В океане «Тигрис» - Сенкевич Юрий Александрович - Страница 49

• Предыдущая
• 49/74
• Следующая

Четыре дня как неделя

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

На заре, труся по палубе в трусиках, я заметил, что вода за бортом как будто изменила цвет, но не осмыслил этого факта, забыл о нем и юркнул в хижину досыпать. Вскоре, однако, услышал, что Карло зовет с мостика: «Детлеф, Детлеф!» — натянул джинсы и вылез снова.

Прямо по курсу чернела огромная гора, слева вздымались скалы, между скалами и горой открывался вход в глубокую бухту.

Переложили руль, стараясь отвернуть в океан, но парус хлопал и грозил выйти из-под контроля.

Поставили боковые кили — словно выпустили, торопя вираж, закрылки.

Нас было трое на спящем корабле. Мы работали синхронно, без суеты, с кивка понимая друг друга. «Тигрис» плавно чертил дугу, пока еще слишком пологую, успеть бы с маневрами.

Тут выскочил Норман. Он мгновенно впал в состояние «Я-За-Вас-Отвечаю». Завращал глазами, закричал истошно, как для сотенного экипажа: «Лево руля! В лагуну! Быстрей!»

— Что ты кричишь? — зло спросил Карло. — Мина тебе приснилась?

Норман разорялся вовсю, и чего больше было в его воплях, паники или игры в капитанство, я не мог, как всегда, разобрать.

К заспанному Туру он бросился с возгласами типа «Пожар».

— Мыс не обогнуть! Там камни! Влево, влево!

Почему влево, откуда камни, где он их нашел?

— Я вчера прочел в лоции.

Так бы и сказал сразу, без лишнего шума. А лучше предупредил бы с вечера, по-штурмански: будьте начеку.

Карло чертыхался, разрушая сделанное. Убрали кили, сняли с мачты топсель и повернули.

Втягивались помаленьку в каменный мешок: горы слева, горы справа и песчаная равнина посередке. Равнина была обитаема, виднелись домики, пальмы. Нас обогнала, треща мотором, дау. С нее махали руками, но не отзывались ни на английские, ни на арабские фразы.

Карло произнес, ни к кому не обращаясь:

— Взяли бы нас на буксир.

— Ни в коем случае. Никто не должен говорить, что нас втащили в Пакистан на веревке.

— Есть, сэр! — гаркнул Карло. — Вахту сдал! — и демонстративно ушел в хижину. В таком раздражении я, пожалуй, его еще не видел.

Берег медленно приближался. Детлеф и Асбьерн сели в «Зодиак», промеряли по нашему курсу дно; когда лот показал пять метров, решили бросать якоря.

Бросили, опустив грот, оба якоря, они поволоклись и зацепились. Нас тут же развернуло кормой.

Отвязали рулевые весла, приподняли их, подняли гуару, боясь, что поскребем днищем по мелководью. Якоря, кажется, держали крепко.

Огляделись.

Стоянка не очень удобная, в стороне от деревни, в полукилометре от берега, — куда принесло, там и встали. Тур, видимо, жалел, что не послушался Карло, но отступить пытался с почетом: события развиваются согласно плану, переход завершен самостоятельно, теперь возможна и корректировка. Надо ехать на берег, связываться с местными властями и договариваться о буксире. Пусть этим займутся Норман и Рашад.

Делегация отчалила, мы остались в настроении неопределенно-ожидательном, как пассажиры самолета, когда аэродромная команда медлит подать трап.

В хижине работало радио. Бахрейн извещал, что норвежское консульство в Карачи предлагает выслать навстречу «Тигрису» корабль; подтвердить получение информации мы не сумели, мы слышали, а нас — нет. Сказывалось отсутствие Нормана.

Через полтора часа, благополучно проводив делегатов, вернулся перевозчик Асбьерн, пообедал и опять уплыл — встречать.

Прошло еще полтора часа. И еще три.

В бинокль берег выглядел обжитым, но сонным и каким-то архаичным. Если не брать во внимание нескольких грузовиков, проползших вдали, то можно было подумать, что ты перенесся во времена шумеров: овцы пасутся, бредет караван верблюдов, люди одеты в экзотические одежды. Они, несомненно, видят нас, но не выражают эмоций: соломенная ладья вписалась в привычную им действительность, и только.

Ни катера, ни лодочки, и товарищи запропали, а уж вечер скоро.

