В океане «Тигрис» - Сенкевич Юрий Александрович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/74
• Следующая

Карло грех упрекать, он нездоров, а со мной — хуже.

Встретился с частью команды, свободной от дежурства, рассказал о Хейердале, о «Ра», о «Тигрисе» — вот и вся моя работа.

Вечером в очередной раз говорил с Туром по радио, странно было слышать его голос в наушниках и воображать себе «Тигрис» среди волн, в темноте, еще более кромешной оттого, что рядом, в четверти километра — кондиционеры, камбуз и электричество.

Они — там, а я — здесь, и ничего не попишешь. Вернее, как раз попишешь, одно это и остается — марать бумагу. Или перелистывать вышеупомянутую книгу Хельмута Ханке, которую скоро поневоле выучу наизусть.

ХАНКЕ ИНФОРМИРУЕТ

В этой книге, среди прочих полезных сведений, обнаружилось следующее.

Существуют, оказывается, два понятия: оказание помощи и спасение. Если какое-либо судно выручит другое судно из беды, поможет, к примеру, сняться с камней или с мели — налицо «оказание помощи». Помощь считается оказанной, даже если спасатель, придя на радиопризывы, просто продержится некоторое время до устранения аварии вблизи терпящих бедствие.

«Спасение» — акция более серьезная. К ней прибегают, когда команда полностью утратила власть над своим кораблем и самостоятельно не может предотвратить катастрофу.

За то и другое полагается платить. О цене договариваются перед началом операции, флажными сигналами или по радио.

Максимальный размер вознаграждения равен трети стоимости корабля и груза. Из этой трети владельцы спасательного судна получают половину, капитан — четверть и экипаж — четверть.

Сказанное относится лишь к материальным ценностям; спасение людей — акт гуманности и производится в первую очередь, безо всякой торговли, хотя, как правило, спасенные находят способ отблагодарить спасателя приватно.

Таковы международные нормы, освященные вековыми традициями.

Спроецируем на них наш конкретный случай.

Мы определенно терпели бедствие и радировали об этом на всю округу. Допустим, речь шла пока не о «спасении», но уж об «оказании помощи» мы взывали откровенно. Шкипер дау, требуя платы, не нарушил морских законов: грабительская сумма, им названная, все же намного уступала максимальной.

Получается, что клеймить кувейтскую шхуну не за что и реплики насчет «пиратства» и «корсарства» — демагогия чистейшей воды. Есть установленный порядок, и есть чуждые сентиментальности морские волки, непреложно и обоснованно убежденные в том, что в море всякий отвечает за свои ошибки сам.

ВОЛЧОНОК

Ф. рассказывал: был у него приятель Славик, худощавый, низкорослый, с рыжеватой бородкой.

Славик был человек со странностями. Переменил за свои сорок лет массу занятий, работал и молотобойцем, и матросом на торговом судне, и воспитателем в детском доме, коллекционировал холодное оружие, сочинял повесть о знаменитом советском писателе-фантасте.

О жизни своей рассказывал туманно, намекал, что он потомок легендарных корсаров. Не пил, не курил, в компаниях держался замкнуто, отношения строил по принципу: «Мне — никто, и я — никому». Подарки тут же подчеркнуто отдаривал, пунктуально возвращал случайные копеечные долги.

В любительском яхт-клубе в устье Невы у Славика стояла яхта, старый, купленный по случаю звездник по имени «Пассат».

С ранней весны до глубокой осени Славик пропадал на «Пассате», неделями жил на нем, запасшись хлебом, салом и чесноком. Спускал кораблик на воду, оснащал его и надолго пропадал в Финском заливе, навещая то Петергофскую гавань, то острова под Выборгом, то сумрачные, необитаемые кронштадтские форты.

Яхтсменом он был превосходным, опытным, осторожным, «Пассат» слушался его, как резвая лошадка слушается своего бывалого седока.

Однажды Славик ночевал на форту. Пришел в лагуну заблаговременно, не спеша устроился и приступил к блаженному отдыху. А за полночь корпус его звездника вдруг загудел, как мандолина, по крыше рубки затопали чужие ноги — две другие яхты из того же клуба, неосмотрительно припоздавшие, неумело и суматошно становились в темноте на ночевку.

