Последняя песня - Спаркс Николас - Страница 31

• Предыдущая
• 31/70
• Следующая

К тому времени он был одержим музыкой и играл по четыре— шесть часов в день, погрузившись в свой мир мелодий и композиций. Он уже успел выиграть множество конкурсов, не только в городе, но и в штате. Мать была только на первом, отец так и не пришел ни на один. Поэтому мальчик часто оказываля в машине вместе с пастором Харрисом. Они путешествовали в Райли, Шарлотт, Атланту или Вашингтон, проводя долгие часы разговорах, и хотя пастор был служителем Божьим и в беседах часто упоминал о Создателе, в его устах это звучало так же обы­денно, как если бы речь шла о спортивных победах чикагских «Кабс».

Пастор Харрис был добрым человеком, жившим весьма хло­потной жизнью. Он серьезно воспринимал свое призвание и по вечерам либо навещал прихожан в больнице, либо хлопотал о чьих-то похоронах, либо шел к друзьям. По уик-эндам он вен­чал и крестил, по средам присутствовал на собраниях братства, по вторникам и четвергам репетировал с хором. Но каждый ве­чер, на закате, независимо от погоды он с час гулял по пляжу в одиночестве. Стив часто думал, что пастору это жизненно необ­ходимо. Было что-то умиротворенное в его лице, когда он воз­вращался с прогулок. Стив всегда полагал, что пастору нужно побыть наедине с собой, пока не спросил его об этом.

— Нет, — ответил тот, — одиночество для меня невозможно. Потому что я говорю с Богом.

—  Хотите сказать, что молитесь?

— Нет, — повторил пастор. — Именно говорю. Никогда не забывай, что Господь — твой друг. И как все друзья, он жаждет услышать, что происходит в твоей жизни. Хороша она или пло­ха, полна печали или гнева, и даже когда ты вопрошаешь, по­чему на земле происходят ужасные вещи. Поэтому я говорю с ним.

— О чем именно?

— Обо всем, что ты рассказываешь своим друзьям.

— У меня нет друзей, — сухо усмехнулся Стив. — По край­ней мере таких, с кем бы я мог поговорить.

Пастор ободряюще похлопал его по плечу:

— У тебя есть я.

Стив не ответил. Пастор крепче сжал его плечо:

— Я говорю с Богом точно так же, как с тобой.

— Он отвечает? — скептически осведомился Стив. –

— Всегда.

— И вы его слышите?

— Да, но не ушами.

Он положил руку на грудь.

— Здесь я получаю ответы. Здесь я чувствую его присут­ствие.

Поцеловав на ночь Джону и уложив его в постель, Стив не­много помедлил в дверях, чтобы посмотреть на Ронни. К его удивлению, та крепко спала, и все, что волновало ее, пока что улетучилось. Лицо спокойное, волосы рассыпаны по подушке, руки прижаты к груди. Он хотел поцеловать и ее, но решил, что не стоит. Она так сладко спит, пусть ее ничто не потревожит.

И все же он не мог заставить себя уйти. Было что-то умиро­творяющее в том, чтобы ночью смотреть на спящих детей. Сколь­ко лет он не целовал Ронни на ночь? За год или около того перед разводом Ронни повзрослела и стала стесняться подобных неж­ностей. Он отчетливо помнил тот вечер, когда пришел ее укла­дывать, но услышал только:

— Не стоит, я сама справлюсь.

Тогда Ким посмотрела на него с невыразимой печалью. Она понимала, что девочка взрослеет, но у матери болело сердце от сознания того, что детства уже не вернуть.

В отличие от Ким Стив смирился с тем, что Ронни становит­ся девушкой. Он помнил, как в ее возрасте составлял собствен­ное мнение об окружающем мире, и, много лет проработав учителем, искренне считал, что эти перемены неизбежны; мало того, приносят своеобразные плоды. Иногда студенты рассказывали ему о разногласиях с родителями, о том, как мать старается стать другом, а отец — контролировать каждый шаг. Остальные учителя считали, что у него с учениками полное взаимопонимание, к его удивлению, многие студенты придерживались того же мнения. Он сам не понимал почему. Чаще всего он либо молча слушал, либо формулировал их вопросы таким образом, чтобы студенты приходили к собственным выводам и, нужно сказать, почти всегда правильным. Даже когда Стив чувствовал необхо­димость сказать что-то, это обычно были общие фразы, типич­ные для кабинетного философа:

— Конечно, мать хочет стать твоим другом, просто тяжело переживает твое взросление.

