Счастье за углом - Смит Дебора - Страница 21

– Тогда давай будем честными. Личное пространство Кэтрин Дин не является для тебя личным мотивом.

– Ваша честь, вы выбрали долгий путь к неверному выводу.

– Тогда просвети меня, какой же вывод верен.

– Если я смогу спасти ей жизнь, если рай действительно существует, а мой сын находится в раю, у меня появится шанс попасть к нему, когда я покончу с собой.

Тишина. И только аханье миссис Халфакр.

Бентон медленно опустил руку на молоток.

– Ты… видишь в Кэтрин Дин возможность заработать призовые очки у Бога?

Ну и что он ожидал услышать в ответ? Правду? Что я не верю в рай, не надеюсь когда-нибудь снова увидеть Этана и считаю Бога глюком обкурившегося человечества? Что я люблю Кэти? Люблю чистой и простой любовью. Женщину, которую никогда не видел. Нет, если я скажу об этом в суде, миссис Халфакр и ее знакомые сплетницы обгадятся. Я пожал плечами.

– У меня большой кармический кредит, расплачиваюсь, как могу. И мне очень хотелось бы вернуться к протоколу.

Бентон вздохнул.

– Миссис Халфакр, прекратите хвататься за сердце и начинайте печатать.

– Господи Иисусе, – сказала миссис Халфакр. – Мне не важно, что о вас говорят, мистер Меттенич. Если вы и сумасшедший, вы хороший сумасшедший.

– О, благодарю, – я галантно поклонился.

Бентон поднял молоток.

– Томас, ты оплатишь этим фотографам полную сумму ущерба, и я не могу отпустить тебя без общественных работ.

– Вы будете скучать по мне во время покера. Кто еще позволит вам выиграть?

– Ты только что подписал свой приговор. – Он поднял молоток. – Компенсация убытков, шесть месяцев условно, две недели исправительных работ на ферме.

Бум.

Так что я застрял на исправительных работах. Пайк был не из тех, кто позволяет преступникам легко отделаться. Тюрьма означала работу. И означала старомодную полосатую робу.

– Да уж, Томми, сынок, теперь ты точно «винтажен», – пропел он, когда я впервые вышел из камеры.

Став новым членом тюремной банды округа Джефферсон, я первым делом обсудил побег в кофейню «Лаки Бин» через дорогу от здания суда, расположенного в тенистом сквере крошечного городка Тартлвилль. Он стоял на каменистом берегу в верховье Руби-Крик, так что бóльшую часть года на главных улицах городка стоял холодный речной туман. Летом здесь было отлично, зимой холод пробирал до костей. Сейчас, весной, туман превращал мою дешевую хлопчатобумажную робу в подобие мокрой холодной перчатки. В апреле здесь слишком холодно для исправительных работ, связанных с водой, а полосатый комбинезон, липнущий к телу, просто унизителен. Я и два моих сокамерника – Берт, хронический мошенник, и Роланд, любитель превышать скорость, – дрожали и ежились на лесах, поставленных у входа в двухэтажный каменный особняк. Нас пытались исправить посредством отмывания каменных горгулий над входом в здание суда.

– Томми, сынок, а пройдись-ка еще раз по левому уху этой горгульи, – скомандовал Пайк со своей сухой и удобной скамейки под лесами. – Оно все еще зеленое. Выглядит так, словно у нее в ухе грибковая инфекция.

– Это же известняк, а поверхность данного камня очень пористая. Тут понадобится грунтовка.

– Я объясню это на заседании городского совета. Они обрадуются тому, что ты решил внести свой вклад в процветание города. Это доказывает, что наша исправительная система работает.

– Так что, мне теперь можно доверять? И можно отвести Берта и Роланда в кофейню, купить по чашке латте?

– По чашке чего? – не понял Берт, начищающий тряпкой каменный постамент горгульи.

– Кофе с молоком, деревенщина ты неотесанная, – объяснил Роланд. И потащил компрессор чуть дальше по лесам. – Мне нравится со вкусом мокко.

– Никто ни за каким кофе не пойдет, – сказал Пайк, делая мне страшные глаза.

– А вот мне интересно, – буркнул Берт. – Как так вышло, что на муниципалитете города с именем черепахи[9] вдруг оказались мартышки?

Роланд покачал головой.

– Это не обезьяны, придурок, это каменные демоны.

– Я баптист, так что для меня они обезьяны. Баптистские каменные обезьяны.

