Пионеры, или У истоков Саскуиханны - Купер Джеймс Фенимор - Страница 44

• Предыдущая
• 44/107
• Следующая

Это веское заключение, исходившее от столь важной особы и произнесенное с такой внушительностью, убедило всех спорщиков — ибо зрители разделились на две партии и уже сильно горячились, — кроме самого Кожаного Чулка.

— А по мне, — сказал он, — следует спросить мнения мисс Элизабет. Я видывал случаи, когда воины не знали, что делать, а скво давали им дельные советы. Если она скажет, что я проиграл, спорить больше не буду.

— В таком случае, я объявляю, что на этот раз вы проиграли, — объявила мисс Темпл. — Заплатите еще шиллинг и стреляйте снова, если только Брам не согласится продать мне индюшку за доллар. Я была бы рада спасти жизнь бедной птицы.

Это предложение никому не понравилось — слишком велик был азарт, которому поддался даже Брам. Билли Керби начал готовиться к новому выстрелу, а Натти отошел в сторону, недовольно бормоча себе под нос:

— Как индейские торговцы перестали приходить в эти места, в поселке не купишь ни одного хорошего кремня, а пойдешь сам искать огненный камень по долинам ручьев, глядь — так вся земля уже перепахана! Oxo-xol Дичи все меньше становится, и, значит, порох и кремни должны быть наилучшими, да не тут-то было! Достается тебе одна дрянь. Ну, а все-таки надо сменить кремешок, Билли Керби в такую цель вовек не попасть, уж я-то знаю!

Лесоруб, казалось, отлично понимал, что теперь на карту поставлена его репутация меткого стрелка, и хотел во что бы то ни стало обеспечить себе победу. Он поднял ружье, но долго не стрелял, стараясь прицелиться получше. Кругом стояла глубокая тишина, которую не нарушал даже Брам. Наконец Керби спустил курок — и снова промахнулся. Тогда сосновые заросли и вся лесная опушка вновь огласились торжествующими воплями негра, и случайный прохожий мог бы подумать, что слышит боевой клич целого индейского племени. Брам танцевал и прыгал, пока у него не начали подкашиваться ноги, — короче говоря, веселился так бурно, как умеют веселиться только простодушные негры.

Лесоруб пустил в ход все свое искусство, и теперь, разумеется, досада его не знала пределов. Сперва он тщательнейшим образом осмотрел птицу, утверждая, что задел перышки на шее, но зрители вняли жалобным призывам «не обижать бедного негра» и не поддержали его притязаний.

Убедившись, что птицы ему не получить, Керби повернулся к негру и сердито крикнул:

— Заткни свою пасть, ворона! Да где ты найдешь человека, который мог бы попасть в голову индюшки со ста ярдов? Дурак я был, что ввязался в это дело. Ну, хватит орать, и так ты наделал больше шуму, чем падающая сосна! Нет, ты покажи мне такого человека, а потом кричи, сколько тебе влезет.

— Посмотри-ка сюда, Билли Керби, и, когда они отойдут от индюшки, я покажу тебе человека, который попадал в цель потруднее, да еще отбиваясь от диких зверей и индейцев! — сказал старый охотник.

— Но ведь сейчас не наша очередь. Кожаный Чулок, — вмешалась Элизабет. — Быть может, другой ваш соперник хочет воспользоваться своим правом?

— Если вы имеете в виду меня, — сказал молодой охотник, — то я отказываюсь от новой попытки. Как я только что обнаружил, моя рука еще слишком слаба.

Элизабет внимательно посмотрела на него и, заметив на его щеках легкий румянец, поняла, что он стыдится своей бедности. Она не стала больше настаивать, и старый охотник вышел на линию стрельбы. В свое время Натти Бампо, несомненно, сотни раз метко поражал и врагов и дичь в куда более трудных условиях, но ни к одному из тех выстрелов он не готовился с такой тщательностью. Он трижды поднимал ружье: сперва — чтобы прикинуть высоту цели, затем — чтобы рассчитать расстояние, и, наконец, когда он был уже готов выстрелить, птица, испуганная внезапной тишиной, вдруг быстро повернула голову и поглядела на людей.