Или:

— Твой па помнит об ошибках, которые сам сделал в жизни,

и не хочет, чтобы ты их повторял.

Обычные мысли обыкновенного человека, но, к его изумле­нию, студент иногда молча поворачивался к окну, словно пора­женный какой-то мыслью. Иногда ему даже звонили родители студента и благодарили за то, что выслушал их ребенка, отмечая, что тот стал мягче и проще. Повесив трубку, он безуспешно пы­тался вспомнить, что сказал, в надежде, что оказался более про­ницательным, чем считал себя.

В тишине комнаты слышалось размеренное дыхание уже за­снувшего Джоны: солнце и свежий воздух убаюкали его. Что же до Ронни... хорошо, что сон снял напряжение нескольких по­следних дней. Лицо безмятежное, почти ангельское, напоминав­шее о том, как смотрел на него пастор Харрис после прогулок по берегу.

Стив смотрел на дочь и жаждал знака присутствия Господня. Завтра Ронни, возможно, уедет, и при этой мысли Стив не­решительно шагнул к ней. Лунный свет пробивался в окно, и за стеклом слышался мерный рокот волн. Нежный свет далеких звезд мерцал как божественное озарение, словно сам Господ объявлял о своем присутствии где-то там, в горных высях.

И неожиданно Стив почувствовал, как устал.

Нагнувшись, он нежно поцеловал Ронни в щеку, снова ощущая прилив любви, радости, такой же мучительной, как боль.

***

Как раз перед рассветом он проснулся с мыслью о том, что истосковался по игре. Поморщившись от уже привычной вспыш­ки боли в желудке, он ощутил потребность бежать в гостиную и забыться в музыке.

Будет ли у него возможность снова играть? Теперь он жалел, что не свел знакомство с жителями города. Были моменты, ког­да он представлял, что подходит к приятелю с просьбой разре­шить поиграть на стоявшем без толку в гостиной пианино, ко­торое было для воображаемого друга чем-то вроде бутафории. Он так и видел, как садится на пыльную скамью, пока друг на­блюдал за ним из кухни или прихожей — это он не совсем четко представлял, — и начинает играть вещь, вызывающую слезы на глазах слушателей. Представлял то, что ему никогда не удавалось во время долгих турне.

Он сознавал, что фантазия абсурдна, но без музыки чувство­вал себя полным ничтожеством.

Поднявшись, он постарался выбросить из головы эти мрач­ные мысли. Пастор Харрис сказал, что для церкви заказали но­вое пианино — дар одного из прихожан, и, как только оно при­будет, Стив может играть на нем сколько захочет. Но нужно ждать до конца июля, а он не знал, сколько еще протянет.

Он сел за кухонный стол и положил руки на столешницу. Хорошенько сосредоточившись, он сможет мысленно слышать музыку. Бетховен сочинил Героическую симфонию, когда уже почти оглох, не так ли? Возможно, и он, подобно Бетховену, сумеет обрести внутренний слух.

Он выбрал концерт, который играла Ронни в «Карнеги-холле», закрыв глаза, сосредоточился. Сначала звуки были слабыми, но потом его пальцы задвигались. Постепенно ноты и аккорды стали более отчетливыми и ясными, и хотя это не могло сравниться с настоящей игрой, все же придется обойтись этим.

Финальные аккорды концерта еще звучали в его голове, когда он медленно открыл глаза и увидел, что сидит в полутемной кухне. Через несколько минут из-за горизонта выглянет солнце... И вдруг он услышал длинную ноту, си-бемоль, долгую, зову­щую... Он знал, что нота звучит только в его воображении, но все же потянулся за бумагой и ручкой. Небрежно начертил нот­ный стан и стал записывать ноты, прежде чем снова прижать к столу палец. И опять прозвучала нота, только на этот раз за ней последовали еще несколько. Он записал и их.

Стив всегда сочинял музыку, но считал ее чем-то вроде фар­форовых статуэток по сравнению со «статуями», созданными ве­ликими композиторами. Конечно, и это всего лишь безделушка, но постепенно он увлекся. Что, если он сочинит нечто настоя­щее? То, что люди будут помнить еще долго после того, как за­будут о нем?

• Предыдущая
• 31/70
• Следующая