Русская армия - Куропаткин Александр Николаевич - Страница 34
- Предыдущая
- 34/134
- Следующая
В 1853 году император Николай I, начав переговоры с английским послом при нашем дворе Сеймуром-Гамильтоном, заявил ему, что из наследства «больного человека» требует для России только протектората над Молдавией, Валахией и Сербией, а Англии соглашается отдать Египет и Кандию. При упоминании Сеймуром о роли Австрии император Николай I возразил: «Если я говорю — Россия, то это значит и Австрия, так как на востоке у нас одни и те же интересы». О Пруссии в переговорах не было упомянуто вовсе, а о Франции — с резкой враждебностью. При повторении этих переговоров было прибавлено, кроме независимости Сербии, еще требование независимости Болгарии.
В Англии лучше, чем в России понимали истинное положение дел и отклонили предложения русского императора. При обсуждении этих предложений, заявления о протекторате над Молдавией, Валахией и Сербией, а потом и Болгарией, понимались как переход к присоединению этих местностей Турции к Российской империи. Протекторат над Крымом и Грузией, быстро окончившийся присоединением этих местностей к России, еще не был забыт.
Несмотря на неудачу этих переговоров, император Николай I, по относительно маловажному поводу, приказал двинуть войска для занятия княжеств.
Начатый с Турцией спор о святых местах император Николай I продолжал признавать внутренним делом России. В манифесте 14 июня 1853 года ставилось требование, чтобы Порта обязалась свято соблюдать неприкосновенность православной церкви. При несоблюдении сего войска должны были идти вперед «за веру православную». Это был крестовый поход.
Но европейские державы, своевременно ознакомленные Англией с ходом переговоров с Сеймуром, не доверяли бескорыстию русского правительства и отнеслись к вступлению наших войск в княжества враждебно.
Австрия была задета игнорированием ее интересов и не могла не тревожиться планами России. Протекторат над княжествами и Сербией создавал серьезную угрозу границам Австрии с юга. Наполеон III считал себя лично оскорбленным отношением к нему императора Николая I и потому энергично принялся за образование коалиции против России.
В Англии опасались существования более обширных планов России, чем протекторат над княжествами и Сербией. В Лондоне горячо обсуждались заветы, приписанные Петру I: о занятии Россией Константинополя и Индии. Сделанный нами в 1853 году важный шаг в Средней Азии — утверждение на низовьях р. Сыр-Дарьи — очень тревожил Англию: расстояние от русских границ до Индии уменьшилось на тысячу верст. Но, кроме этих причин, Англию располагало к борьбе с Россией более всего то господствующее положение, которое заняла Россия с 1815 года среди других европейских держав.
Тучи скоплялись со всех сторон, но Николай I, твердо веря в военную мощь своей армии и в благодарность Австрии, спокойно относился к грядущим событиям.
Чрезвычайный посол в Константинополе кн. Меньшиков имел инструкцию, данную Нессельроде, в которой значилось, что между Россией, Австрией и Германией существует совершенное тождество видов и прочность соглашения во всех главных вопросах европейской политики. Имея такое указание, Меньшиков принял вызывающий тон — и русский ультиматум был отвергнут.
Тяжелые разочарования ожидали рыцаря-государя. Предполагаемые союзники отвернулись от него. Вместо направления сильной армии в пределы Турции, главные силы русских войск пришлось собрать на западной границе, на случай враждебных действий Австрии и Пруссии.
Начали приходить неутешительные вести и о действиях русских войск, об их недостатках.
В особенности горькие минуты должен был переживать русский монарх, когда обнаружилось, что все державы Европы явно или тайно были настроены к России и лично к нему недоброжелательно.
Упорство в неисполнении требований европейских держав об очищении княжеств повело к открытому разрыву с ними. Наполеон III, к которому император Николай I относился не иначе, как презрительно, стал во главе сильной коалиции и перенес войну в пределы России. Геройство русских войск под Севастополем все же не могло скрыть отсталости наших армии и флота, сравнительно с военными силами других держав.
Парижский мир 1856 года лишил Россию права иметь флот на Черном море.
Понесенное Россией поражение вместе с утешением, что наша армия и моряки доблестно сражались с неприятелем, лучше нас вооруженным и обученным, дало возможность ясно увидеть слабые стороны России в ведении дел внешних, внутренних и военных. Вступивший на престол император Александр II плодотворно занялся усилением внутреннего и военного положения России и достиг значительных результатов.
Но во внешних делах существенных перемен не произошло. Переход к русской национальной политике в этих делах еще не совершился. «Коварная», как ее называли, политика Австрии по отношению к России в 1853—1856 годах, неопределенность наших отношений к делам Балканского полуострова и враждебное отношение венгров к русским мешали дружественному и выгодному для обеих сторон соглашению по всем внешним делам между Россией и Австрией, населенной наполовину родственными нам по происхождению племенами. Идеи реванша по отношению к Франции, независимо от того, что французы и русские сражались под Севастополем совершенно случайным образом, мешали установлению дружеских отношений к Франции. Наши быстрые с 1863 года успехи в Средней Азии заставляли Англию тревожиться возможностью похода русских в Индию и создавали препятствие к прочному соглашению с Англией.