Асбьерн возвратился на закате, сердитый. Не хотят — как хотят, перебьются, не маленькие. Начертал им на песке записку.

— А они прочтут ее в темноте? — сухо спросил Тур.

Пролетела к морю огромная стая черно-розовых фламинго, сплошным облаком закрыла солнце, и мы стали готовиться к ночи. Засветили лампы, проверили якоря, а ветер крепчал, и волны накатывали, и якорные канаты звенели, как струны.

Тур предупредил, что мы должны спать не раздеваясь, дежурить по двое и уложить самое ценное в водонепроницаемые мешки. Три варианта возможны: якоря начнут пахать грунт, и мы наедем на отмель, либо канаты оборвутся, и на ту же отмель вылетим с размаха, либо не случится ни того, ни другого, и безаварийно переживем эту штормовую прибрежную ночь.

Тревожила пропажа Нормана и Рашада. Не случилось ли чего с ними на незнакомой земле?

Но замерцали огоньки, не там, откуда мы ждали, а с моря, и затарахтел движок, и послышались голоса. К нам шла дау, с ее борта кричали, чтобы мы скорее ловили буксир, и Норман, конечно, размахивал руками и устраивал всеобщий аврал.

Как прилипчив ажиотаж! Не успев сообразить, что и для чего мы делаем, мы бросились привязывать трос, дергать якоря, они не поддавались, требовалось подтянуться кормой, с кормы дау зайти не могла — полчаса толкотни в темноте, криков, усилий, и капитан шхуны покинул нас, обещав навестить утром.

Рашад и Норман накинулись на еду и с набитым ртом выкладывали новости. Полуостров похож очертаниями на лопату. Штык ее — гористое плато, вдающееся в океан, а рукоятка — перешеек. Его ширина — около мили, по ту сторону — поселок, а в поселке рынок, смесь почты и полицейского участка и прочие блага. Туда они и сговорились буксироваться! Вокруг мыса, ни больше, ни меньше!

Норман, гордый проявленной инициативой, повествовал и ждал похвал, а нам открывалось, какую горячку пороли мы только что и какой опасности избежали.

Представим себе: шхуна тащит «Тигрис» вдоль скал, а ветер прижимной и волнение семибалльное. Трос обрывается, как это уже было в истории со «Славском». Нас выбрасывает на рифы, молотит, помощи ждать неоткуда. Вот и конец путешествию.

Хороши бы мы были, не окажись якорное железо умнее нас.

Карло в трапезе не участвовал, глядел волком, молча отправился на мостик, подальше от всех. Чуть выждав, я присоединился к нему.

Посидели, понаблюдали луну в рваных тучах.

— Уйду я от вас, ребята. Прямо в Карачи и уйду.

Заявление не содержало неожиданностей. Еще утром Тур сообщил по секрету, что у Карло намерения, печальные для «Тигриса» и губительные для него самого. Не впервой ему конфликтовать со спутниками, подобное же случилось в альпинистском лагере в Гималаях, на маршруте по следам Марко Поло он перессорился со всеми, включая собственного сына. Налицо линия поведения, о которой уже возникает крайне нежелательная для Карло молва.

Я слушал Тура и прикидывал, что можно сделать. Стресс есть стресс, так или иначе пар из котла вырвется. Попробую отжать предохранительный клапан. Скорее бы ночь.

— Чудак ты, Карло. Кто тебя обижает?

Хлынул ливень обвинений. Норман груб и некомпетентен, Норрис его поддерживает, Детлеф пляшет под их дуду Тур им троим потакает.

Терпеливо давал выговориться, сочувствовал, поддакивал и пытался исподволь внушить, что не надо возводить мелочи в принцип и брать в голову пустяки.

Не думаю, что убедил его; может быть, от чего-то отвлек, чем-то рассмешил, а в чем-то он, правда, со мной согласился.

Поживем — увидим.

Повторю неоднократно сказанное: стоянки для нас — горе. Взрыв неспроста произошел сегодня, накануне высадки, близ суши. «Береговая болезнь» — так бы я это назвал.

Написал и понял, что назвать — не значит объяснить. Да, действительно, на берегу мы другие, чем на воде, — а почему?

Может, потому, что в плавании наша жизнь монотонней? Меньше событий? Меньше ситуаций, когда надо быстро принять решение?

Что, в самом деле, вывело нынче Карло из себя?

• Предыдущая
• 49/74
• Следующая