Генерал Корнилов - Кузьмин Николай Павлович - Страница 60

• Предыдущая
• 60/150
• Следующая

Лавр Георгиевич стал искать глазами военного министра и не нашел. Гучков сумел незаметно скрыться.

«Балаган… Кабак!» – возмутился Корнилов и стал выбираться из переполненного зала.

Инженер Завойко искренне жалел Корнилова. На плечи командующего столичным округом свалилась тяжесть неподъемная. Политик никак не мог убить в нем генерала.

В политике, особенно в большой политике, полагалось провозглашать одно, однако поступать совершенно по-другому. Политик профессиональный лжет и лицемерит легко, небрежно, как и дышит, не сморгнув глазом. Как раз эти качества не давалисьгенералу. Он испытывал отвращение ко всякому, кто легко перерождался, перестраивая свои убеждения в угоду обстоятельствам. Сколько же выявилось бессовестных приспособленцев, хулящих ныне то, чему еще так недавно они поклонялись!

В меру своих сил инженер помогал Корнилову и с удовольствием стал ощущать, что сделался ему необходимым.

2 апреля, в начале дня, инженер Завойко появился в генеральском кабинете и положил на стол свежую листовку. Он только что на Невском купил ее у мальчишки газетчика. Лицо инженера светилось невысказанным торжеством.

Лавр Георгиевич опустил лицо и стал читать: «ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО БОЛЬШЕВИКАМ СОВЕТА ПЕТРОГРАДСКИХ РАБОЧИХ ДЕПУТАТОВ». Не удержавшись, он глянул на оборот листовки и увидел подпись Пуришкевича. Знаменитая фамилия! Отвечая на его безмолвный вопрос, Завойко утвердительно кивнул: да-да, тот самый…

Владимир Митрофанович Пуришкевич, убийца Распутина, слыл в России главным юдофобом и непримиримым обличителем еврейства. Выходец из Бессарабии, из самой сердцевины пресловутой «черты оседлости», он собственными глазами видел, как тонко и искусно вздымался «девятый вал местечкового возмущения». После первого антирусского восстания в 1905 году («первая русская революция») Пуришкевич создал и возглавил «Союз Михаила Архангела». Он уверенно владел пером и в своих статьях возмущался наигранной истерикой всевозможных «прогрессистов», просвещая ленивого российского обывателя насчет долголетней настойчивой работы террористов-революционеров.

Став депутатом Государственной думы, Владимир Митрофанович своими обличительными выступлениями с трибуны заслужил как восторженное почитание одних, так и лютую ненависть других.

Однажды, получив слово, он вышел перед залом и сделал знак думским приставам. Двое приставов поднялись к нему. Он вручил им длинную ленту черного цвета и попросил растянуть ее поперек зала. Лента протянулась от стены до стены. Депутаты увидели сплошную череду фотографий, наклеенных на ленту. С высоты трибуны Пуришкевич объявил, что народные избранники видят своими глазами портреты жертв так называемого «освободительного движения». За последние годы от бомб, пуль и кинжалов террористов погибло более 20 тысяч человек. При этом не следует забывать, что злоумышленниками убиваются, как правило, самые выдающиеся деятели России.

Не ограничившись демонстрацией в зале Думы, Владимир Митрофанович составил и издал несколько томов под общим названием «Книга Русской Скорби». Оформить это памятное издание взялся замечательный русский художник Виктор Васнецов.

Пуришкевич, пожалуй, первым из политических деятелей новой России указал на опасность большевизма. Активную и бесцеремонную деятельность недавно возникшего Совета он связывал с замыслами большевиков на захват власти во взбаламученной России.

Листовка, которую Завойко положил перед Корниловым, являлась как бы звоном колокола, оповещавшим о надвигавшейся беде.

Лавр Георгиевич читал: «Пользуясь свободой слова, равною для всех, я, по обыкновению своему, выступаю открыто и, посылая вам ряд нижеприведенных обвинений, требую на них категорического ответа. Я ОБВИНЯЮ ВАС…»

В обращении содержалось 10 пунктов обвинения. С особенною страстью Пуришкевич возмущался намеренным развалом русской армии.