Но вот Натти поднял ружье в четвертый раз и выстрелил. Оглушенные грохотом и растерявшиеся от неожиданности зрители не сразу поняли, попал он или нет, тем более что поляну заволок дым от выстрела. Однако Элизабет, увидев, как старый охотник поставил ружье прикладом в снег, разразился своим беззвучным смехом и стал хладнокровно готовить новый заряд, поняла, что он добился своего. Мальчишки кинулись к пню и высоко подняли убитую индейку — ее голова была почти начисто срезана пулей.

— Тащите ее сюда, — крикнул Кожаный Чулок, — и кладите к ногам барышни! Птица принадлежит ей, а я был, так сказать, ее помощником.

— И очень искусным помощником, — заметила Элизабет. — Таким искусным, кузен Ричард, что, по-моему, он заслужил ваше внимание. — Тут девушка на мгновение умолкла, а затем веселая улыбка исчезла с ее лица; слегка покраснев, она повернулась к молодому охотнику и сказала с милым смущением:

— Однако я попытала счастья, только чтобы полюбоваться прославленным искусством Кожаного Чулка. Не согласитесь ли вы, сэр, принять эту птицу в знак того, что вы не помните обиды? Ведь, если бы не ваша рана, вы могли бы сами завоевать этот приз.

По лицу молодого человека было невозможно догадаться, какое чувство вызвало у него ее любезное предложение. Казалось, этот подарок был ему неприятен, но он не мог противостоять очаровательной настойчивости и ласковой улыбке Элизабет. Поклонившись, он молча поднял лежавшую у ее ног индейку, но и после этого ничего не сказал.

Элизабет протянула негру серебряную монету, чтобы возместить ему убыток (после чего он снова расплылся в улыбке), и, обернувшись к своему спутнику, выразила желание вернуться домой.

— Погоди минутку, кузиночка, — ответил Ричард. — Я должен сперва установить возможность дальнейших недоразумений в подобных состязаниях. Господа, если вы изберете комитет, то я в его присутствии сегодня же набросаю точные правила… — Тут он негодующе умолк, почувствовав, что на его плечо — плечо верховного шерифа округа — фамильярно легла чья-то рука.

— Желаю тебе счастливого рождества, кузен Дик, — сказал судья Темпл, незаметно появившийся на поляне. — Если на вас будут часто находить припадки подобной галантности, сударь, мне придется строго присматривать за дочкой. Я могу только восхищаться изысканным вкусом человека, который считает подобные зрелища подходящими для женских глаз!

— Это все ее упрямство, Дьюк! — воскликнул шериф (упущенная возможность первым поздравить судью с праздником огорчила его куда больше, чем иного человека настоящая беда). — И должен сказать, я знаю, от кого она его унаследовала. Я повел ее посмотреть нововведения, но, чуть раздался первый выстрел, она со всех ног бросилась сюда, словно воспитывалась не в самом лучшем пансионе, а в казарме. Я глубоко убежден, судья Темпл, что такие опасные развлечения следует запретить. Впрочем, я почти уверен, что они уже запрещены законом.

— Что ж, сударь, вы теперь здешний шериф, и ваша обязанность — выяснить, так это или нет, — с улыбкой сказал Мармадьюк. — Я замечаю, что Бесс уже выполнила мое поручение, и, надеюсь, новость эта была вам приятна.

Тут Ричард поглядел на пакет, который держал в руке, и воскликнул, совсем забыв о своей недавней досаде:

— Дьюк, дорогой мой кузен! Давай отойдем в сторонку, я хочу тебе кое-что сказать.

Мармадьюк послушно отошел с шерифом на соседнюю полянку, и последний продолжал:

— Во-первых, Дьюк, позволь поблагодарить тебя за твое дружеское ходатайство перед губернатором и парламентом штата — я хорошо знаю, что без такого ходатайства не были бы приняты во внимание даже самые высокие заслуги. Но мы ведь дети двух сестер, мы ведь двоюродные братья, и ты можешь всецело мной располагать, Дьюк. Всецело! И все же, по моему смиренному мнению, за молодым товарищем Кожаного Чулка следует приглядывать. Он что-то чересчур любит индюшатину.

— Предоставь его мне, Дик, — ответил судья, — и я отучу его от этой склонности, удовлетворив его аппетит. Однако мне нужно с ним поговорить. Вернемся же к остальным.

• Предыдущая
• 44/107
• Следующая