Их экипажи долго не могли угомониться и своим галденьем, гитарными переборами, хоровым исполнением песен Высоцкого изрядно досаждали дисциплинированному Славику. Но он не вмешивался, справедливо полагая, что он здесь такой же хозяин, как другие.

Проснулся он на рассвете — и наметанным глазом, по многим явственным признакам установил, что приближается изрядная непогода и надо убегать.

Он поднял стаксель и грот и сноровисто отшвартовался. На соседних яхтах еще спали, моряки, по всему видать, там собрались зеленые, никудышные, пижоны, а не яхтсмены. Отходя, Славик видел, как из рубки краснодеревой красавицы «Лены» высунулась чья-то всклокоченная голова…

Славик вернулся в город благополучно, на час опередив до сих пор не забытый ленинградскими старожилами августовский шторм. А «Лене» не повезло: спустя двое суток ее привели, ободранную и полузатопленную, на буксире.

Никакой вины за собой Славик не чувствовал. В море каждый отвечает сам за себя. Капитанам нечего лезть друг к другу с советами. Расторопен — молодец, нет — тебе же хуже.

Через год в сухопутном учреждении, где служил Славик, сложилась критическая ситуация. Возникла проблема выбора, и потомок корсаров, верный букве традиций, выбрал, струсил, предал друга…

НЕ БЫСТРЕЙ ПЕШЕХОДА

Только что повторил беседу о Хейердале для тех, кто в прошлый раз был на вахте.

Живу неприкаянно. В основном бью баклуши — то ли полпред «Тигриса», то ли лектор, то ли связной.

Игорь Антонович смеется: «Ты — заложник. Выйдут из строя машины «Славска» — выдам тебя разъяренной команде».

Шутка, если разобраться, не очень веселая.

Наш «Тигрис» не приспособлен для современных скоростей, буксировать его — значит плестись еле-еле. Так на «Славске» и поступают. Однако судовые двигатели рассчитаны на совсем другой режим, при 25 оборотах в секунду они глохнут, при 32 — вибрируют, вот и задача — держать не менее 27 и не более 32, интервал узок немыслимо, не говоря уже о там, что полного сгорания топлива в таких условиях не происходит и потом придется машину если не ремонтировать, то всю насквозь чистить и промывать.

Это мне объяснил Дед, то бишь старший механик «Славска» Николай Николаевич Умрихин. Объяснил, вздохнул и пошел в машинное отделение — проверять, какой ценой достается интервал.

Держу достоянную связь с Туром, сообщаю на «Тигрис» координаты, сводку погоды, обмениваюсь новостями. Похоже все это на телефонные звонки в соседнюю комнату или на кадры из «Волги-Волги», где гражданин Бывалов кричит из окна кучеру: «Гараж, я вам звоню, возьмите трубку!»

Поговоришь, выйдешь на корму, а «Тигрис» вот он, переваливает с волны на волну, и фигурки видны на палубе, и можно различить, кто чем занимается. Близок локоть, да не укусишь.

Сегодня уже 7 декабря. Вернее, не «уже», а «еще»: приблизимся к Бахрейну раньше, чем предполагали.

РАССТАВАНИЕ

8 декабря. Борт «Тигриса». Минувшее уже кажется сном.

Было условлено, что «Славск» подтянет нас к северной части острова, а дальше надо вызывать портовый буксир и идти за ним к островной столице Манаме.

В Манаме нас ожидали киносъемщики и эмиссары Би-би-си. Я попросил корабельного радиста Романа Липского вызвать их в эфир и от имени Хейердала передал наши планы. Нас заверили, что все будет в порядке, и предупредили, что судам под флагом СССР вход в порт запрещен.

Мне стыдно было глядеть в глаза Роману, как будто это я сам столь чудовищно негостеприимен и неблагодарен, хотя и ему, и всем остальным было ясно, что экспедиция тут ни при чем. Опять нам напомнила жизнь, что мы — не в сказочном блистающем мире, где единственными определяющими категориями являются дружба и доброта.

Подошел катер береговой охраны. «Славск» остановился, спустил мотобот, и через десять минут мы с Карло были у себя дома. Вернулись, как после долгой разлуки, даром что все эти дни терлись почти борт о борт. А «Славск» стоял по-прежнему рядом, он был уже далек, недоступен и как бы чуточку уже нереален.

• Предыдущая
• 22/74
• Следующая