«Я обвиняю вас, что вы преступно развращаете армию… Я обвиняю вас в бесконечных жертвах разгула вашего пера, проникшего в армию, поселившего недоверие между солдатом и офицером, которые в течение более двух с половиною лет, живя в дружбе и согласии братьями в окопах, отстаивали честь Родины на ее границах, страдая, терпя и умирая за родные святыни.

Я обвиняю вас в том, что вы понижаете боеспособность русской армии, давая право каждому члену ее быть компетентным судьей задачи исторической борьбы русского народа и усугубляя тем самым разномыслие в рядах армии…

Я обвиняю вас в беспримерном отсутствии патриотизма, в пренебрежении к насущнейшим нуждам русского войска…

Я обвиняю вас в том, что среда ваша кишит бесконечным числом провокаторов, раньше работавших на средства депорта-мента полиции, а сейчас несомненно нашедших поддержку своему существованию в щедрых карманах Гогенцоллернов…

Я обвиняю вас в том, что под видом защиты завоеваний народа в области свободы вы держите в столице громадное количество войск, необходимых на фронте…

Я считаю ваши действия величайшим преступлением против Родины в настоящее время, когда сильный враг у ворот наших и над государственным существованием нашим занесен отточенный немецкий нож…

Вы не народ… Вы совершаете величайшее преступление против России.

К ответу вас, ^к ответу, лицемеры с душою Каина, с руками Понтия Пилата!»

Как видим, самиздат имел хождение задолго до советской власти. Помимо «Обращения» Пуришкевича также в виде прокламаций распространялась речь Милюкова в Думе «Что это: глупость или измена?»

Примечательно, что после Октябрьского переворота Пуришкевич был арестован незамедлительно. Он стал арестантом № 1 молодой советской власти и самым первым узнал все «прелести» подвалов грозной и кровавой ВЧК.Кончив чтение, Лавр Георгиевич с удовлетворением откинулся на спинку кресла. Молодчина! Его особенно тронула тревога Пу-ришкевича о судьбе российской армии. Завойко же, по обыкновению, «бурил глубже»: он продолжал доказывать упрямому генералу (испорченному дремотным Востоком), что Россия становится очередной жертвой кровавого нашествия новых хазар. Большевики пока что очень малочисленны – это на самом деле так. Но разве в Китае не говорят, что даже путь в тысячу верст начинается с первого шага? Разве самое свирепое пламя не разгорается от крохотной искры?.. Настойчивые усилия умницы инженера начинали приносить первые плоды. В тот день после листовки они впервые не заспорили и стали рассуждать об удивительной уживчивости русского народа, собравшего под свое крыло десятки самых разнообразных племен. И все живут в мире и согласии. Все… кроме евреев. Но в основе еврейского вопроса – многовековое коварство этих квартирантов на русской земле. Сама религия евреев побуждает их постоянно сеять злые семена национального раздора… Невольно вспомнилось Смутное время, подлость перебежчиков-бояр и тайный талмудизм Лжедмит-рия II. Как тогда спаслась Россия? Ее спасли национальные вожди. Сейчас же во всей России не видно ни одного вождя – сплошь партийные главари. Но главарь – отнюдь не вождь, тем более национальный. На посту вождя должен находиться не карьерист, но человек долга.

Через день, 4 апреля, в Петрограде начала работать сессия Совета рабочих и солдатских депутатов. Особенно злобно ораторствовали Гоц, Либер и Гендельман. Они настояли на резолюции: «Дать решительный отпор всяким попыткам правительства уйти от контроля демократии». На первый взгляд это были угрозы князю Львову и его министрам Гучкову с Милюковым. На самом же деле камни летели в огород командующего войсками округа. Новые хазары быстро вычислили человека, с именем которого связывались надежды на обуздание хаоса в государстве. Против Корнилова свидетельствовало его желание железною рукой навести необходимую дисциплину. По этой железной руке Исполком Совета уже однажды треснул – когда новый командующий вознамерился освежить столичный гарнизон боеспособными частями с фронта.

Контроль за деятельностью правительства на деле означал всевластие Совета.

Существовавшее двоевластие все больше тяготило деятелей Исполкома.

• Предыдущая
• 60/150
• Следующая