В океане «Тигрис» - Сенкевич Юрий Александрович - Страница 65

• Предыдущая
• 65/74
• Следующая

Людям свойственно мечтать о несбыточном. Репортеру снится гениальный роман, которого он вовек не напишет, тихий семьянин скучает по жестокой любви, домоседа тянет в далекие страны.

Такой мечтой для части экипажа «Тигриса» в последний месяц была Сокотра.

Она виделась нам неким волшебным Буяном, оперным Леденцом, средоточием сказочных чудес. «Водопады, каньоны, пальмы», — перечислял Тур.

Заход на нее не предполагался. Более того, при первоначальном, экваториальном варианте маршрута он означал бы, что мы попросту сбились с курса. 12 марта в моем дневнике записано: «…если не сумеем свернуть влево (на юг), нас вынесет на остров Сокотру, что нежелательно».

Позже, когда победил вариант Красного моря, от координат Сокотры мы танцевали, как от печки: «Надо описать дугу на юго-запад и войти в Аденский залив немного севернее острова». И еще: «Мы уже на шестнадцатом градусе северной широты с минутами, а Сокотра — на пятнадцатом. Пора сворачивать».

Свернули и шли то быстро, то медленно, и дуга на карте все теснее прижималась к малому пятнышку суши. Это пятнышко значило для нас не больше, чем ограждающий знак, веха на фарватере: «Оставь меня слева», — но все-таки 2 марта Тур спросил:

— Юрий, как считаешь, не запастись ли на всякий случай разрешением зайти на Сокотру?

Отчего не запастись. Отправили через Москву ходатайство в Народно-Демократический Йемен. Хотя сознавали, что вряд ли разрешение пригодится. Зачем нам Сокотра? Потеря времени, прерванный марафон… У нас своя дорога. Увидим на горизонте голубые, как на полотнах Рериха, горы — и то ладно.

И вдруг случилось незапланированное. Горы выросли. Из голубых превратились в буро-зеленые. У их подножия сверкала, искрясь, акватория глубокой бухты.

В каком-то кинодетективе, кажется, польском, героиня попадает из арбалета в десятку. Ее восхищенно поздравляют. «Спасибо, — смущается она. — Я, правда, целилась в соседнюю мишень…»

Мы тоже целились в соседнюю мишень, но ветер и течение внесли поправку — словно подсмотрели наши тайные сны.

Что же мы, радовались?

Да, конечно, — как радуются роскошному пейзажу за вагонным окном. Дергать стоп-кран никто не помышлял. Любовались Сокотрой, как мимолетным виденьем, не ведая, что нам ее дарят. И тогда нас потихоньку стало к ней подталкивать, переводить с магистральных на местные, подъездные пути.

Ветер давал две возможности: ходить взад-вперед галсами, без надежды обогнуть близлежащий мыс, либо свернуть в прибрежные воды. Мы же уперлись в третью — верили, что проскочим, и спешно фотографировались на фоне острова, который якобы вот-вот уйдет за корму.

Убедившись, что не понимаем намеков, ветер откровенно затих.

Он затих в ту самую минуту, когда по радио из ФРГ сообщили: заход на Сокотру чреват осложнениями.

Вечерело. Взошла луна, окруженная гигантским кругом тумана. На берегу вспыхивал одинокий огонек: мигнет и погаснет. «Заметили нас и затаились», — делал предположение Тур.

ЧЕТЫРЕ ТЫСЯЧИ МИЛЬ

В тот вечер мы праздновали размен четвертой тысячи миль. Резвились, болтали, трунили над Норманом с его навигационной кривой, которая вон куда вывезла, но в нашем веселье было что-то от веселья мальчишек, без спросу залезших в чужой сад.

Утром берег маячил километрах в пятнадцати. Хорошо различались пальмы и поселок с коробками типовых зданий. Мы посмеивались: в какой из них нашим женам придется носить передачи?

Притворялись друг перед другом, что безмятежны, объявили выходной, ныряли, запечатлевали на пленке плавающих крабов, ловили без особого успеха корифен.

Бахрейн регулярно извещал, что ничего в наш адрес из Йемена не поступило. Мы в ответ докладывали: до берега семь миль… шесть миль… пять…

Стеснительно, как бы для смеха, примерились, нельзя ли улепетнуть. Гребли, ставили вспомогательные паруса, пытались — даже неловко вспомнить — буксировать «Тигрис» «Зодиаком», заранее зная, что шестью лошадиными силами нашу махину не колыхнуть.

