Сочинения. В 2-х томах - Клюев Николай Алексеевич - Страница 88
- Предыдущая
- 88/147
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
88
334
Меня хоронят, хоронят…
Меня хоронят, хоронят…
Построчная тля, жуки
Навозные проворонят
Ледоход словесной реки.
Проглазеют моржа златого
В половодном разливе строк,
Где ловец — мужицкое слово
За добычей стремит челнок.
Погребают меня так рано,
Тридцатилетним бородачом,
Засыпают книжным гуано
И Брюсовским сюртуком.
Сгинь, поджарый! Моя одёжа
Пестрядь нив и ржаной атлас!
Разорвалась тучами рожа,
Что пасла, как отары, нас.
Я из ста миллионов первый
Гуртовщик златорогих слов,
Похоронят меня не стервы,
А лопаты глухих веков.
Нестерпим панихидный запах…
Мозг бодает изгородь лба…
На бревенчатых тяжких лапах
Восплясала моя изба.
Осетром ныряет в оконцах
Краснобрюхий лесной закат;
То к серпу на солнечных донцах
Пожаловал молот — брат.
И зажглись словесные клады
По запечным дебрям и мхам…
Стихотворные водопады
Претят бумажным жукам.
Не с того ль из книжных улусов
Тянет прелью и кизяком,
Песнослову грозится Брюсов
Изнасилованным пером.
Но ядрен мой рай и чудесен,
В чаще солнца рассветный гусь,
И бадьею омуты песен
Расплескала поморка-Русь.
335
Из избы вытекают межи,
Из избы вытекают межи,
Русские тракты, Ломоносовы, Ермаки.
Убежать в половецкие вежи
От валдайской ямщицкой тоски.
Журавиная, русская тяга
С Соловков — на узорный Багдад…
В Марсельезе, в напеве «Варяга»
Опадает судьба-виноград.
Забубенно, разгульно и пьяно,
Бровь-стрела, степь да ветер в зрачках; —
Обольщенная Русь, видно рано
Прозвенел над Печорою Бах!
Спозаранка знать внук Коловрата
Аду Негри дарил перстеньком…
Поседела рязанская хата
Под стальным ливерпульским лучом.
Эфиопская черная рожа
Над родимою пущей взошла.
Хмура Волга и степь непогожа,
Где курганы пурга замела.
Где Светланина треплется лента,
Окровавленный плата лоскут…
Грай газетный и щокот конвента
Славословят с оковами кнут.
И в глухом руднике Ломоносов,
Для Европы издевка — Ермак…
В бубенце и в напеве матросов
Погибающий стонет Варяг.
336
Глухомань северного бревенчатого городишка,
Глухомань северного бревенчатого городишка,
Где революция, как именины у протопопа.
Ряд обжорный и каланчи вышка
Ждут антихриста, сивушного потопа.
На заборе кот корноухий
Мурлычит про будошника Егора,
В бурнастых растегаях старухи
Греют души на припеке у собора.
Собор же помнит Грозного, Бориса,
На створах врат Илья громогласный,
Где же Свобода в венке из барбариса,
И Равенство — королевич прекрасный?
Здесь не верят в жизнь без участка,
В смерть без кутьи и без протопопа.
Сбывается аракчеевская сказка
Про немчуру и про мужика-холопа:
Немец был списан на икону —
Мужику невдомеки рожа…
По купецким крышам, небосклону,
Расплеснулся закат-рогожа.
На рогоже страстотерпица Россия
Кажет Богу раны и отеки…
Как за буйство царевна София
Мы получим указ жестокий:
«Стать уездной бревенчатой глухомани
Черной кухней при Утгоф-бароне,
И собору, как при грозном Иоанне,
Бить уставы в медные ладони».
337
Миновав житейские версты
Миновав житейские версты
Умереть, как золе в печурке,
Без малинового погоста,
Без сказки о котике Мурке.
Без бабушки за добрым самоваром,
Когда трепыхает ангелок-лампадка.
Подружиться с яростным паром
Человечеству не загадка. —
Пржевальский в желтом Памире
Видел рельсы — прах тысячелетий…
Грянет час, и к мужицкой лире
Припадут пролетарские дети.
Упьются озимью, солодягой,
Подлавочной ласковой сонатой,
Уж загрезил пасмурный Чикаго
О коньке над пудожскою хатой.
О сладостном соловецком чине
С подблюдными славами, хвалами…
Над Багдадом по моей кончине
Заширяют ангелы крылами.
И помянут пляскою дервиши
Сердце — розу смятую в Нарыме,
А старуха-критика запишет
В поминанье горестное имя.
338
Запах инбиря и мяты
Запах инбиря и мяты
От парня с зелеными глазами:
Какие Припяти и Ефраты
Протекают в жилах кровями?
Не закат ли пустыни в мочках,
Леопарды у водопоя?
В осиновых терпких почках
Есть оцет халдейского зноя.
Есть в плотничьих звонких артелях
Отгулы арабской стоянки,
Зареет в лапландских мятелях
Коралловый пляс негритянки.
Кораллы на ладожской юфти —
К словесному знать половодью…
В церквушке узорчатый муфтий
Рыдает над ветхой триодью. —
То встреча в родимых бороздах
Зерна с земляными сосцами.
У парня в глазницах, как в звездах,
Ночное, зеленое пламя.
Как будто в бамбуковых дебрях
За маткой крадутся тигрята,
И желчью прозябли на вербах
Инбирь и чилийская мята.
88
- Предыдущая
- 88/147
- Следующая
