Пикник на льду (Смерть постороннего) - Курков Андрей Юрьевич - Страница 33

• Предыдущая
• 33/46
• Следующая

Он открыл бутылку.

Зашла Соня с листком бумаги в руке.

– Посмотрите, что я нарисовала! – она протянула рисунок Нине.

Нина взяла рисунок и положила на холодильник.

– Сначала покушаем, потом посмотрим! – учительским тоном произнесла она.

Прошел день и Виктор, получив от курьера очередную папку с досье, засел за пишмашинку. За окном светило весеннее солнце, и хотя на улице было еще прохладно, но здесь, на кухне, солнце не только разливало по столу свои желтые лучи, но и нагревало воздух. Работа и долгожданное солнечное тепло отвлекали Виктора от тяжести прошедших дней. И хотя все происходившее словно оставалось рядом, но работая, снова и снова вкрапливая в свою философскую словесную вязь подчеркнутые красным факты, Виктор уходил от своих огорчений, от всех этих событий, напоминавших ему о его беспомощности.

Во время одного из своих кофейных перерывов неожиданное воспоминание оживило его – вспомнил он, что какое-то время назад писал он «крестик» на человека по фамилии Сафронов. Уже забылось все: и кем был этот Сафронов, и что из его жизненных достижений было подчеркнуто красным карандашом. Но Виктор был уверен, что именно этого Сафронова они с Мишей на днях хоронили. И хотя стопроцентной уверенности у него все-таки не было, но то, что похороны были явно достойны некролога, как бы косвенно подтверждало правильность его догадки.

Он даже улыбнулся тогда, думая, что и сам выступил в роли «контролера» – сначала написал некролог, а потом поприсутствовал на похоронах, словно проверяя – действительно ли закопают?

Нина уехала с Соней на Днепр погулять и ничто не отвлекало Виктора от работы. И писалось ему в этот день легко. Он перечитывал напечатанные абзацы и, довольный собою, продолжал импровизировать на тему чужой смерти.

Сделав четыре «крестика», он выглянул в окно, пощурился на солнце и подошел к плите. Поставив чайник на огонь, прошелся по квартире. Опустился на корточки возле Миши, стоявшего у балконной двери, словно в ожидании холодного сквознячка.

– Ну что, живем? – спросил он пингвина, заглядывая ему в глазки.

– Живем, живем! – не дождавшись ответа, ответил он сам за Мишу и поднялся с корточек.

Увидел на стене два рисунка в стеклянных рамках. Подошел. Первый рисунок был уже знакомым ему портретом пингвина Миши. На втором он увидел групповой портрет – три человечка и маленький пингвин. «Дядя Витя, я, Нина и Миша» – было написано ломанными дрожащими буквами, но потом очевидно рука Нины исправила «дядю» на «папу», а «Нину» на «маму». Почерк у Нины был аккуратным, учительским. И сама надпись внизу рисунка словно была исправлена учительницей. Не хватало только оценки под ней. Наверно «четверки», учитывая две исправленных ошибки.

Виктор застыл перед этим рисунком. Ему почему-то не понравились исправления Нины. Возникло ощущение насилия над словами, над самой ситуацией. Хотя рисунок висел довольно высоко и Соня могла бы его увидеть только забравшись на стул, а значит Нина сделала эти исправления для себя и Виктора.

Было похоже, что Нина тоже «играла» в семью. Может быть, так же, как и Виктор. Иллюзия единого целого. Только Соня легко и непреднамеренно разрушала эту иллюзию каждый день – словно она не знала слов «папа» и «мама», или же знала, но не видела повода их употреблять.

Она была ближе к реальности: слишком маленькая, чтобы придумывать себе сложный мир и слишком простая, чтобы догадываться о мыслях и чувствах двух взрослых людей.

– Ладно! – Виктор хмыкнул, снова думая о Нине. – Неужели ты не хочешь иметь собственного ребенка? Тогда уж точно кто-то будет до конца твоей жизни называть тебя мамой! Это не сложно…

И он задумался: а хотелось ли бы ему слышать в свой адрес «папа!». В принципе он был не против. Деньги есть, работа есть, все есть. Есть даже молодая привлекательная женщина, способная стать матерью… Любви нет, но это не главное. Может, любовь тоже «дело наживное»? Может, стоит только перебраться в деревню, купить просторный двухэтажный дом со всеми удобствами и любовь сразу вспыхнет, как свеча?

