Ползучий плющ - Купер Наташа - Страница 34

• Предыдущая
• 34/64
• Следующая

Когда Эмма наконец появилась, выглядела она измученной и раздраженной, но Триш не поняла, что тому виной – выходки Хэла или полученные от Ники сведения. Триш поцеловала подругу, взяла у нее кейс и предложила чай, кофе или вино.

Бросив быстрый взгляд на часы, Эмма сказала:

– Тебя не шокирует, если я отвечу «вино»? Время обеда уже прошло.

– Разумеется, это меня не шокирует. Не валяй дурака. Красного или белого?

– Ой, мне все равно. Какое дашь. Красного, пожалуй, – сказала Эмма.

Триш достала с полки бутылку риохи, взяла бокалы, штопор и пакетик хрустящего картофеля, который нашла в глубине одного из шкафчиков. Если Эмма собирается пить с такой же скоростью, как накануне, потребуется закуска.

– Ну хорошо, – проговорила Триш, когда они уселись, поставив перед собой бокалы. – Что ты думаешь о Ники?

– Не могу сказать, что она самый интересный объект, – с необычной для нее резкостью ответила Эмма. – А вот твоя кузина – это что-то особенное.

– Антония? О, чепуха, Эмма. Я знаю, она может быть несколько грубоватой, но это лишь ее манера. И сейчас, по очевидным причинам, она не в лучшем состоянии.

– Это точно. И я рада, что не работаю на нее. – Эмма сделала глоток вина, потом другой. Затем надела очки и открыла кейс, говоря: – Она привела меня к комнате Ники, распахнула, не постучавшись, дверь и в самом отвратительном, издевательском тоне велела девушке подняться и взять себя в руки. После этого, пока Ники украдкой пыталась вытереть глаза и высморкаться, Антония объявила ей, кто я такая, и приказала отвечать на все мои вопросы, добавив, что нет смысла продолжать лгать, потому что меня обучили распознавать ложь таких людей, как она.

– О боже, – сказала Триш. – Действительно, как неловко. Прости, Эмма. Я не ожидала, что она поведет себя настолько безобразно, иначе я бы тебя предупредила.

– Да мне наплевать на неловкость! Просто своим поступком она мне навредила. Ники так разволновалась, что ее физические реакции на мои вопросы были крайне неадекватны. Я как могла успокоила ее, прежде чем начинать тест, но скажу, что твоя родственница, вероятно, уничтожила всякую возможность получения сколько-нибудь полезного результата.

– Черт! Но послушай, Эмма, ты не должна винить Антонию. Она в отчаянии из-за Шарлотты.

– Да, возможно. Но…

– И она уверена, что вина целиком лежит на Ники.

– Она не единственная, – сухо заметила Эмма.

– Что?

– Ники не дура, Триш, и насколько я могу судить, она очень достойная личность. Никто не винит ее за происшедшее больше, чем она сама. Так, вот диаграммы. Более внимательно я изучу их позднее, но предварительно я их просмотрела. Здесь, здесь и здесь я задавала контрольные вопросы. Эти гладкие линии означают ответы на вопросы, которые не встревожили Ники, а эти – ответы на вопросы, которые я задала, чтобы спровоцировать ее реакцию, в основном про Антонию. Это ясно?

– Да, – сказала Триш, разглядывая длинные графы с вздымающимися и пересекающимися линиями разных цветов. Теперь она уже немного разбиралась в этих диаграммах и понимала, что разноцветные линии обозначают изменения частоты сердечных сокращений Ники и ее дыхания и электропроводимости кожи во время ответов на вопросы Эммы. Теория гласила, что реакция резко обостряется, когда человек испытывает эмоциональное напряжение, вызываемое ложью. Требовалось большое мастерство, чтобы составить вопросы для удачного теста на полиграфе и интерпретировать результаты, но Триш верила в способности Эммы.

– Я не очень хорошо читаю диаграммы. Что ты тут увидела?

Эмма вынула из кейса список вопросов с пометками против каждого из них. Она также достала пару аудиокассет и маленький магнитофон.

– Поставить записи?

– Нет. Не беспокойся. Это займет слишком много времени. Просто изложи мне суть.

– Хорошо. Как я сказала, попозже я изучу графики более тщательно. Но очевидное заключение таково: все, что Ники рассказала тебе и Антонии о происшедшем на детской площадке, правда.