– Они горгульи, – тоном профессионала разъяснил я. – От старого французского слова gargoille. В средние века их использовали в качестве водостоков на крышах церквей. А сейчас они стали просто элементами декора.

– Ну ладно, – сказал Берт. – Но почему эта декоративная гадость торчит на муниципалитете города черепахи? Не лучше было бы вытесать здесь черепах?

– Тартлвилль был назван в честь чироки, придурок, – невежливо буркнул Роланд. – Моя бабушка была из чироки, она говорила, что до прихода белых людей здесь стоял Город Черепахи. Чироки очень уважали черепах. Они считали, что мир стоит на спине большой черепахи.

– Не говори этого баптистам. Они и на научные книжки плюются.

Роланд посмотрел на меня.

– А ты как думаешь, Меттенич? Мир развивался и эволюционировал, начался с «Бытия» или зародился силой большой черепахи?

Я слабо улыбнулся.

– Я верю в теорию хаоса. Иными словами, «дерьмо встречается».

Берт и Роланд заржали. Берт нацелился шваброй на «Округ Джефферсон», гравировку на арке, над которой сидели баптистские каменные обезьяны.

– Ну ладно, заумный янки, ответь на простой вопрос: в честь кого назван наш округ?

– Томаса Джефферсона, полагаю. Нашего третьего президента, известного архитектора.

– А вот и нет. Его назвали в честь Амоса Джефферсона. Нашего пионера и козовода, известного ловеласа. Три жены – причем одновременно – и девятнадцать детей. – Роланд свесился к Пайку. – Шериф, вы с Дельтой, случайно, не в родстве с Амосом?

Пайк хрюкнул.

– Все семьи, прожившие в округе Джефферсон дольше двух поколений, ему родня. Уиттлспуны, МакКендаллы, Нэтти – все. Все ему седьмая вода на киселе или вроде того.

Значит, и Кэти тоже, подумал я. Потомок Амоса Джефферсона? Возможно, сама судьба хотела, чтоб я понравился Кэти и местным козам.

– Козовод, да? – сказал я. – Значит, Бэнгер – потомок первых коз, которые жевали у пионеров первые телефоны?

Берт и Роланд засмеялись.

– Хорош трепаться, за работу! – прикрикнул Пайк. – Том, ты плохо влияешь на своих собратьев-преступников.

Я сосредоточился на больном ухе горгульи. Вода расплескалась о камень и намочила мне бороду.

– Если я не могу послужить примером, хоть поработаю предупреждением.

Пайк не рассмеялся. Он не верил в теорию хаоса и личные мотивы. Я попал в его черный список.

Закончив оттирать горгулье ухо, я выключил свой компрессор. Берт и Роланд продолжали трудиться.

– Томас, – позвала Дельта.

Я свесился с края лесов. Она и Долорес Кайе стояли внизу и с гордостью на меня смотрели.

– Я принесла тебе и остальной банде немного черничного пирога. Лог Сплиттер Герлз продали мне последние банки черники с их прошлого урожая. Все в твою честь.

Роланд и Берт ухмылялись мне.

– Ну ты мужик! – прошептал Роланд. – Эти лесбиянки с кем попало ягодами не делятся, тем более последними.

– Спасибо, – крикнул я вниз. – Новости есть?

Дельта кивнула.

– У Кэтрин прошла лихорадка. Она справилась с инфекцией. Теперь ее возвращают из реанимации обратно в ожоговое отделение. Она сказала, что хочет еще бисквитов. И ни слова не говорит о муже. Мне кажется, кто-то или что-то ее взбодрило. Возможно, я расскажу ей о тех идиотах с камерами, которых ты отпугнул. Ей нужно знать, что где-то в мире есть место, где мужчины все еще готовы защищать честь женщин.

У Кэти прошла лихорадка. Кулак, сжимавший мое сердце, разжался. Я расплылся в улыбке.

Пайк и Дельта уставились на меня.

– Нет, ну ты глянь, – сказал Пайк. – У него есть зубы.

Дельта поставила тарелку с пирогом на скамью, ущипнула Пайка за щеку – не за ту, что на лице, а за ту, что пониже спины (она часто так делала, когда думала, что никто не видит), – и зашагала в сторону кофейни. Долорес Кайе улыбнулась мне лично. Представьте себе темнокожую, седоволосую, крепко сбитую тетю Беа[10] в грязных резиновых сапогах, растянутых джинсах и в футболке со слоганом: