Генерал Корнилов - Кузьмин Николай Павлович - Страница 102
- Предыдущая
- 102/150
- Следующая
Как изменилась ситуация! Крупные козыри сами валились ему в руки, масть пошла.
Все-таки он дождался случая и переломил капризную судьбу! Ободренный перспективами, снова ощутивший уверенность в своих силах, Борис Викторович пренебрежительно отнесся к сообщению Рейли о внезапном появлении в Петрограде парижского «крестника» Савинкова – так этот смазливый и развязный иудей назвал Бронштейна (Троцкого). В тот миг в Савинкове не сработала его привычная подозрительность профессионала-боевика: с какой стати последовало это странное предупреждение? Он лишь победительно усмехнулся. Давнишний незадачливый соперник – в памяти сохранились вздыбленные волосы и нахальные глаза за стеклами пенсне – представился раздавленным самцом, и вдобавок с битой физиономией. Жалкая роль!
(Если бы он знал, как ему придется об этом вскоре сожалеть!) Тарнопольский прорыв и мятеж большевиков в июле сильно испугали нового военного министра. Савинков воспользовался этим и заставил Керенского сместить командующего Юго-Западным фронтом. Вместе генерала Гутора был назначен генерал Корнилов.
Исправный добросовестный служака, Гутор прославился тем, что в 1905 году, подавляя волнения в Одессе, без колебаний вешал и расстреливал. У него сразу же не заладились отношения с комиссарами и комитетами. Генерал привык к единовластию. Еще недавно комиссаром фронта был сам Савинков. Получив назначение в Петроград, в министерство к Керенскому, он вместо себя оставил возле Гутора своего верного Филоненко. Этот во всем привык подражать Савинкову и без всякого стеснения постоянно вмешивался в военные дела. Не вытерпев, Гутор отправил в Петроград, Керенскому, требование немедленно убрать из штаба фронта комиссара. Он поставил ультиматум: «Или Филоненко, или я!» В министерстве уже хозяйничал Савинков. Ему ничего не стоило опорочить Гутора перед министром. Заминка получилась с мнением Брусилова. Верховный главнокомандующий прознал, что вместо Гутора намечается Корнилов. Сказалась старая устой-!
чивая неприязнь, и Брусилов воспротивился. Савинков лишь усмехнулся. Тогда Брусилов затеял местечковую торговлю: он соглашался на назначение Корнилова, но вместе с Гутором потребовал убрать и Филоненко. И снова усмешка превосходства тронула тонкие властолюбивые губы Савинкова. Он отверг все брусилов-ские хитрости. Корнилов был назначен, Филоненко остался.
По законам чести и достоинства Брусилову полагалось немедленно подать в отставку. С ним, как с высшим военачальником в русской армии, совершенно не посчитались. Однако он лакейски проглотил все оскорбления и положил поста не оставлять. Лавр Георгиевич лишь пожал плечами. Мудрые китайцы в таких случаях говорят: «Человек совершенно потерял лицо».
Впрочем, с опозоренным, потерянным лицом ловкому Брусилову оставалось командовать русской армией совсем недолго. События в стране внезапно приняли скачущий характер.
Мысль о том, чтобы одним решительным ударом покончить с разлагающим влиянием Совета депутатов, высказывал еще Ново-сильцов. Он предлагал поднять по боевой тревоге верную долгу и присяге воинскую часть и попросту арестовать всех членов исполкома. Остальных, если они не разбегутся сами, разогнать. На взгляд Новосильцова, для этой стремительной операции достаточно будет батальона. А группа решительно настроенных офицеров имелась.
Глава Временного правительства князь Львов, когда ему доложили этот смелый план, ужаснулся и замахал руками:
– Да вы с ума сошли! Что же о нас скажут за границей? Это же… это же чистая контрреволюция! От нас отвернется вся прогрессивная общественность!
Для этого заслуженного деятеля российской демократии верхом гражданской решимости была замена спившегося врача в захудалой земской больничке.
Савинкову понравилась решительность Новосильцова. Что ни говори, а русские природные аристократы умели действовать! Мысль об аресте исполкома и разгоне Совета «рачьих и собачьих депутатов» полностью укладывалась в его собственный тайный план. Трудность заключалась в том, что требовалось получить согласие главы правительства. Как к этому отнесется Керенский, сменивший рыхлого и вялого князя Львова? Возникало опасение, как бы Керенский не заподозрил опасного для себя подвоха. Недаром же он сохранил за собой и пост военного министра. Он, видимо, сам вынашивает мысль стать диктатором России.