Подул сквознячок от острова, но сразу спохватился, переменился и вновь принялся втягивать нас в бухту.

На закате увидели по борту, на краю неба темную полосу с островерхими пиками. За ближним мысом нас подстерегал дальний, за ним, наверно, еще — мы в ловушке, отогнать судно от суши в силах только южный ветер, а с юга горы, мы в их тени.

С темнотой поселок засиял огнями.

Развесили на вантах керосиновые лампы в знак того, что не прячемся. Мирно стрекотал бортовой сверчок. С плеском выпрыгивали из воды рыбины, крутили в воздухе бочку и падали на бок, плашмя, — метали икру. Три кита прошли между сушей и нами, большие и грациозные.

Не исчезало чувство тревоги.

На рассвете 16 марта палуба огласилась шутейными восклицаниями: «Как, ты еще на свободе?!» Берег был в трех

милях. Он доверчиво открывал нам все, что имел: хрупкую кружевную строчку прибоя, лимонную ленту песка. Ни рифов, ни отмелей, нас принимали по высшему разряду, а мы пугливо топтались в прихожей и оглядывались на дверь.

За завтраком Тур распорядился: фотоаппараты и кинокамеры — в ящики, ничего не снимать, дабы не лишиться того, что заснято. Начали сочинять слезную радиограмму моим московским шефам — помогите, разузнайте, поторопите, мы же никак в своих действиях не вольны! Эпистолярные упражнения прервал вопль Рашада:

— Корабль!

ПРИЧАЛИВАТЬ ИЛИ НЕТ?

Корабль шел к нам справа, со стороны океана. Приближаясь, он в соответствии с причудами морской оптики уменьшался в размерах и вскоре превратился в моторную лодочку типа дау. С лодочки несколько негров приветливо махали нам. Рашад и Эйч-Пи отправились навстречу на «Зодиаке», побеседовали, качаясь борт о борт, вернулись и доложили, рыбаки радушны, приглашают в гости, уверяют, что не возникнет никаких проблем.

Тур оценил обстановку мгновенно: Рашаду и Юрию пересесть на моторку, отбыть на берег и разведать ситуацию. «Есть, капитан!» Я ринулся в хижину собираться, Рашад поплыл к рыбакам уславливаться — и задал загадку: возвратился, отпустив лодочку восвояси.

Почему?!

Темно по сей день. Кто-то кого-то не понял.

Хуже всего, что из-за невразумительного поступка Рашада пришедшая было решимость опять нас покинула. Дау жужжала шмелем, удаляясь, а на мостике пылали дебаты: следует причаливать или нет?

Тур высказывался за берег.

Норман и Карло высказывались против берега.

Тур утверждал, что обстоятельства на диво благоприятны: гавань удобна, погода прекрасная, в кутузку, видимо, не посадят. Норман и Карло твердили в один голос: «Приставать не хотим».

Тур объяснял, что так или иначе без посторонней помощи нам отсюда не выбраться, надо фрахтовать буксир. «Хватит буксиров, — возражал Карло. — Древние шумеры буксировкой не пользовались».

Трудно одному спорить с двумя. Норрис отмалчивался, молодежь, напуганная ажиотажем Нормана, — подавно. Герман нес нечто дипломатически-несусветное, и нашим, и вашим, — дескать, теперь уйдем, а потом вернемся на Сокотру специально. Я — стыдно признаться — как воды в рот набрал. Удивительное безразличие владело мной. Если уж Карло на стороне штурмана, пусть будет как будет.

— Мы вызовем сюда судно с Бахрейна, — выкладывал Тур козырного туза. — Здесь идеальный пункт для рандеву с Би-би-си. Нам ведь нужны светильники для Красного моря!

Норман смеялся:

— Желаешь и Великобританию втянуть в международный скандал?

Вероятно, Мойры — богини судьбы— скорбно прислушивались к перепалке. И, вероятно, с отвращением молвили: «Глупцы! Мы дали им редчайший шанс встретиться с чудом, поднесли чудо на блюдечке, а они понапрасну чешут языком. Леший с ними!»

И поднялся крепкий северо-восточный ветер, именно такой, чтобы провести нас вдоль острова. Ветер нагнал волну, прибой разыгрался, пляжи стали негостеприимными — Сокотра запиралась на засовы.

— Так и пойдем, — удовлетворенно сказал Норман, хозяйским глазом окинул палубу, потрогал брасы и отправился надевать наушники.

• Предыдущая
• 65/74
• Следующая