В сердце страны - Кутзее Джон Максвелл - Страница 23

• Предыдущая
• 23/34
• Следующая

183. Мешок, снова извлеченный из норы, лежит возле надгробного камня, как большая серая личинка, а я, ее неутомимая мать, движимая инстинктом, снова принимаюсь засовывать ее в безопасное место, которое выбрала, хотя и не знаю, какой будет спячка, чем она будет питаться, какие метаморфозы с ней произойдут – разве что это будет большой серый мотылек, шумно летящий в сумерках к дому на ферме, окна которого освещены, пробирающийся среди летучих мышей, рассекающий воздух крыльями, и на спине у него будет ярко гореть череп, и его челюсти – если только у мотыльков есть челюсти – будут широко открыты в предвкушении добычи. Я просовываю его в дыру головой вперед, но снова, поскольку позвоночник не гнется, бедра не проходят. Охотничьи псы логики настигают меня.

184. Сумерки сгущаются, птицы устраиваются на ночлег. Если я постою тихо с минуту, то услышу звон ведра Хендрика, с которым он идет доить корову. Корова встречает его мычанием. Его жена ждет у очага. Во всем этом широком мире лишь двум существам негде преклонить голову.

185. Я залезаю в темную дыру. Взошли первые звезды. Я вцепляюсь в нижнюю часть мешка. Собираюсь с силами и тащу. Тело входит легко, до бедра. Приподняв ноги с земли, я пробую еще разок. Оно входит до плеч. Вход в туннель закрыт, я в кромешной тьме. Я поднимаю ноги, кладу себе на колено, обхватываю мешок в том месте, где плечи, и тяну в третий раз. Голова проходит, снова появляются звезды, все закончено. Я ползу по телу и выбираюсь на свежий воздух. Как жаль, что я узнала название одного лишь Южного Креста. Я должна отдохнуть, сегодня вечером я не смогу зарыть дыру, придется Хендрику сделать это утром. Ему нужно будет натаскать на тачке песок из русла реки, ничего полегче не придумать, и забить вход в нору камнями, а потом придать могиле пристойный вид. Я выполнила свою часть работы. Дрожа от безумной усталости, я отправляюсь домой.

186. И сразу же – утро. По-видимому, в моей власти перескакивать через целые дни или ночи, словно их и не было. В пустой кухне я потягиваюсь и зеваю.

В дверях появляется Хендрик. Мы церемонно приветствуем друг друга.

– Мисс, я пришел спросить – нам еще не заплатили.

– Еще не заплатили?

– Да, мисс, еще не заплатили. – Он одаряет меня сияющей улыбкой, словно внезапно обнаружил источник радости. Чему он радуется? Думает, что я отвечу столь же дружелюбно? – Видите ли, мисс, дело вот в чем. – Он приближается, он собирается объяснять, он не видит, как я отодвигаюсь от него. – В пятницу было первое число месяца. Значит, в понедельник нам полагается получить наши деньги, всем людям на ферме. Но хозяин не заплатил нам. Так что мы все еще ждем, мисс.

– Разве хозяин совсем ничего вам не дал?

– Нет, мисс, ничего, он не дал нам никаких денег. – Да, я знаю, но мы говорим не только о деньгах. Как насчет бренди, которое хозяин тебе дал? А как насчет Анны Маленькой? Как насчет всех подарков, которые он ей дал? Они стоят денег, не так ли? Хозяин давал вам разные вещи, а ты еще приходишь и просишь денег. О, нет – для таких людей, как вы, у меня нет денег.

Неприятности, всегда неприятности! Что я знаю о деньгах? За всю мою жизнь я не держала в руках монету крупнее шестипенсовика. Где же мне раздобыть деньги? Где их хранил мой отец? В дырке в матрасе, промокшем от крови и сожженном, от которого остался лишь пепел? В жестянке из-под табака под полом? Под замком на почте? Как же мне до них добраться? Сделал ли он завещание? Оставил ли он их мне или братьям и сестрам и родственникам, о которых я никогда не слышала? Как же мне выяснить? Но нужны ли мне деньги? Зачем мне деньги, если я могу питаться одной вареной тыквой и быть счастлива? А если я слишком проста, чтобы нуждаться в деньгах, зачем они Хендрику? Почему ему всегда нужно меня разочаровывать?

– Мы делали свою работу, мисс. – Улыбка совсем исчезла, он смотрит на меня сурово, разозлившись. – Теперь мы должна получить наши деньги. Хозяин всегда нам платил. Всегда.