Он мотнул головой, словно прогоняя из головы глупые мысли.

Март прогревал землю. Солнце, как добросовестный дворник, каждое утро забиралось на небо и вовсю светило оттуда.

Виктор разделывался с очередной папкой досье. В перерывах он заваривал себе кофе и выходил с чашечкой на балкон. Иногда его сопровождал Миша, которому, казалось, солнечные лучи тоже доставляли удовольствие.

Расстянув свой кофе на минут пять, Виктор возвращался за кухонный стол. И снова стучала пишмашинка, выбивая на бумаге печатные буквы.

Хорошее настроение Виктора легко уживалось с поэтической мрачностью «крестиков». И даже недавние, уже вторые похороны «с пингвином» не выбили его из колеи, хоть и пришлось ему полностью отсидеть поминки по неизвестному усопшему. Но и это, как ни странно, оказалось не таким уж страшным делом. Никто из добрых двух сотен поминавших не обратил на него особенного внимания. Конечно, кроме Леши, усевшегося тогда рядом с ним. Но Леша быстро напился и вскоре, отодвинув тарелку, задремал, опустив голову на скатерть, а точнее – на матерчатую салфетку.

Поминки проходили без речей. За двумя длинными столами хорошо одетые мужчины обменивались деловито-печальными взглядами и поднимали стопки с водкой. Виктор без труда перенял этот молчаливый способ общения и тоже, поднимая в очередной раз стопку, кивал головой сидевшим напротив, глядя на них с искренней скорбью во взгляде. Ему действительно было грустно, но сам усопший был здесь не при чем. Просто атмосфера этих поминок давила на его психику, да и застолье было в основном мужским – оглянувшись, Виктор заметил лишь, кажется, трех-четырех женщин, но это были женщины в возрасте и бросающийся в глаза их траур делал их как бы источниками печали. Потом, когда поминки закончились, его посадили в одну из ожидавших под рестораном машин. Вместе с ним в машине оказались еще трое незнакомых мужчин. Но они и не собирались ему представляться. Один только спросил, где он живет и потом сказал водителю, кого куда везти. Ночная развозка. Уже около часа Виктор зашел домой и наткнулся в коридоре на пингвина.

– Ты чего не спишь? – спросил он Мишу, пьяно улыбаясь. – Надо спать.

Вдруг завтра с утра снова на кладбище?..

Но вот прошла уже неделя и Виктор выстукивал на пишмашинке новые тексты, радуясь весне и солнцу. И даже жизнь ему казалась легкой и беззаботной, не смотря на тягостные моменты и уже довольно редкие мысли о своей причастности к чему-то темному. Но что такое темное в темном мире?

Лишь малая часть неизвестного зла, существующего рядом, вокруг, но не затрагивающего лично его и его маленький мир. И, видимо, полностью неизвестное ему самому его соучастие в чем-то темном было гарантией нерушимости его мира, гарантией его спокойствия.

Он снова повернулся к окну, подставляя лицо солнечным лучам.

– Может действительно купить какую-нибудь дачку, чтобы сидеть летом в саду за столом и писать на свежем воздухе? – думал он. – А Соня будет возиться на грядках – ей наверняка понравится что-то выращивать. И Нина будет довольна…

Он вспомнил дачный Новый Год. Вспомнил Сергея и горящий камин, возле которого они сидели. Как давно это было! И хоть не так много прошло времени, но все-таки – как давно это было!

В воскресенье продолжало светить солнце и хотя утром небо было покрыто тонкой облачной дымкой, к одиннадцати эта дымка рассеялась и небо открыло земле свою весеннюю голубизну.

Позавтракав, Виктор с Ниной и Соней отправились на Крещатик. Пингвина они оставили на балконе, переместив туда и миску с его обедом. Но дверь на балкон была лишь слегка прикрыта, чтобы он при желании мог вернуться в комнату.

Первым делом Виктор повел Нину с Соней в Пассаж. Там они уселись за столик на террасе кафе. Соне и Нине Виктор взял мороженое, а себе – кофе.

• Предыдущая
• 33/46
• Следующая