Змей-искуситель - Смит Дебора - Страница 22

• Предыдущая
• 22/71
• Следующая

– Надеюсь, – ответил ему другой присяжный. – Он живет в моем доме. Настоящая мразь.

Хейвуд Кении начал заваливаться на сидящего рядом с ним пожилого негра. Старик отпихнул его от себя, проворчав:

– Грязный белый ублюдок!

– Что здесь случилось? – требовательно поинтере?совался судья.

Я посмотрел прямо в глаза Эдвине и собрался уже признаться в том, что сделал, когда заговорил старик?негр:

– Парень потерял сознание, ваша честь. Я все видел. Просто упал лицом вперед и вышиб себе зуб. Этот мо?лодой человек пытался его удержать, но не успел.

Судья внимательно посмотрел на меня, на старика, на Кении.

– Звучит убедительно, – сказал он и усмехнулся. – Могу констатировать, что это произошло с наиболее достойным такого поворота событий представителем прессы. А теперь тихо! Кто?нибудь проверьте у него пульс.

Эдвина прижала пальцы к шее Кении.

– Он жив.

– Очень жаль, – заявил старик.

Когда Кении пришел в себя, он неуверенно оглядел неприветливого судью, ухмыляющихся приставов, уп?рямого старика?негра, Эдвину и меня, поднял с пола свой зуб и больше не раскрывал рта. Но вскоре он нашел нас с Эдвиной в коридоре и сказал:

– Дайте мне время, и я достану и тебя, и Ала, и ва?шего ублюдка племянника!

Эдвина подняла бровь:

– Вы мне напоминаете колдунью из «Волшебника Изумрудного города». «Я доберусь до тебя, Элли, и до твоей собачонки тоже!» Я не понимаю, о чем вы говори?те, мистер Кении, но в следующий раз вам придется вставлять не один зуб. – С этими словами она схватила меня за рукав и потащила прочь, словно маленький бе?локурый трактор.

– Полагаю, настало время направить твою энергию в другое русло, – объявил Ал за ужином. – Эдвина сама может позаботиться о себе, а тебе пора заняться чем?то более конструктивным, чем избиение репортеров. В мире слишком много таких, как Хейвуд Кении, чтобы посвя?щать свое время исправлению их прикуса. – Произно?ся эту маленькую речь, Ал обнимал меня за плечи. – Пора тебя, приятель, запереть. В школе, – добавил он.

Я не мог этого вынести. Я никогда не ходил в школу больше пары месяцев кряду. А когда мы с матерью пере?ехали в Мексику, вообще не учился.

– К черту это дерьмо! – пробормотал я себе под нос после первой недели в школе. Я сел в автобус, идущий на южную окраину города, и, прибавив себе несколько лет, получил работу на мясокомбинате. Я обдирал туши. Когда Ал узнал об этом, он страшно рассердился.

– Ты солгал мне. Никогда больше не обманывай меня. Прости, приятель, но ты должен учиться.

– Мне незачем сидеть в классе и слушать учителей, которые нигде не были и ничего не видели, кроме соб?ственного дерьма. Ты не можешь превратить меня в обезьяну в клетке!

– Прежде чем высокомерие окончательно ослепит вас, мистер Обезьяна, сдайте несколько тестов, чтобы мы знали, сможете ли вы посчитать ваши собственные ба?наны.

Я сдал их чертовы тесты. Они не знали, что моя мать, когда была трезвая, всегда просила своих умных и обра?зованных друзей давать мне уроки. И потом, мне нрави?лось читать. У меня были хорошие наставницы, о чем я не собирался рассказывать Алу и Эдвине. Одна мамина подруга, профессор математики из университета Дель Соль, преподавала мне алгебру и тригонометрию, а потом переспала со мной. Мне было тринадцать, когда она сделала из меня мужчину. Клянусь богом, я знаю, как решать уравнения в постели! Некоторые уроки за?быть невозможно.

Итак, я сдал тесты, и все были крайне удивлены. Я был готов к обучению в колледже, особенно по мате?матике.

– У нашей обезьянки оказались неплохие мозги, – сказала Эдвина Алу, щекоча меня под рубашкой, слов?но проверяя, не растет ли на мне шерсть. – Так кем ты хочешь стать, мальчик?мартышка? – обратилась она ко мне.

– Понятия не имею.

– Ты и не будешь знать этого, разделывая коровьи туши.

– Я не похож на вас с Алом. Я не знаю, как можно спасти мир, работая у окружного прокурора.

– Ты даже не знаешь, как спасти коров!