Собственно, как раз на этот случай Савинков и обеспечивал быстрое, стремительное восхождение Корнилова.В последнюю встречу, уже после тарнопольского скандала, проездом с фронта в Петроград, Савинков сам завел с удрученным неудачей генералом не слишком откровенный, однако полный важных и увесистых намеков разговор. Он решил напоследок окончательно выяснить умонастроение Корнилова. Это представлялось ему слишком важным.
Савинков ни в грош не ставил будущее соперничество Керенского. Время краснобаев истекало. А соперничества Корнилова он попросту не допускал. Пехотный генерал на посту премьера? Слишком нелепо. Несомненно, Корнилов вполне удовлетворится своей выдающейся военной ролью. Пост политический он уступит с удовольствием и облегчением. Понимает же, что эта обуза не из легких!
Короче, Савинков рассчитывал на боевого и решительного генерала, как на хорошо отточенный топор. А уж рука для топора найдется!
К сожалению, испытывая генерала откровенным разговором, он слишком увлекся и попал в неловкое положение. Внезапный этот промах, он подозревал, сказался на генеральском умонастроении, смазав всю встречу, весь этот слишком важный разговор.
Генерал не удержался и завел обычную «военную пластинку»: стал жаловаться на комитеты, лезущие постоянно под руку, сующие свой нос туда, где совершенно ничего не смыслят.
Савинков, ободренный тем, как завоевывается генеральское доверие, запальчиво пообещал: никаких комитетов! И после этого в одно мгновение обоих собеседников пронзила одинаковая мысль: но тогда зачем же нужен ты? Ведь не секрет, что вся сила и влияние главного комиссара опирались на эти выборные органы.
Переглянувшись, они враз отвели глаза.
Лицо Савинкова со знаменитыми, как бы исплаканными, глазами сделалось надменным. В отличие от него генерал уверенно сидел в своем военном седле. Зыбким было комиссарское положение Савинкова. Он решил поступить так, как обычно поступал в самые щекотливые минуты: взял тон грубый, но предельно откровенный. Он сознавал, что этот умный азиат сразу же уловит любую ложь, малейшую фальшивость.
– Генерал, оставим изрекать приятности нашему «жен-премьеру» (намек на успехи Керенского у дам в салонах). Станем реалистами. Развитие событий, на мой взгляд, склоняется к тому, что в случае чего мне придется стрелять в вас, как в кого-нибудь из Романовых. Само собой, вы мне ответите тем же самым… Сейчас много, слишком много зависит от нас с вами. На вашей стороне доверие военных. На моей, ну как бы вам сказать?.. Я все же не сбрасывал бы со счетов ни комиссаров, ни этих самых комитетов. До поры… хотя бы. К тому же я теперь всегда рядышком с «жен-премьером». Поверьте, генерал, как и вы, я нисколько не обольщаюсь этой личностью. Но кто ж меняет лошадей на переправе? Но он еще и знамя – не забудем. С ним пока считаются вполне серьезно. Разумеется, его, как головешку, надо постоянно раздувать, иначе он погаснет. Я обязуюсь это делать постоянно. Обещаю: пепла не будет! А если потребуется, он у меня вспыхнет костром. Вас это устраивает? Тогда – вашу руку. Будем спасать Россию вместе. Это наш долг, генерал!
Быстрое рукопожатие вышло горячим и порывистым – чрезмерно. Фальшь так и не исчезла. Лавр Георгиевич не знал, куда деть руки. Тяжелая ситуация, что и говорить!
– Господа, я всего лишь аптекарь. Мое дело исполнять рецеп ты. Что у вас там решено? Подавайте. Я готов.
Савинков сделал вид, что удовлетворен.
– Генерал, ничего другого я не ожидал. Вы настоящий патриот!
Ум сочинителя острых политических романов помог ему выработать формулу, способную найти поддержку как слева, так и справа. Он постоянно помнил, чем разнились люди, на которых он сделал свою ставку. Если у Керенского на первом месте стояла все-таки Свобода, а уж Россия на втором, то у Корнилова – совсем наоборот. Маленький генерал жил интересами России. Поэтому Савинков предлагал союз имеющихся сил или, если угодно, комбинацию: «Красное знамя Керенского и крепкую руку Корнилова». А поскольку вся его деятельность в эти дни сосредоточилась в столице, он пустил в обиход летучую фразу о том, что плохо верит в грубую силу генерала Корнилова без надлежащей поддержки со стороны Керенского. Он рассчитывал, что его мнение быстро достигнет ушей главы правительства.
- Предыдущая
- 102/150
- Следующая
