Семь лепестков - Кузнецов Сергей Юрьевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/46
• Следующая

— Ну, — кивнул Дима.

— Дело в том, что кроме них только ты один знал всякие детали — имена, то-се… А Мила перед тем, как… — Горский помедлил, ища подходящее слово, — перед тем как перекинуться, успела Олегу сказать, что у нее только что был Дингард. А Олег как раз тебя встретил на лестнице…Ну, вот я тебя и хочу спросить: чего тебе от девушки надо было? Уж не секса же в самом деле.

Антон подивился тому, как Горский вел беседу: словно вина Зубова уже установлена, да и не вина это вовсе, а так — действие, не подлежащее моральной оценке и интересное только с точки зрения мотивации.

Дима пожал плечами.

— Да ты сам все понимаешь. Ты же гуру, ты должен понимать. Когда мне Алена рассказала про это дело, я страшно возбудился. Ты прикинь: это же галлюциноз! Галлюциноз безо всяких веществ, крутейшая вещь. Вот если тебе кто-то хороший трип рассказал, ты чего хочешь? Вещество такое же попробовать и такой же трип словить, так? А тут — что делать? Поскольку это девка — ее надо трахнуть. С Аленой тогда все обломилось, она меня два месяца мурыжила и так толком не дала… то есть дала, но потом уже, когда она этим Семитроньем вовсе не занималась. Неинтересно было, обычный перепихон.

Антон протянул Олегу косяк, тот прикурил его и передал Диме. Затянувшись, Зубов продолжил:

— И я решил, что если Милу эту самую трахнуть — то тогда вставит по-настоящему. Представляешь, ты ее ебешь, а она в это время в Семитронье… — и он захохотал.

— А не жалко… — начал Олег, но Дима перебил его:

— Конечно, жалко. Столько усилий — и все зря. Уж сколько ее обхаживал, чего только не придумывал — звонил, писал мелом на лестнице всякие глупости, просто как школьник… на секс развел — а все равно: не вставило. Меня от этого, собственно, и злость забрала: просыпаюсь утром, лежит девка подо мной и ни хуя не понимает, как ее наебали… может даже, что выебли, не понимает. Ну, я ей и велел глаза открыть. А как она меня узнала, пришлось съебывать. — Он еще раз затянулся и сказал: — Трава ваша, кстати, совсем не цепляет.

Трава, определил Антон, цепляла Зубова чрезвычайно неприятным для окружающих образом: он становился чрезмерно разговорчив, причем в какой-то алкогольно-матерной манере. Никогда не думал, что человек, который имеет дело с веществами почти профессионально, может оказаться настолько безмазовым, подумал он. Ему бы больше пошло водку пить.

— Милу, я спрашиваю, не жалко? — повторил Олег.

— Милу? — переспросил Дима и рассмеялся, словно эта мысль показалась ему очень смешной, — Она же на всю голову ебнутая. Это, можно считать, естественная убыль. Скажем, какой-то процент окончательно сходит с ума от психоделиков, а она от дефлорации ебнулась насмерть. В конце концов, суицид для провидцев — обычный риск. Достойный конец.

— Суицид — глупость, — сказал Горский.

— Да ты — подонок! — крикнул Олег и неожиданно вцепился Диме в волосы.

Это было одновременно неуместно и смешно. Антон подумал, что от фразы за версту несет старым советским кино, и кинулся оттаскивать Олега.

— Ну, хорошо, пусть я буду подонок, — сказал Дима, отдышавшись, — и дальше что? Не будете же вы на меня в милицию теперь заявлять. Да и за что?

— Как за что? — крикнул Олег с кресла, в котором его безо всяких усилий удерживал Антон, — Да вот за наркотики на тебя и стукнем! Думаешь, это западло? А что девушка под машину бросилась — не западло?

— Ну, знаешь, — как-то сразу обиделся Дима, — все-таки разница есть. Должны же быть хоть какие-то пределы.

— Еще скажи — понятия! — выкрикнул Олег и Горский, сквозь неожиданный смех, сказал:

— Ну, я думаю, мы без милиции обойдемся.

— Я не сомневаюсь, — ответил Дима, всем своим видом показывая, что он оценивает слова Олега как неуместную, но все-таки шутку, — мы тут все свои.

С этими словами он вдруг полез в карман и достал пейджер. Он быстро посмотрел на экранчик и деловым тоном сказал:

— Простите, ребята, дела, надо бежать. Клиенты не ждут.

