Подобно тысяче громов - Кузнецов Сергей Юрьевич - Страница 44

• Предыдущая
• 44/56
• Следующая

Я верю в эту детскую сказку – и она почти всегда мне помогает. Во что еще верить, кроме детских сказок? Три месяца назад я оторвала пятый лепесток, первый, который не сдержал обещания. Может, детская магия перестает работать, когда становишься взрослой?

Я прохожу в клуб, итальянские туфли, платье с разрезом, голые плечи, полуоткрытая грудь. Сегодня я самая красивая здесь. Играет незнакомая музыка, в центре танцпола – большой самолет. Танцевать пока не хочется, я протискиваюсь к стойке, заказываю «маргариту». Зачем я сюда пришла, высокая, стройная тридцатилетняя женщина, которая выглядит на двадцать два, в крайнем случае – на двадцать пять?

Я знаю ответ: мне хочется приключений. Я не сознбюсь себе в этом до третьего коктейля, потом внимательно осмотрюсь, разглядывая мальчиков, лет двадцати двух-двадцати пяти, а потом, после четвертого или пятого коктейля, пойду с ними танцевать. На вид я их сверстница, мне можно.

Жить с мужчиной, которого не любишь, – значит иногда позволять себе небольшие приключения, понимать толк в молодых мускулистых телах, в терпком запахе любовного пота, в случайных касаниях, прямых взглядах. Значит уметь говорить без слов, улыбаться призывно, наливать до краев, выпивать залпом, нетвердо стоять на ногах, идти пошатываясь, задирать юбку, шептать иди ко мне, ловить ритм, закрывать глаза, ни о чем не думать, всегда носить в сумочке презерватив и никогда не спрашивать телефон.

Я никогда не изменяла Ромке. Измена – это когда ты заводишь любовника, встречаешься с другим мужчиной. Мои приключения – как мужские походы в сауну, мальчишники со шлюхами, пьяные безобразия.

Первый раз это случилось через два месяца после свадьбы. На Крите мы с Ромой жили в роскошном отеле, с кроватью под балдахином, в средневековом венецианском доме. Днем на море слишком жарко, мы поехали в аквапарк: я впервые была в аквапарке, мне понравилось. Я ныряла в черную трубу, плавала, дрыгая ногами в надувном круге, летела вертикально вниз, скатывалась с разноцветной горки – пять цветов. Я знаю: на Западе в радуге только шесть полосок. У меня было бы на одно желание меньше.

А потом я увидела их. Им было лет по двадцать, они целовались в очереди у самого зева черной дыры. Мне стало обидно, обидно до слез: в двадцать лет я пила вермут в грязном подъезде, раздвигала пошире ноги, сидя на подоконнике, старалась не кричать громко. В двадцать лет я никого не любила, и никто не любил меня.

Первый раз это случилось два с лишним года назад, мне было двадцать восемь, я выглядела на двадцать, но все равно знала: моя юность прошла, я старею. Никогда мне уже не бывать молодой и влюбленной.

Чтобы жить с мужчиной, которого не любишь, надо научиться не смотреть на целующихся людей, на влюбленные парочки, на тех, кто моложе тебя. Научиться не завидовать чужому счастью.

Мы вернулись в отель, пообедали в ресторанчике у самого моря, Ромка выпил бутылку вина, запил двумя рюмками узо, стал засыпать. Я сказала: я немножко еще погуляю, он ответил угу и через мгновенье уже засопел на кровати.

В баре через дорогу я заказала мартини со льдом. Он подсел ко мне почти сразу, не помню, как его звали, – кажется, даже не спросила. Английский еще хуже, чем мой, – раньше я думала, это вообще невозможно. Oh, Russia, Gorbachyov, perestroika, yah, yah! Я улыбнулась, ответила: No. We are not Gorbachyov-perestroika. Улыбнулся в ответ и сказал: Gold and fur coats? Я ответила: Нет, мы не золото-шубы. We are gold, oil and diamonds. Он не понял, и я показала: вот кольцо и сережки, gold and diamonds, а потом взяла его руку, положила себе между ног и сказала: The oil. The hole[5]. Я не знала глагола to drill[6], но грек был понятливый парень.

