Эрос и цивилизация. Одномерный человек - Маркузе Герберт - Страница 40

Подчеркнем еще раз, что нерепрессивная сублимация совершенно несовместима с институтами принципа производительности и предполагает его отрицание. Это тем более важно, поскольку постфрейдовская психоаналитическая теория обнаруживает отчетливую тенденцию к забвению этого противоречия и восхвалению репрессивной производительности как формы самореализации человека. Разительный пример находим в статье Айвза Хендрика «Труд и принцип удовольствия» [294]. Он считает, что «потребность и энергия для использования в труде физиологических органов» исходит не от либидо, но скорее от особого влечения — «инстинкта мастерства». Его цель «контролировать или изменять фрагмент окружающей среды… благодаря искусному использованию перцептивного, интеллектуального или моторного умений». Позыв к «объединению и умелой деятельности интеллектуально и эмоционально переживается как потребность выполнения результативной работы» [295]. Поскольку труд рассматривается скорее как удовлетворение инстинкта, чем его «временное отрицание», сама работа «доставляет удовольствие» в процессе результативной деятельности. Удовлетворение инстинкта мастерства рождает «удовольствие от труда», которое обычно совпадает с либидозным удовольствием, так как формообразования Я, участвующие в труде, «как правило, а возможно и всегда, совместно используются для разрядки избыточного либидозного напряжения» [296].

Как и обычно, пересмотр теории Фрейда оборачивается теоретическим регрессом. Если предположение особого инстинкта ставит проблему, то принятие особого «инстинкта мастерства» идет гораздо дальше: тем самым разрушается в целом структура и динамика «психического аппарата», разработанного Фрейдом. Более того, сглаживаются наиболее репрессивные черты принципа производительности путем интерпретации его как удовлетворения инстинктивной потребности. Труд в чистом виде является главным социальным проявлением принципа реальности. Поскольку труд (согласно Фрейду) обусловлен задержкой и отклонением удовлетворения инстинктов, он находится в противоречии с принципом удовольствия. Если удовольствие от труда «обычно совпадает» с либидозным удовольствием, сама концепция принципа реальности становится бессмысленной и ненужной, а формообразования влечений, описанные Фрейдом, предстают как анормальное развитие. Не спасает принцип реальности и постулирование (как это делает Хендрик) самостоятельного принципа труда, ибо если принцип реальности не управляет трудом, ему практически нечего делать в этом мире.

Разумеется, существует труд, который доставляет удовольствие благодаря умелому использованию органов тела, «приспособленных к труду». Но вопрос в том: какой труд и какое удовольствие? Если удовольствие действительно возникает в акте работы, а не приходит извне, оно должно быть следствием деятельности органов тела и тела как целого, активизирующей эрогенные зоны или эротизирующей тело в целом — иными словами, удовольствие должно быть либидозным. В условиях действительности, управляемой принципом производительности, такой либидозный труд — редкое исключение и возможен либо за пределами, либо на периферии мира труда — как «хобби», игра или в непосредственно эротической ситуации. Нормальный труд (социально полезная профессиональная деятельность) при преобладающей форме разделения труда обустроен таким образом, что индивид не удовлетворяет в трудовом процессе своихсобственных побуждений, потребностей и способностей, а выполняет предуказанную функцию. Однако Хендрик игнорирует факт отчужденноготруда, преобладающего в условиях данного принципа реальности. Безусловно, и отчужденный труд не исключает напрочь «удовольствия». Машинистка, вручающая безукоризненно отпечатанный материал, портной, демонстрирующий превосходно сидящий костюм, парикмахер, создающий великолепную прическу, разнорабочий, выполнивший свою норму, — всем им доступно удовольствие «хорошо сделанной работы». Однако это удовольствие либо приходит извне (предвосхищение вознаграждения), либо (что само уже свидетельствует о репрессии) рождается осознанием удачности профессионального выбора и доставшегося места, а также своего вклада в функционирование аппарата. В любом случае такое удовольствие не имеет никакого отношения к удовлетворению первичных влечений. Связывать работу на сборочном конвейере, в офисах и магазинах с инстинктивными потребностями означает возносить хвалу дегуманизации как удовольствию. Неудивительно, что Хендрик рассматривает как «грандиозную проверку воли людей к результативному выполнению своей работы» эффективное функционирование армии, не обремененной более «фантазиями о победе и приятном будущем» и продолжающей сражаться по одной-единственной причине: работа солдата состоит в том, чтобы сражаться, а «выполнение работы до сих пор было единственным осмысленным мотивом» [297]. Провозглашать, что работа должна быть сделана, только потому что это «работа», — это поистине вершина отчуждения, абсолютная потеря свободы влечений и интеллектуальной свободы, репрессия, ставшая уже не второй, а первой природой человека.