Унизительные для России условия Парижского трактата, лишившие великую державу права иметь на Черном море военный флот и отторгнувшие от России часть Бессарабии, носили сами в себе зародыш будущих осложнений на Ближнем Востоке.
Оставалась Германия, на которую Россия и полагала возможным, основываясь на неизменной дружбе между собой двух монархов, прочно опереться. Великий Бисмарк умело воспользовался изолированностью России и, при содействии ее, привел в исполнение свои грандиозные планы последовательного разгрома Дании, Австрии и Франции с целью создания Великой Германской империи. Но в возобновившейся дружбе России с Германией не было равенства.
Сближению России с Германией способствовали отношения европейских держав к восстанию в Польше в 1863 году.
Англия, Франция и Австрия допустили дипломатическое вмешательство в это внутреннее дело России, предложив посредничество. Последствием этого вмешательства было охлаждение русского двора к лондонскому, парижскому и венскому дворам и одновременное скрепление связи его с двором берлинским[83].
Интересное по этому вопросу мнение высказал 20 лет тому назад С. Татищев[84]:
«Ни одной державе в мире не давала Россия столько непрерывных и несомненных доказательств искреннейшей дружбы и благорасположения, как стоящей ныне во главе объединенной Германии — Пруссии. Государство Гогенцоллернов выросло, возмужало, окрепло под спасительной сенью и покровом России. Все свои последовательные земельные приращения получило оно не только с нашего согласия, но прямо из наших рук. Не раз государи наши имели возможность отодвинуть западную границу России до устьев Немана и даже Вислы и отказались от нее из нежной любви к Пруссии и отеческой попечительности о ней. А сколько пролито русской крови для защиты ее и освобождения? На быстрый политический рост ее, на честолюбивый замысел восстановить в свой пользу германскую империю русский двор не только взирал без малейшей зависти, но и усердно помогал ей в достижении заветных целей. Противно природе человеческой питать чувство злобы или ненависти к тому или к тем, кто облагодетельствован нами. Россия не желает Германии зла, не помышляет о завладении хотя бы пядью немецкой земли и хочет жить в мире, согласии и дружбе с соседкой, которую уважает, но которой и не боится, считая себя и в нравственном, и в материальном отношении отнюдь не слабее ее, а несравненно устойчивее и могущественнее.
Так же ли относится Германия к России? О чувствах немецкого народа к русскому мы лучше умолчим. Что же касается до германского правительства, то. будучи уверено, что с нашей стороны новосозданной империи не грозит ни малейшей опасности, оно усиленно вооружается, вступает в союзы с заведомо враждебными нам державами и, продолжая на словах уверять нас в неизменной дружбе, на деле потворствует и содействует предприятиям, имеющим целью подорвание благосостояния, ослабление могущества России, воздвижение ей преград на пути, коим она шествует к осуществлению своего всемирно-исторического призвания…
Удовольствовать Германию Россия может, только отдав себя снова в полное ее распоряжение, став, по-прежнему, покорным орудием в руках ее для достижения политических целей. Самобытная политика русского двора уже сама по себе предмет неудовольствия для двора берлинского. Нужды нет, что она нимало не направлена во вред Германии. Пробуждение русского самосознания, чувство самосохранения почитаются немцами за кровную обиду.
Первая обязанность государства—заботиться о собственной безопасности. Отсюда — меры, принимаемые русским правительством для укрепления за собой северо-западных окраин империи. В Пруссии любят вспоминать, что нынешнее Царство Польское с Варшавой и даже Белостокский округ не далее как восемь—десять лет назад были прусскими областями. В Германии учат, что Прибалтийский край — исконная немецкая земля, наследие меченосцев, часть общего отечества, грань которого совпадает-де с крайними пределами распространения немецкой речи. Можно ли сказать, что германская дипломатия чужда этим вожделениям? В 1863 году нынешний имперский канцлер серьезно помышлял о занятии Царства Польского, разумеется, под видом оказанной России услуги, но с тем, чтобы никогда уже более не выводить оттуда прусских войск. Два года спустя он же дерзко и назойливо выговаривал нашему послу за мнимое преследование протестантства в Прибалтийском крае. С тех пор он перестал упоминать в переговорах с нами об этих щекотливых предметах и раза два или три гласно заявил даже, что и не помышляет об обладании ими. Но как же ему и было поступить иначе в такое время, когда одного слова России было достаточно, чтобы ниспровергнуть в прах воздвигаемое им с таким трудом здание немецкого единства?»
83
Татищев С, Император Александр II, т. II, с. 45.
84
Татищев С. Дипломатические беседы о внешней политике России, 1890, с. 13—16.
- Предыдущая
- 34/134
- Следующая