– А Бен? Ники знает, кто он?

– Она не знает его имени, – ответила Эмма, словно пытаясь разобраться в каких-то ей самой не очень ясных эмоциях. – Но она сразу же узнала его по фотографии, которую ты мне дала, и подтвердила слова других нянь, что он бывал там каждую среду и наблюдал за игровой площадкой. Ее реакция на вопросы о том, был ли он там в субботу, не вполне четкая, но все же я сделала бы вывод, что был.

– Черт.

Эмма допила вино.

– Увы, Триш.

– Ну что поделаешь! Нам надо было знать. Что-нибудь еще?

– Так, разные мелочи. Когда я пыталась выяснить, что еще из виденного осталось у Ники в подсознании, она упомянула тренера Шарлотты по плаванию, человека по имени Майк. Когда же я попыталась проверить ее память, она смешалась, но опять-таки я с большой долей вероятности допускаю, что он тоже там был. Не знаю, поможет ли это.

– Может помочь, – сказала Триш, снова ощущая слабую надежду. – Очень даже может. Еще вина?

– Нет, спасибо. У меня еще встреча днем. А вечером я займусь диаграммами, и если на что-нибудь наткнусь, позвоню тебе, хорошо?

– Ты просто чудо, Эмма. Спасибо тебе.

– Да ничего. Жаль, что не удалось развеять твои сомнения насчет Бена. – Она закрыла кейс и встала. – Я пойду.

– Эмма, подожди.

– Что такое?

– Я только хотела спросить, ты-то как? Не может быть, чтобы ты пришла в такое состояние только из-за поведения Антонии. – На мгновение Триш показалось, что реакцией Эммы будет нехарактерная для нее агрессивность, но подруга только покачала головой.

– Хэл окончательно меня бросил, – ровно проговорила она. И опять села, сцепив руки вокруг колен. – Сегодня утром я получила письмо.

– По-моему, к этому все и шло, – сказала Триш, чтобы поддержать разговор.

– Да. Что убило меня больше всего… – Большие синие глаза Эммы наполнились слезами, и Триш подлила ей вина. Эмма сделала глоток. Когда же она снова подняла взгляд, то уже взяла себя в руки. – Что убило меня больше всего, так это обвинение в том, будто я пыталась оказывать на него силовое давление. Силовое давление!

– По-моему, это типичный предлог. Обычно все они говорят что-то подобное, когда сваливают.

– Правда? – На мгновение в глазах Эммы засветилась надежда. Она вдруг показалась удивительно молодой. – Правда, Триш?

– По крайней мере, мне они так говорили, – сдержанно отозвалась она, желая поддержать подругу, но понимая, что может сослаться только на свой собственный опыт. Она ничего не могла сделать, чтобы смягчить боль Эммы, разве только предложить слабенькое утешение, заключающееся в том, что ты, мол, не единственная в своем роде. – Или это, или ты его не понимаешь, или выдвигаешь слишком большие требования, или ведешь себя, как его мать. Очень немногие из них говорят честно: «Я ухожу от тебя» или «Я встретил другую». Давай будем справедливы: возможно, это не трусость… возможно, они считают, что такая правда ранит нас слишком сильно.

– Не уверена, что что-нибудь сможет ранить меня сильнее, чем это, – сказала Эмма, глядя в свой бокал. – Знаешь, я привыкла доверять ему. Наверное, у меня невероятно дурной вкус на мужчин.

– У нас у обеих.

– Странно, правда? – заметила Эмма, слегка оживляясь, чего с ней не случалось уже многие месяцы. – Две такие роскошные девушки…

Триш с готовностью засмеялась, хотя печаль в голосе подруги пронзила ее, как пронзает круг сыра струна сырорезки.

– Насколько мне известно, красота не имеет к этому никакого отношения. Хэл сказал, какие у него планы насчет квартиры?

– О, продать ее, конечно. Он хочет свою долю. Слава богу, цены начали расти. Мы хотя бы получим какую-то прибыль. Этим утром я должна была звонить агенту по недвижимости.

– Понятно, – сказала Триш, чувствуя, как гнев вытесняет печаль из ее души. – Он бросает тебя и ждет, что ты выполнишь всю работу, чтобы облегчить ему жизнь. Какой мерзавец!

– Ну, он всегда зарабатывал больше и больше платил по закладной. Полагаю, это дает ему…

• Предыдущая
• 34/64
• Следующая