Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами - Купер Джеймс Фенимор - Страница 20

• Предыдущая
• 20/119
• Следующая

— Вряд ли они это сделают без особой необходимости. Скажите, Бурдон, не подходят ли они к ольшанику, где мы спрятали свое имущество?

— Пока нет; однако они вдруг начали суетиться и вопить во все горло!

— Дай Бог, чтобы они не приметили что-то из наших вещей, позабытых ненароком. Стоит им увидеть оставленный ковшик или чашку, и они припустятся по нашему следу, словно ищейки, и это так же точно, как то, что мы — белые, а они — дикари!

— Честное слово, они почуяли виски! Они всем скопом бросились к навесу, — ишь как снуют туда-сюда! — да, нет сомненья, они чуют виски! Видно, часть пролилась, пока бочки катились вниз, а нюх у них достаточно тонкий, чтобы не почуять аромат, который для них не хуже благоухания роз. Что ж, пускай нюхают всласть — от запаха даже индей не опьянеет!

— Вы совершенно правы, Бурдон; но не принесет ли нам беду этот запах — ведь, почуяв виски, они скоро сообразят, что оно не растет в лесу само собой, как дубы или вязы?

— Я понимаю вас, Марджери, вы совершенно правы. Нипочем они не поверят, что виски растет в лесу, как ежевика или каштаны, тем более что это место называется «Склад Виски»!

— Больно сознавать, что семья заслужила такое прозвище и что об этом упоминают люди, называющие себя нашими друзьями, — медленно произнесла девушка, помолчав почти целую минуту, но в голосе ее звучала скорее печаль, чем упрек.

В одно мгновенье бортник оказался рядом с прелестной Марджери, стараясь добиться прощения горячими извинениями и самыми подкупающими выражениями почтительности и уважения. Обиженная девушка вскоре смягчилась; и после недолгого совещания оба пошли к лодкам, сообщить мужу и жене, что они видели.

— Все же виски и вправду оказалось нашим злейшим врагом, — сказал бортник, подойдя поближе. — Кажется, когда я выбрасывал бочки, часть содержимого вылилась, а у индеев нюх достаточно острый, чтобы они не унюхали любимый запах.

— Много им с того толку, — мрачно проворчал Гершом. — Из-за них я потерял это виски, так пусть они в наказание чуют и мучаются: запахом пьян не будешь. А я мог бы состояние сколотить, если бы довез эти две бочки до Форт-Дирборна, пока войска оттуда не ушли!

— Да уж, бочки-то ты бы туда довез, это точно, — сказал Бурдон, которого сожаления Гершома о супостате, едва не навлекшем нужду и разорение и на него самого, и на его семью, так раздосадовали, что он на минуту забыл о сцене под деревом с милой Марджери, — а вот что бы в них осталось — это другой вопрос. Одна из бочек, когда я катил ее к обрыву, была полупустая, кстати говоря.

— Гершома лихорадка треплет, вот он и принимает немного горячительного в новых местах, — вставила его жена, словно в оправдание, стараясь изо всех сил скрыть недостатки любимого человека, как это свойственно женщинам. — Виски мне нисколько не жалко; да и негоже добывать богатство, продавая виски солдатам, которым понадобится весь разум, что у них останется после выпивки. Но все же Гершому нужно иногда подкрепиться, и не стоило бы попрекать его каждой каплей, что он выпил.

К этому времени Бурдон опять понял, что проштрафился, и отступил, как говорится, на заранее подготовленные позиции, поклявшись в глубине души больше никогда не оказываться между двух огней в результате очередного грубого промаха при разговоре на эту щекотливую тему. Он наглядно убедился, что одно дело — вышучивать самого Склада Виски, говоря напрямик о его роковой слабости, и совсем другое — хотя бы малейшим намеком коснуться ее в присутствии женщин, которые переживали слабость своего мужа и брата с такой болезненной остротой — чего не ведал предмет их забот, уже давно махнувший рукой на все и окончательно оскотинившийся. Сменив тему, бортник заговорил о том, что им грозит в случае, если индейцы придут к выводу, который напрашивается сам собой, — а именно, что в хижине недавно были люди, раз после них остался свежий запах упомянутого напитка. Всем было ясно, что он говорит чистую правду, но никто не сознавал полноты грозящей им опасности, кроме бортника. Он был лучше знаком с повадками индейцев, чем его спутники, и испытывал, исходя из собственного опыта, страх перед хитроумными индейцами. Поэтому он не преминул еще раз убедить своих новых друзей в необходимости быть бдительными.