Это было правдой, и тем не менее я получил аттестат об окончании школы, не отсидев ни одного часа в клас?се. Но я и слушать не желал о курсах подготовки в кол?ледж. Я работал на мясокомбинате, ни с кем не откро?венничал, копил деньги и в конце концов настоял на том, чтобы платить Алу и Эдвине ренту. Все это раздра?жало их невероятно, но все?таки я медленно зарабаты?вал их уважение – так же, как они зарабатывали мое. Я жил своей жизнью между их высокообразованными друзьями с изысканными интересами – и мрачным, за?литым кровью миром мясокомбината, где даже самые крутые из парней оставили меня в покое после того, как я выбил им пару зубов.

«Он неисправим, у него тяга к насилию и одиноче?ству, – говорили все Алу. – Твоя благотворительность обернется против тебя».

«Почему ты до сих пор держишь черепа койотов в ящике комода?» – нервно интересовались элегантные сестры Эдвины. Эдвина показала им мои трофеи без моего разрешения. В то время это показалось мне се?рьезным преступлением и надолго подорвало доверие к ней и Алу.

«Потому что это единственные родственники, кото?рым я могу доверять», – ответил я им.

Мне исполнилось семнадцать, и я все еще работал на мясокомбинате. У меня не было никаких планов, я совершенно не представлял, кем хочу стать. Ал и Эдви?на практически сдались и прекратили свои попытки сделать меня мягче или вежливее. Им не удалось убе?дить меня, что я узнаю, как примириться с самим собой, сидя на занятиях в колледже. Я скопил много денег, но тратить мне было не на что. Я лишь купил себе новую флейту и 35?миллиметровый фотоаппарат. Я снимал здания, коровьи туши, хорошеньких девушек и мужи?ков на конвейере мясокомбината, грозивших оторвать мне яйца, если я еще раз щелкну им в нос своим долбаным аппаратом. Это придало моему хобби оттенок опас?ности, который мне так нравился.

Но в глубине души я ненавидел себя и ту неуверен?ность, которая не давала мне возможности понять, где мое место. Когда?то я планировал спасти мир в память о моей матери. Но как это сделать? Где? Пока у меня ничего не получалось. Я постарался забыть о мелодра?матических намеках тети Софи, но мне хотелось узнать правду.

А потом нам позвонили.

Софи умирала и хотела увидеть меня.

И я пошел к ней.

Я сидел у ее кровати, а правнучка Софи бросала на меня испуганные взгляды, словно я мог причинить боль старушке. Наконец Софи взглянула на нее с максиму?мом отвращения, на которое еще была способна.

– Выйди из комнаты. Ты действуешь мне на нервы, – приказала она. – Ты что, думаешь, я боюсь Николаса? Не будь дурой.

Правнучка вздохнула и вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Мы с Софи смотрели друг на друга.

– Спасибо, – неохотно поблагодарил я.

– Мои четки висят у тебя в комнате на зеркале. Я спрашивала Александра, он мне об этом сказал.

Я сцепил руки на коленях.

– Вы говорили мне, что я должен верить в нашу семью. Три года я стараюсь, но так и не могу найти свое место в ней.

– Но ты хочешь его найти, не правда ли? Ты верен Александру и Эдвине. Все это видят.

Я пожал плечами:

– Они уживаются со мной, я уживаюсь с ними.

– Не слишком много, но все?таки лучше, чем ниче?го. Задай мне вопрос, который ты больше всего боишь?ся задать. Открой свое сердце.

– Что случилось на самом деле, когда моя мать жила здесь?

Софи помолчала, потом положила свою маленькую сухую руку на мою.

– Твою мать и Александра воспитывал отец, и они его обожали. Но он был очень строгим.

Я кивнул.

– Ал рассказывал мне о нем.

Я знал, что к тому времени, как Ал нашел меня, мой дед давно умер. Ал говорил, что он был потрясающим человеком. Его портрет висел на стене в гостиной. Ал говорил, что старику всегда хватало смелости защищать свои убеждения.

– Когда твоя мать убежала, все пытались ее найти, – продолжала Софи. – Ее двоюродные братья и сестры, бедный Александр и все остальные родственники. Они искали многие годы. Никто не мог понять, почему она решила, что у нее нет другого выхода, кроме как сбе?жать из дома и никогда туда не возвращаться со своим малышом. Подобные грехи легко прощаются добрыми людьми. А мы – добрые люди. Марджори все любили. «Так почему же она убежала?» – спрашивали все.

• Предыдущая
• 22/71
• Следующая