– Нечего тут стоять, пререкаясь со мной! – У меня есть свои собственные резоны злиться. – Какую работу вы двое выполнили на самом деле? Какую работу выполнила эта твоя Анна? Какую работу выполнил ты вчера днем, когда мне пришлось совсем одной хоронить хозяина? Не говори мне о работе – я здесь единственная, кто работает! Уходи, у меня нет для тебя денег!

– Хорошо. Если мисс говорит, что мы должны уйти, думаю, мы должны уйти!

Он действительно угрожает мне средь бела дня. Наверное, он пришел со своей улыбочкой, чтобы проверить меня, посмотреть, что из меня можно выжать, полагая, что раз я одна и такая смешная, то я, должно быть, слаба и напугана. А теперь он мне угрожает, думая, что я затрепещу.

– Слушай внимательно, Хендрик, и не пойми меня превратно. Я не даю тебе деньги, потому что у меня нет денег. Если ты хочешь уйти – уходи. Но если ты подождешь, я обещаю, что ты получишь свои деньги, каждое пенни, которое заработал. А теперь решай.

– Нет, мисс, я понимаю. Если мисс говорит, что мы должны подождать, значит, мы должны подождать, если мисс обещает нам наши деньги. Тогда мы будем продолжать работать и заберем свою овцу на убой.

– Да, возьми свою овцу. Но не убивай никаких животных для моего дома, пока я не скажу.

– Да, мисс.

187. Полы сияют, как не сияли тогда, когда ими занимались слуги. Дверные ручки блестят, окна сверкают, мебель светится. Каждый луч света, проникающий в дом, отражается в сверкающей поверхности, переходя с одной поверхности на другую до бесконечности. Все постельное белье выстирано моими руками, высушено, выглажено, сложено и помещено в шкаф. Мои колени онемели, руки стерты, спина болит, голова кружится, когда я встаю. Запах воска и льняного масла висит в воздухе. Вековая пыль – пыль на верхушке шкафов, на пружинах кровати – выметена за дверь. На чердаке идеальный порядок. Сундуки выстроены рядами, туго набиты вещами, которые мне больше не нужны, их замки сверкают. Мой дом приведен в порядок вплоть до последней булавки, и я сделала это сама. Следующая на очереди – ферма. На днях нужно постричь овец. Если Хендрик откажется это делать, я займусь этим сама, энергии у меня хоть отбавляй. Я надену свою шляпу от солнца и выйду со своими швейными ножницами, буду ловить овец за задние ноги и, зажав их между коленями, стричь одну за другой, день за днем, пока всё не сделаю, – пусть шерсть разлетится по ветру, зачем она мне? А может быть, я сохраню часть шерсти, чтобы набивать ею матрас, так что я смогу лежать на нем ночью, на всем этом маслянистом тепле. А если мне не удастся поймать овец? Это возможно (у меня нет овчарки, собаки рычат и съеживаются, когда я их зову, они меня не любят, это из-за запаха), тогда ничего не поделаешь, овцы должны погибнуть, они будут лежать, тяжело дыша, в велде, как грязные коричневые пуховки для пудры, пока Создатель не сжалится и не приберет их. Что касается ветряных мельниц, то они будут продолжать работать день и ночь, они преданные, они не думают, им нипочем жара. Запруды переполнены водой. Хендрик все еще орошает земли, я вижу его по вечерам. Когда он перестанет—потому что ему надоест или с досады,—я продолжу Мне нужны фруктовые деревья и огород с овощами. Что до остального, то рожь может гибнуть, люцерна может гибнуть. Корова тоже может умирать.

188. Между мною и ими лежит высохшая река. Они больше не приходят в дом – у них нет повода. Я им не заплатила. Хендрик все еще доит слабеющую корову и орошает земли. Анна остается дома. Иногда, с веранды или из окна, я вижу ее красный платок, мелькающий в русле реки. По пятницам вечером Хендрик приходит за своими кофе, сахаром и бобами, беря их из кладовой. Я наблюдаю, как он пересекает двор, идя к дому и обратно.

189. Домашние птицы одичали, они ночуют на деревьях. Одну за другой их убили дикие кошки. Выводок цыплят потерялся прошлой ночью. Корм кончается. Я так и не нашла денет. Если они на почте, тогда они для меня потеряны. Но, возможно, они сгорели. А может быть, никогда и не было никаких денег. Может быть, денег не будет, если я не постригу овец и не продам шерсть. В этом случае денег не будет.

• Предыдущая
• 23/34
• Следующая