Тусовки 6»Б» - Матвеева Людмила Григорьевна - Страница 37

• Предыдущая
• 37/52
• Следующая

Сама Алла Персикова так много сил потратила на чтение, что не очень поняла смысл фразы. А когда до нее дошло высказывание про кошку, она залилась таким смехом, что Суворовна крикнула:

– Нельзя ли потише? Люди отдыхают!

В это время на другой дорожке Агата и Юлий Цезаревич встретились и обрадовались друг другу.

– Профессор, ты можешь дать срочное предсказание?

– Не вопрос. Но предупреждаю: если про Леху – не буду предсказывать.

– Почему? – растерялась Агата. Она хотела спросить как раз про Леху: где он сейчас, а главное – с кем? – Почему не хочешь сказать про Леху? Разве он такой сложный и непредсказуемый?

– Он примитивный и вполне предсказуемый. Но Леха мне надоел вот так, – Профессор провел ребром ладони по горлу. – А про надоевших предсказания бывают скучными и неполными.

– Поняла. Скучными и неполными.

Они пошли рядом по дорожке Хитрых обманов. Издалека доносился смех первоклассниц. Чирикали воробьи, выглянуло солнце. Мимо пробежал Кирилл, за ним – Кристина. Следом спешила гувернантка Бомбина.

– Бомбина, перестань нас преследовать, – говорил Кирилл, – мы – первоклассные сыщики, мы сейчас ведем оперативный розыск одного человека.

– Человека они ищут, сыщики первоклассные! – Бомбина догнала воспитанников и крепко взяла их за руки, – не каждый, кто учится в первом классе, такой уж первоклассный. Это – раз. Убегать от гувернантки глупо, все равно догоню. Это два.

– А в-третьих, твой Гриша надает нам по шеям. – Кирилл сказал это весело, без обид.

Тут пришел самый умный Гриша:

– Требуется мое вмешательство? – грозно спросил он, и воспитанники быстро ответили:

– Не требуется.

Самый умный обнял свою любимую Бомбину и при всем бульваре поцеловал ее в щеку. Суворовна, разумеется, зашипела:

– Вот молодежь! Целуются, главное дело! Мы такими распущенными не были.

Кутузовна засмеялась:

– Были, были.

– Мы были скромными! Никаких поцелуев себе не позволяли! Тем более в метро! Тем более – на бульваре, где отдыхают люди.

– А с Витей кто целовался в скверике? Витька был кудрявый, он свистел под твоим окном, и ты вылетала к нему.

– Витька – это была детская любовь. А у этих, сегодняшних, просто распущенность!

– Ага! – Кутузовна смотрела справедливыми глазами. – У тебя, значит, любовь. А у других, значит, пустяки и распущенность.

Пока они спорили, у Профессора и Агаты продолжался разговор:

– Ты, Профессор, слишком туманно говоришь, тебя не поймешь.

– Что тут не понять? Я прозрачный и ясный.

– Не совсем.

– Спроси что хочешь, я честно отвечу. Хочешь апельсин? – Он протянул ей апельсин, она опустила яркий апельсин в карман.

– Скажи, в кого ты влюблен?

– Это трудный вопрос, Агата. – Он мялся и молчал.

Она улыбнулась.

– Вот видишь, Юлий Цезаревич! Самый простой вопрос ты считаешь очень трудным. Говори прямо – в Юну влюблен? Я же тебя насквозь вижу.

– Ты так считаешь? В Юну. А почему твой придурок Леха лупит меня на всех дорожках? Скажи, Агата. Этот вопрос совсем легкий.

– Леха вообще вспыльчивый, – пробормотала она. – Он сразу бросается в драку.

– Без причины? Псих, что ли?

– Ну почему без причины? Леха не псих. Причина всегда есть. Влюбился – дерется и толкается. А если ревнует – опять дерется, обзывается. Толкается. В фильмах от ревности страдают и мучаются, а Леха не мучается, он просто влюбляется в другую девчонку. Представляешь, Юлий Цезаревич?

– Очень даже представляю. Подводим итог, а по-современному – резюме. Меня бьет, тебе изменяет. Ревность.

– Я же не виновата, что многим нравлюсь, – завела обычную свою волынку Агата. – Успехом пользуюсь у многих. Но ты же, Профессор, на меня не запал, правда?

Они сели на пустую скамейку.

Он молча отломил прутик и вывел на снегу рисунок. Похоже на репу, а может быть, это была свекла? Или редиска? Но скорее всего, это было сердце. Агата догадалась, что это оно, сердце. Редиска и репа не бывают пронзенными стрелой. А сердце бывает, и даже часто.