Я беру еще «маргариту». Лепесток, лепесток, что же мне попросить? Я наврала Альперовичу в этой «Хинкальной»: ничего не хочу отменять. Ни уикэндов в Европе, ни южных курортов, ни квартиры, ни дачи, ни машины с шофером. Вряд ли я смогу жить без дорогих ресторанов, поездок в Милан или Вену на шоппинг, новых туфель и платьев, бриллиантов на пальцах, завтраков вместе, скучноватого секса в супружеской спальне, торопливого секса в машине и клубном сортире. Я хочу сохранить все, что есть, – и чего-то добавить.

Отхлебнуть «маргариту», отвернуться от стойки – и внезапно увидеть. Толстый и неуклюжий, он стоит посреди танцпола, растерянно озираясь. Дорогой костюм все равно сидит мешковато, он кажется старше своих тридцати – хотя, может, это как раз и есть тридцать, настоящие тридцать, а не мои двадцать два – двадцать пять.

Я кричу ему Ленька! но музыка все заглушает. Он слегка близорук и не видит меня. Ставлю бокал на стойку, пробираюсь к нему, а люди танцуют вокруг, что-то кричат, машут руками. Наверно, все же старею, думаю я, не хочу танцевать. А когда-то бесилась даже похлеще, чем здешняя молодежь.

Я уже не хочу никаких приключений. Два коктейля, такси и домой, после – рухнуть в кровать и включить телевизор. У Ромки много видеодисков, огромных, как старые пластинки – «Бони М», Поручик, луна в проеме двери – я все хочу их посмотреть, но засыпаю прямо на титрах. Надо вернуться к стойке и взять еще «маргариту», думаю я, и в этот момент Леня Онтипенко наконец-то меня замечает.

Что значит – встретить в клубе старого друга? Одноклассника, приятеля мужа, мужчину, которого и так видишь дважды в неделю? Это значит – еще три «маргариты», два часа разговора, улыбок и сплетен. Мы видимся дважды в неделю, но не знаем почти, что у нас происходит, – слишком много людей, муж, которого я не люблю, деловые партнеры. Да к тому же, если уж честно, я Леньку всегда презирала слегка: он был толстый и некрасивый.

Мы обсудили Наталью, развод; квартиру и дачу, которых лишился Поручик. Как женщина я считаю – она молодец; как подруга Поручика говорю: что за мерзкая сука! Говорили о Лерке, которая скоро приедет, о Машке, которая никак не вернется из Лондона, хотя вроде бы все утряслось. Наверно, ей просто нравится город, где не нужно держать под рукой телефон, когда едешь в машине, где нету ларьков у метро, пьяных, что спят на снегу, и ментов, собирающих мзду со старушек. Город, где нет победителей и побежденных. Лондон мне кажется скучным, сырым и тоскливым, хваленая мода – слишком плебейской. И английских мужчин я не люблю.

Кто бы мог подумать, только ты с Ромкой и осталась, говорит Леня. А Володька так Машку любил!

С возрастом это проходит, отвечаю я.

Жить с мужчиной, которого не любишь, – это значит принять все, как есть: уикэнды в Европе, теплые страны, gold, diamonds and oil, меха и бриллианты, платья и туфли, машину и дачу, все, что ты сможешь забрать. Это значит поверить – любви не бывает.

Леня показывает мне приглашение, такое же, как у меня, тоже полученное «ФедЭксом», – странная идея, обычно курьером отправляют, – и мы идем танцевать. Он прячет в дорогой футляр очки, убирает в карман пиджака. Играет какой-то медляк, мы танцуем, обнявшись. Алкогольные волны, мы плывем, не волнуясь, не переживая, не думая ни о чем.

Садимся за столик, я говорю: ты ведь никогда не был женат? Он отвечает: Это Ромка меня опередил. Я смеюсь, глажу его по щеке: не завидуй ему так уж сильно, мой глупый.

Что значит – встретить в клубе старого друга? Проговорить два часа, танцевать еще час, сбиться со счета коктейлей, взять еще водки, наливать до краев, выпивать залпом, нетвердо стоять на ногах, идти, чуть шатаясь. На сиденье машины снять туфли, поджать под себя ноги, как маленькая девочка, подумать: зачем же я столько пью? Ничего не ответить, алкогольные волны, я плыву, не волнуясь, не переживая, не думая ни о чем.

Леня ставит кассету, oldie goldie, говорит про new wave и про диско. Он кончал музыкальную школу и про музыку всё понимает. Я сквозь сон разбираю слова:

• Предыдущая
• 44/56
• Следующая