— Я вернусь к дереву и посмотрю оттуда на дикарей, — сказал он в заключение. — Думаю, они уже разложили костер; с помощью подзорной трубы я попробую получше разобраться в их планах и настроениях.

Бортник направился к своему дереву, а Марджери, словно нехотя, пошла следом: девушку подгоняло горячее желание быть с ним и в то же время удерживала девическая застенчивость; но волнение и желание узнать поскорее все, даже самое худшее, в конце концов возобладало.

— Они разожгли громадный костер, и вся хижина изнутри словно высвечена иллюминацией, — сообщил Бурдон, успевший удобно пристроиться в кроне невысокого дерева. — Красные дьяволы так и вьются вокруг хижины и внутри; похоже, у них там готовится и рыба и оленина. Ага, вот еще охапка сухого хвороста полетела в костер: снаружи уже почти стемнело. Клянусь честью, да у них там пленник!

— Пленник? — воскликнула Марджери, и ее голос был полон сочувствия. — Надеюсь, это не белый человек?

— Нет, краснокожий, как и они сами, однако погодите, наведу трубу получше. Да, так и есть. Я был прав.

— Что так и есть? В чем вы правы?

— Вы помните, Цветик, как мы с вашим братом упоминали двух индейцев, навестивших меня на прогалинах? Один из них был потаватоми, а другой — чиппева. Первого мы нашли вскоре после того, как он нас покинул, мертвым и оскальпированным; а второй вон там, связанный по рукам и ногам. Он вышел к озеру, пробираясь в Форт-Дирборн, и, несмотря на всю свою ловкость и отвагу, угодил в плен к врагам. Ему сильно повезет, если они не узнают, что случилось с воином, который был убит неподалеку от моей хижины и остался сидеть под деревом!

— Вы думаете, что они отомстят несчастному за смерть своего собрата?

— Я знаю, что он служит нашему генералу в Детройте, а потаватоми состоят на службе у англичан. Уже одно это делает их врагами, да и в плен они его взяли по этой причине, я уверен; только не могу сообразить, как эти индейцы с озера могли узнать о том, что произошло миль за пятьдесят отсюда.

— А что, если эти дикари принадлежат к тому же племени, как и воин, которого вы называете Большой Лось? Разве они не могли узнать о его гибели и о том, от чьей руки он пал?

Бортника поразила живость ума девушки — ее предположение было очень разумно, хотя высказано с подобающей скромностью. Тайные пути, по которым вести разлетались в необитаемой глуши, частенько удивляли его; вполне вероятно, что отряд, обосновавшийся в хижине, как-то сумел прознать о гибели вождя, труп которого бортник видел своими глазами, хотя прошло совсем мало времени, чтобы весть успела распространиться. Однако против подобного предположения было одно обстоятельство: лодки прибыли с северной стороны, и бортник, немного подумав, сообщил об этом своей спутнице.

— Можем ли мы быть уверены, что это те же самые лодки, которые я видела сегодня после полудня? — спросила Марджери, быстро поняв, о чем идет речь. — Я видела, как две проплыли мимо, а за ними — третья; здесь же причалили четыре, а не три.

— Пожалуй, я готов с вами согласиться. Едва ли те лодки, что вы видели, — единственные каноэ на озере. Но кто бы ни были эти дикари, осторожность велит нам держаться от них подальше; тем более из-за того, что с Быстрокрылым Голубем, союзником американцев, они обращаются как с врагом.

— А что они сейчас делают, Бурдон? Собираются ужинать или пытают своего пленника?

— Пытки нынче вечером можно не опасаться. Они возбуждены, словно все еще чуют спиртное; но кое-кто готовит еду на костре. Я отдал бы все, что имею, милая Марджери, чтобы выручить Быстрокрылого! Для дикаря он славный малый и всей душой на нашей стороне в этой войне, о которой сам мне и рассказал.

— Неужели вы станете рисковать собственной жизнью, чтобы спасти дикаря, который убивает и скальпирует всех без разбору, как этот краснокожий?

• Предыдущая
• 20/119
• Следующая