улыбнулся:

— Ну, что ж, лечите, а как ваш больной поправится, так мне доложите.

Больше он ничего не сказал. И зачем ему знать, когда у нас собака поправится? Мы с Вовкой так и не поняли.

Решили мы назвать собаку Дозором и считать её общей, а хозяином уж потом кто-нибудь станет, кого Дозор больше полюбит.

Из школы шли поздно: уже с электростанции свет дали. А снег всё идёт и идёт. Хлопьями. Большими. Летят хлопья, белые все, а когда мимо освещенного окна пролетают, так сразу делаются тёмными. Почему это?

Вовка опять какие-то планы строить начал, а я всё про Дозора думал. Как с ним быть?

Пришёл домой — и на кухню. Смотрю, Дозор лежит на подстилке, живот у него туго бинтом перевязан, сбоку миска с молоком стоит. А на скамейке сидит мама и Захар Данилыч, наш ветеринар. Это его мама позвала. Она хоть и кричит на нас иногда, а так очень даже добрая, ласковая.

Захар Данилыч протянул мне бумажку и говорит:

— Сбегай в лабораторию, порошки получишь. Три раза в день давай их псу, в суп или в молоко всыпай. А завтра мы его в гипс положим: два ребра у него сломаны.

Я хотел побольше спросить, как лечить Дозора, да где тут! Мама и Захар Данилыч заговорили о своих телятах и коровах, о силосе, о прививках от какой-то такой болезни, что и не выговоришь. А когда они об этом говорят, к ним лучше не подступаться.

• Предыдущая
• 6/9
• Следующая