В конце аллеи Сложных отношений появился Барбосов, а с ним Надя-Сфинкс. Оля тоже подходила к скамейке, где сидели Агата и Юлий Цезаревич. Он быстро затоптал сапогом сердце, пронзенное стрелой, но Агата все же успела сказать:

– Влюблен, ежику понятно. Только не пойму в кого. В Юну? Или в другую девочку?

– Сам не пойму, – пробурчал Профессор. – Все девчонки красивые.

– Про что вы говорите? – у Нади-Сфинкса от любопытства вытянулась шея.

– Почему сидите вдвоем? – с подозрением спросила Оля.

Пришла Анюта балетная, такая тоненькая и легкая. И сразу сказала:

– Ты прав, Профессор – все девочки красивые. Но не все изящные, грациозные. Балет очень много дает фигуре.

– Говори понятно, – забурчал Барбосов, – грациозные еще какие-то. Я таких слов вообще не знаю, за всю жизнь не говорил и не слышал. Обошелся без них.

– Слушай, – обратилась Оля к Профессору, – ты можешь предсказать будущее вон той девочке? – Она кивнула на Юну, которая, как обычно, стояла в сторонке и все слышала, но не вмешивалась. – Юне предскажешь?

– Или слабо? – зашумели все.

– Выбираешь, кому предсказать, а кому нет!

– Нечестно! По именам предсказывай всем подряд!

– У каждого человека есть имя!

– И у животного есть имя! – под скамейкой уже лежал пес Степа.

Почему мялся и не раскрывал свою толстую таинственную книгу Профессор? Какая тайна была в его голове с хвостиком? Наконец он сказал:

– А может, Юна сама не хочет никаких предсказаний? Она не просит, а вы ко мне пристаете. – Он с надеждой взглянул на Юну, он даже подмигнул ей, приглашая в сообщницы.

– Почему же не хочу? Все хотят предсказаний, а я, значит, не хочу? Нет уж. Давай, Юлий Цезаревич, раскрывай свою книгу и говори мне всю правду, – произнесла Юна и насмешливо уставилась на Профессора.

А он по-прежнему молчал и не раскрывал книгу.

Ждать было скучно, и Надя-Сфинкс стала разглядывать на снегу остатки рисунка. Видно, Юлий Цезаревич не до конца затоптал сердце, пронзенное стрелой.

– Свекла! – предположил Барбосов.

– Редька, – решила Анюта балетная.

– Репа! – завопил Леха, он примчался, запыхавшись, и захотел быть самым догадливым, ведь обе девочки были здесь – красавица Агата и красавица Юна.

– Эх вы! – смеялась Агата. – «Репа», «Свекла»! Ничего не понимаете в человеческих великих чувствах. Это сердце! Сердце, пронзенное стрелой, вот что это такое!

– Любовь!

– Морковь!

– Не морковь, а сердце!

– Пронзенное стрелой, блин, – добавил Барбосов.

– Агата! Это ты нарисовала? – насели на нее девчонки. – Это твое сердце пронзили?

– За ней хвостом мальчишки бегают, а она страдает от безответной любви!

– Отвяньте от Агаты, – Профессор вынужден был признаться. – Это мое сердце, я нарисовал. И не ваше дело, надоели.

– Грубишь? – Барбосов встал напротив Юлия Цезаревича. – Грубить некультурно.

– А сам? – Профессор не боится Барбосова. – Ты самый грубый на всем бульваре. Ты и боксер Кинг. Он тоже рычит и угрожает всем!

– Это не грубость, – вступилась Надя-Сфинкс. Она всегда и во всем на стороне Барбосова, – это мужественность.

– Значит, Профессор запал на кого-то! – продолжали ехидничать девчонки.

– Гадал-угадывал! Рассказывал-предсказывал! И сам втрескался! Класс!

– Теперь признавайся, в кого влюбился? В Агату? Как все? – не отставала Оля.

Закончив лекции, пришла Князева и сразу включилась в разговор:

– А мне лично не нравятся мальчишки, которые за всеми бегают. Любовь должна быть к единственной девочке. А у нее – к единственному мальчику.

– Нудная ты, Князева, – отмахнулась Агата, – скучный человек. Скорее бы возвращался твой Салат, при нем ты не такая зануда.

– Профессор сказал, скоро вернется мой Салат, – гордо сказала Лидка. – Я в предсказания верю.

– Эй, Профессор, предскажи, как будет вести себя Юна? Ответит она тебе взаимностью?

• Предыдущая
• 37/52
• Следующая