Антон так и не понял, не то он не услышал звонка, не то Зубов просто придумал этот вызов, чтобы поскорее уйти.

Уже с порога комнаты Дима обернулся к Горскому:

— Ты звякни, скажи, как тебя вставило. Интересно же.

Когда за Зубовым закрылась дверь, Антон освободил Олега, который повел себя странно: тут же взял страницу газеты «Сегодня», лежавшую на столе у Горского, и начал аккуратно заворачивать в нее что-то, зажатое в кулаке.

— Ты чего? — опешил Антон

— Это волосы Зубова, — сказал Олег, — впрочем, ногти, конечно, было бы лучше… или зубы… но я побоялся, что силы не хватит. Я же не боксер.

— А зачем они тебе?

— Не понимаешь? — удивился Олег, — Слышь, Горский, он еще спрашивает — зачем? А скажи, у меня натурально получилось?

— Не очень, — сказал Горский, — я догадался. Особенно когда ты реплики с места начала подавать.

— Это я для правдоподобия… чтобы он не подумал, что я быстро остыл.

Олег сунул кулек в карман и сказал:

— Представляешь, менты меня останавливают, обыскивают, думают, что там трава — а там волосы. Ты, кстати, знаешь пиздатую историю про Пушкина?

Горский не знал, и Олег в красках рассказал известную московскую байку, про человека, родители которого давно, еще в шестидесятые, подозревали, что онпокуривает травку. И однажды они в кармане его пиджака нашли пакетик с какой-то органической субстанцией, явно растительного происхождения. Решили проверить что это. Мама велела привязать себя к стулу, папа свернул цигарку, она ее выкурила и, в общем, даже что-то почувствовала. Голова закружилась, то-се…

— А зачем к стулу привязывать-то? — спросил Антон.

— А она боялась, что вдруг буянить начнет или там в окно решит прыгнуть, — предположил Олег и продолжил: — Сын приходит домой, родители ему все рассказывают, так, мол, и так, нам все известно, не отпирайся, а он в ужасе говорит: «Мама! Что ты наделала! Это же былгроб Пушкина». И выясняется, что он ездил куда-то по пушкинским местам, а там, в шестидесятые, как раз Пушкина перезахоронили… и он отщипнул от гроба кусочек. Типа на память. А мама его и выкурила. Он потом хвастался, что его мать — единственный человек, который курил гроб Пушкина.

— Самое характерное, — сказал Горский, — что ее вставило.

— Неудивительно, — вспомнил васину комнату Антон, — Пушкин же был эфиоп. Как Хайле Силассе.

Олег поднялся.

— Пойду, чайник поставлю, — сказал он, — а то цеплять не цепляет, а сушняк налицо.

Когда он вышел, Антон спросил Горского:

— Юлик, а для чего ему волосы?

— Ну, в магии, наверное, будет упражняться. Не знаешь что ли, для чего людям волосы.

— Не, все-таки цепляет, — сообщил всем вернувшийся Олег, — я на кухне думал о том, что будет, если электрический чайник еще на плите подогреть. Совершенно ебнутая идея, да?

Антон кивнул и в свою очередь спросил:

— А ты из волос Зубова куколку будешь делать?

— Конечно. А как же иначе? Не в милицию же идти. Как-нибудь сами разберемся.

Антон пожал плечами. Он верил в магию — после того количества психоделиков, которые он принял, трудно было бы в нее не поверить — но допустить, что кто-то из людей его круга собирается ей всерьез заниматься, было как-то странно.

— А какая магия? — вежливо спросил он.

— Я бы описал это как смесь кроулианства и вуду, — ответил Олег.

— А… — протянул Антон, — каждый мужчина и женщина — это звезда. Как же, как же.

Эта фраза была единственным, что он знал о Кроули. Антон сам уже не помнил откуда.

— Типа того, — ответил Олег.

— А как вуду сочетается с Кроули? — спросил Горский.

— Легко, — Олег заметно возбудился, — вуду вовсе не догматическая религия. Она позволяет принимать в себя фрагменты любых практик и религий мира — от католицизма до кроулианства. Думаю, даже у Билли Грэхема можно что-то взять — неясно, правда, для чего.

— А ты из Димы сделаешь зомби? — поинтересовался Антон.

• Предыдущая
• 21/46
• Следующая