В противоположность такого рода аберрациям истинный дух психоаналитической теории живет в бескомпромиссных усилиях, обнажающих антигуманистические силы, скрытые за философией производительности:

В условиях отсутствия подавления сексуальность обнаруживает тенденцию к «перерастанию» в Эрос, т. е. к самосублимации в долговременные и расширяющиеся отношения (включая трудовые), которые способствуют усилению удовлетворения. Но когда Эрос стремится «увековечить» себя в нерушимом порядке, он наталкивается на сопротивление — и прежде всего царства необходимости. Разумеется, существует возможность преодоления нужды и бедности, преобладающих в мире, и установления всеобщей свободы, но, по-видимому, только при сохранении основы существующего общества — непрекращающегося труда. Ни технологический прогресс, ни завоевание природы, ни рационализация человека и природы не смогли и не смогут устранить необходимость отчужденного труда, необходимость механической, лишенной удовольствия работы, не обещающей индивиду никакой самореализации.

Однако само прогрессирующее отчуждение увеличивает возможность свободы: чем более внешним по отношению к индивиду становится необходимый труд, тем меньше этот индивид оказывается вовлеченным в царство необходимости. С ослаблением требований господства происходит количественное сокращение времени и энергии, расходуемых в процессе труда, которое ведет к качественному изменению человеческого существования: его содержание тогда определяется скорее свободным, чем рабочим временем. Царство свободы, расширяясь, становится подлинным царством игры — свободной игры индивидуальных способностей, способной создать новые формы осуществления и раскрытия мира, что, в свою очередь, повлечет трансформацию царства необходимости и борьбы за существование. Изменившееся соотношение между двумя мирами человеческой реальности означает перемену соотношения между желаемым и разумным, между инстинктом и разумом. С преобразованием сексуальности в Эрос инстинкты жизни развивают свой чувственный порядок, и в то же время разум становится чувственным настолько, что познает и использует необходимость для защиты и обогащения инстинктов жизни. И уже не только художественная культура, но и сама борьба за существование становится фундаментом эстетического опыта. Все это подготавливает новую рациональность. Репрессивность разума, свойственная власти принципа производительности, не принадлежит к царству необходимости perse.В мире принципа производительности удовлетворение сексуального инстинкта в значительной степени зависит от «отключения» разума и даже сознания ненадолго (законным способом или тайком) забыть о частных или общих невзгодах, прервать благоразумную рутину жизни, долга, офиса, почетного положения. Счастье неразумно по определению — как сопротивляющееся подавлению и контролю. Напротив, за пределами принципа производительности инстинктивное удовлетворение тем более нуждается в сознательном усилии для создания новой рациональности, чем менее оно является побочным продуктом рациональности угнетения. В свою очередь, чем свободнее развивается сексуальный инстинкт, тем свободнее утверждает себя его «консервативная природа». Стремление к устойчивомуудовлетворению не только способствует разрастанию строя (order) либидозных отношений («сообщество»), но также и его увековечению. Принцип удовольствия проникает в сознание. Эрос создает новую форму разума. Теперь разумным становится то, что поддерживает порядок удовлетворения.